В долине Аргуна

Глава тридцать третья

— Ты знаешь, мама, кого я сегодня видел? — спросил Салман, энергично орудуя ложкой.

Калимат с нежностью смотрела на вернувшегося с работы Салмана.

— Кого, сынок?

— Бахазу! И не просто видел — он оказал мне помощь.

— Это как же так могло случиться?

— Да вот, слушай. Еду я на мотоцикле, спешу в поле к Эмину — у него трактор забарахлил — вдруг переднее колесо со свистом лопается. Я перелетел через руль, грохнулся на землю…

— Остогпируллах! — невольно вырвалось у старушки. — Господи помилуй!

— Но, как видишь, удачно — даже царапины нет. Встаю, гляжу — в скате торчит гвоздь. Откуда? Что делать — не знаю. Положение отчаянное. Меня там Эмин ждет не дождется, а я сижу загораю… Вдруг слышу треск — из-за поворота выезжает на мотоцикле с коляской Бахаза. Я его, конечно, сразу узнал, он меня — тоже. Остановился. «Что, говорит, беда? Давай помогу. У меня тут, кстати, и запасное колесо есть». Не успел я опомниться, как он сменил мне колесо и укатил. Отдашь, говорит, как-нибудь потом.

— Это, сынок, добрый поступок, — наставительно сказала Калимат.

— Конечно, добрый, — охотно согласился Салман. — На прощанье он мне сказал: «Приходи сегодня вечером ко мне. Соберется небольшая компания. Отметим день рождения Константина Эдуардовича Циолковского». Я обещал прийти.

— Правильно, сынок. Надо уметь прощать людей и мириться с ними, если они признают свои ошибки и раскаиваются в нехороших поступках. А Бахаза, как видно, раскаивается… Да и как не простить в такой день, когда сам Циолковский родился!

В дверь постучали. Калимат пошла открыть.

— Салман! Какой к нам гость! — послышалось из прихожей. — Проходи, проходи, дорогая…

— Я только на минутку… Я по делу…

Салман сразу узнал этот голос. Он встал из-за стола и пошел встретить гостью.

— Тумиша? Какими судьбами?

— Не ждали? Не рады?

— Действительно, не ждали, но очень рады.

— Садись, отужинай с Салманом, — засуетилась Калимат.

— Спасибо, я сыта. У меня к вам два дела… Вернее, три…

Молодая женщина была явно смущена. Еще бы! Разве она могла забