В долине Аргуна

Глава седьмая

В доме Ханбекова по случаю возвращения главы семьи из Грозного, готовился праздничный ужин на несколько персон районного масштаба. Дородная холеная Яха, жена Сату Халовича, учила дочь Комету накрывать на стол.

— Запоминай, милая, — говорила она, наметанным глазом окидывая стол, — каждая посудинка должна знать свое место, каждое кушанье — свой черед. Люди все замечают, даже морщинку на скатерти…

В карих глазах Кометы металось негодование, ее тяжелые косы возмущенно вздрагивали, когда она по просьбе матери шла на кухню и что-нибудь приносила оттуда.

— Мужчины судят о женщине прежде всего по тому, как она накрывает на стол и подает блюда, — наставительно продолжала мать.

— Да пусть он провалится в пропасть, такой мужчина! — не выдержала наконец дочь.

— Что? — Яха застыла с соусником в руке. — Кто тебя этому научил? Я замечаю, что в последнее время ты стала слишком дерзкой.

— А я замечаю, — не задержалась с ответом дочь, — что мои родители и в последнее и в предпоследнее время заискивают перед людьми, которые могут быть им полезны.

— Как ты смеешь говорить такие слова о тех, кто дал тебе жизнь!

Дочь, видимо, объяснила бы, ка́к она смеет, но раздался стук в дверь, и вошли Бирка и Сапи, мюриды святого шейха. Они приволокли с собой какие-то кули и свертки.

— Салям алейкум! — страхолюдный Бирка уставился своими лягушачьими глазами сначала на мать, потом на дочь.

— Добрый вечер! Да будет радостным ваш приход! — кивнула головой хозяйка.

Мюриды сложили свои кули на подоконники.

— Кажется, мы некстати? — в змеиной улыбке обнажил свои желтые лошадиные зубы Бирка.

— Да нет, почему же, — замялась Яха. — У нас маленькое семейное торжество. А гостям мы всегда рады.

— Стол накрыт отменно, — облизнулся беловато-сизым коровьим языком Бирка.

— Ах! — зарделась хозяйка. — Чем богаты, тем и рады.

— Чтоб богатство ваше не оскудевало, мы тут вам кое-что по-родственному принесли, — Бирка похлопал своими обезьяньими руками по сложенным кулям. — Мы же понимаем: в райцентре жить нелегко.

— Ох-хо-хо, — вздохнул мрачноватый Сапи, — ну и времена настали! В былые-то поры прямо, ни от кого не прячась, идешь к родственникам, несешь подарки. А теперь? Крадешься по огородам, как вор…

— Вполне естественно! — возмущенно пожала плечами Комета. — Раньше подарки делали от себя, от своих трудов, а теперь все норовят за чужой счет.

— За чей счет? — струхнул Сапи.

— Да по-разному бывает, — усмехнулась девушка. — Одни за счет колхоза, другие за счет совхоза, третьи за счет комхоза…

— И что это она болтает! — всплеснула холеными руками Яха. — Откуда ты набралась таких представлений о жизни?

— Ты забываешь, мамочка, — Комета бросила на стол вилки, — что я дочь заведующего сельхозотделом райисполкома и его жены, что их дом — отличная школа жизни.

— Нет, это невозможно терпеть! — с явно недобрым намерением мать двинулась на дочь.

— Ах, пропадите вы пропадом! — девушка махнула рукой перед самым лицом разъяренной матери и вышла.

— Норовиста, норовиста, — покачал своей маленькой бараньей головой Бирка.

— Я очень рада, что вы зашли, — постаралась отвлечь внимание мюридов от выходки дочери хозяйка. — Очень хорошо, что еще не перевелись люди, которые вот просто так идут и заходят по пути, как говорится, на огонек.

«Ничего себе «на огонек», — подумал Сапи, мрачно взглянув на гору кульков и свертков.

— Так и должны поступать родственники, — сказал Бирка и хрюкнул как поросенок, которому приятно почесали брюхо.

— Хотя мы и дальние родственники, — подхватила Яха, довольная тем, что ей удалось увести разговор в сторону, — но все равно мы должны быть опорой друг для друга всегда и во всем.

Один из кулей неожиданно зашевелился и упал с подоконника. Плотная бумага разорвалась, и из нее с дурным гоготом выскочил гусь. Мюриды, словно этот гогот был для них стартовым выстрелом, молча сорвались с мест и кинулись ловить несуразную птицу. Но гусь был проворен, ловок и выглядел очень тренированным, будто всю жизнь он только тем и занимался, что увертывался от ловцов. К тому же чувствовалось, что он находится в отличной спортивной форме. Словом, поймать его оказалось непросто.

— А ну, вперед, джигиты! — азартно крикнула снова появившаяся в дверях Комета. — Лови его, крути ему голову, дарственному негодяю!

Гусь, видимо, подхлестнутый голосом красивой девушки, решил блеснуть перед ней своими способностями и, взмыв под потолок, уселся там на люстре.

Яха, Бирка и Сапи замерли… Гусь махал крыльями, чтобы сохранить равновесие, роскошная хрустальная люстра за шестьсот рублей начала сильно раскачиваться, и трудно было представить себе размеры катастрофы, если она оторвалась бы и вместе с гусем или даже без него плюхнулась бы на стоявший прямо под ней изысканно сервированный стол.

— Вперед, джигиты! Не робей! — кричала Комета, размахивая перед собой хорошенькими кулачками. — Гусь в космосе — ура! Высадка на люстру прошла успешно!

— Уймись ты, непутевая! — в ужасе шептала мать. — Надо тихонько, осторожненько подобраться…

Бирка и Сапи с двух сторон стола влезли на стулья и, медленно выпрямляясь, стали тянуть руки вверх — к люстре, к гусю.

— Отлично! — поощряла девушка. — Все идет согласно программе. Остается лишь ваши хищные лапы состыковать с невинными лапами гуся. Внимание! Сейчас гусь перейдет в состояние невесомости, вы, джигиты космоса, — тоже…

В этот момент Бирка и Сапи, решив, что пора, сделали быстрые движения и схватили гуся за крылья — один за правое, другой — за левое. Схватили и потянули вниз, не видя в горячке, что вместе с гусем тянут и люстру, так как крылья оказались по разные стороны одного из трех унизанных хрусталем стержней, которые вверху сходились в кольцо, кольцо имело дужку, дужка была закинута за ввинченный в потолок крюк — на нем все и держалось. Крюк работал честно: он держал не только люстру, но и гуся. Но когда прибавились еще и усилия двух джигитов, он получил полное моральное право возмущенно сказать: «Ну, знаете!» И, увы, он это про себя сказал…

Первой, подобно тяжелой бомбе, вниз полетела люстра: за ней — похожий на подбитый самолет — гусь; за люстрой и за гусем устремились мюриды святого шейха… И все это рухнуло на тарелочки да блюдечки, на графинчики да рюмочки, на вилочки да ножички!.. Под тяжестью, значительно превосходящей расчетную, стол крякнул, все его ножки треснули, отскочили, и внезапное противоречивое образование из люстры, гуся, двух мюридов и накрытого стола плюхнулось на пол. Не выдержав нервного потрясения, дебелая на вид, но нежная душой супруга ответработника райисполкома тотчас повалилась на мюридов, придавив их и значительно увеличив собой размеры всего этого необыкновенного конгломерата.

— Что тут происходит? — обалдело уставившись на кучу посреди комнаты, воскликнул внезапно появившийся Ханбеков.

— Папочка! — восторгу Кометы не было границ. — Нам с тобой довелось увидеть редчайшее событие. Катастрофа в космосе! Трагический финал бесстрашной операции «Один гусь — два джигита!»

Ничего не понимая, Ханбеков принялся растаскивать кучу, а дочь, сбегав в свою комнату и вернувшись с фотоаппаратом, стала в разных ракурсах фиксировать происшедшее на пленку.

Яха пребывала в беспамятстве. Люстра оказалась вдребезги разбитой. Гусь, не перенеся позора, скончался от сердечного приступа. И лишь мюриды, как только Ханбеков совлек с них свою дородную супругу, тотчас вскочили в полной готовности к дальнейшим целеустремленным акциям.

Доложив Ханбекову своим отвратительным кошачьим голосом о том, что тут случилось, Бирка попросил:

— Сату Халович, нам нужно поговорить с вами с глазу на глаз. Не могли бы мы уединиться?

— Идемте в мой кабинет, — мрачно ответил Ханбеков.

Мюриды зачем-то собрали все свои свертки, кульки и пошли за хозяином.

Комета осталась с лежавшей на тахте матерью, чтобы запечатлеть на снимке момент возвращения к ней сознания. Ждать пришлось недолго. Вскоре Яха потянулась, глубоко вздохнула и открыла глаза. Обведя взглядом комнату, она остановилась на дочери и спросила:

— Так ты помнишь, что сказал Бирка?

— Что?

— Он сказал: стол накрыт отменно. Бирка — настоящий мужчина.

— О, да! — ответила дочь, щелкая аппаратом. — То же самое сказал о нем перед кончиной гусь…

В кабинете Ханбекова мюриды снова разложили свои свертки по подоконникам.

— Я надеюсь, там больше нет живых подарков, — мрачно сказал хозяин дома.

— Гусь был только один, — скорбно ответил Сапи.

— Что за патриархальщина, что за феодальные пережитки — дарить живых гусей! — Ханбеков нервно шагал по кабинету. — Вы бы еще догадались подарить мне наложницу-турчанку! Кому это взбрело в голову? Сейчас принято дарить магнитофоны, транзисторы, а они — гуся! Какая невоспитанность! Какая политическая незрелость!

— Мы выполняли распоряжение святого шейха, — ответил Бирка, скромно потупив свои лягушачьи глазки. — А еще он просил передать вам сердечный привет.

— Провалитесь вы все вместе со своим шейхом, гусями и наложницами. Жуме надо бы думать не о подарках, а о том, как унести ноги… Я только что из Грозного с заседания комиссии, созданной в связи с исчезновением его дома.

— За новостями об этом мы и пришли, — вкрадчиво сказал Сапи.

— За новостями? Так получите: в этой комиссии Жуму называли мошенником, а вас — шайкой свихнувшихся фанатиков. Там догадываются, как исчез дом… всех вас во главе с Жумой могут забрать в милицию.

— Ну, что ж, забирай! — зловеще произнес Бирка, обнажая свои желтые лошадиные зубы.

— Не горячись, — своевременно вмешался Сапи, — ты же знаешь, что Сату Халович большой государственный человек. Его положение сложно. Надо найти такое решение, чтобы и престижу нашего друга не повредить и чтобы для нас польза была. Мы не должны забывать, что Сату Халович всегда нам охотно помогал. Кто в свое время дал разрешение святому шейху построить дом? Сату Халович! Кто приказал выделить для этого дома шифер и другие строительные материалы? Опять Сату Халович! Кто помог святому шейху вне очереди приобрести «Волгу» и без экзамена получить водительские права? Все он же — Сату Халович! Ты сам рассказывал мне об этом.

От частого и поспешного произнесения имя Ханбекова звучало в устах Сапи, как у Куржани, когда она хотела поддеть своего вельможного дружка — Затухалович. Это еще больше злило Ханбекова.

— Да, да, я не отрицаю, — Бирка в волнении то и дело облизывал губы своим коровьим языком. — Все это сделал он. Правда, за хорошие деньги. Даже за ничего не стоящие водительские права не постеснялся взять двести рублей.

— Поосторожней, правоверные! — Ханбеков вплотную подошел к мюридам. — Если вы пришли сюда для таких разговоров!..

— Не обижайтесь на него, дорогой Затухалович, — опять поспешил вмешаться дипломатичный Сапи. — Он погорячился. Чего не бывает между родственниками…

— Какой я вам родственник! — Ханбеков бросал гневные взгляды на Бирку, но еще большая злость бушевала в нем против Сапи: за его «Затухаловича» он так бы и съездил ему сейчас по физиономии. — Вы навязываете всем свое родство. Хороши родственники! Пришли без приглашения в мой дом, оборвали восьмисотрублевую чехословацкую люстру, вдребезги разнесли накрытый стол, подбросили дохлого гуся…

— Нет, почтеннейший, — мягко вставил Сапи, — гусь-то был живой, в полном здравии. Он просто не перенес…

— А почему не перенес? — Ханбеков очень сильно ткнул пальцем в грудь Сапи, чтобы хоть отчасти удовлетворить свою злость против него. — Да потому что он был хотя еще и живой, но уже в предынфарктном состоянии. И вот скорбный итог… А разве можно есть гуся, если он умер от инфаркта?

— Коран этого не запрещает, — робко заметил Сапи.

— Коран! А что говорит Коран о людях, которые доводят до беспамятства жен своих родственников? Моя бедная супруга еще и сейчас, наверное, не пришла в себя, а я тут выслушиваю ваши бредни.

— Дорогой Затухалович, вы очень во многом правы, — примирительно сказал Сапи, — но святой шейх не устает напоминать нам, что время сейчас трудное и что наше спасение только в единстве. Вспомните, ведь до сих пор и божьим будильникам и вам довольно сносно жилось в этом несносном мире. Почему? Да лишь потому, что мы доверяли друг другу и поддерживали брат брата. Распри же могут нас погубить.

Бирка, поняв, какого он свалял дурака, молча кивал своей бараньей головой, давая понять, что полностью разделяет мнение благоразумного Сапи.

— Конечно, это так, — начал успокаиваться и Ханбеков, — но нельзя же на всех перекрестках кричать «Родство! Родство!» «Мы — тебе, ты — нам!» О таких вещах даже гуси не говорят вслух. Разве святой шейх не учит нас и мудрому молчанию тоже?

— Ты прав, ты прав, — молитвенно сложил свои обезьяньи руки вконец смирившийся Бирка, — и прекратим на этом препирательства, перейдем к делу. Ты сказал, что святому Жуме надо уносить ноги. Это действительно так? В Грозном о нем уже знают?

— Да, там о нем прекрасно осведомлены.

— Но откуда?

— Как это откуда? Во-первых, он уж слишком свободно себя держит. Роскошный дом, машина, бесконечные поездки по району и за его пределы… А во-вторых, думаю, что дело не обошлось без доноса. Может быть, это сделал даже кто-то из его ближайшего окружения или во всяком случае из членов секты.

— Но кто, кто? — как поросенок завизжал Бирка. — Назови мне имя этого нечестивца! Я тотчас отправлю его к праотцам.

— Его имя мне неизвестно, но постараться разузнать, конечно, можно, — медленно проговорил Ханбеков и бросил задумчивый взгляд на свертки и кульки.

Мюриды поняли смысл этого взгляда.

— За вознаграждением мы не постоим! — сказали они в один голос.

— Ах, дело же не в этом, не только в этом. Мое положение…

— Мы гарантируем тайну, — торжественно произнес Бирка.

— Ну хорошо, хорошо, — первый раз за весь разговор улыбнулся Ханбеков, — я постараюсь. Но вы немедленно передайте нашему почтеннейшему Жуме, чтобы он немедленно скрылся, ушел в подполье. Знайте, что этот посланник аллаха дорог не только вам.

Открылась дверь, и, волоча за голову мертвого гуся, вошла Яха.

— Они еще здесь? — зловеще сказала она, переводя безумный взгляд с одного мюрида на другого.

В дверях стояла Комета и с видимым наслаждением щелкала аппаратом. Сапи выхватил мертвого гуся, прижал его к груди и, ласково приговаривая: «Тега, тега!», юркнул мимо девушки в дверь. За ним столь же расторопно последовал страхолюдный Бирка.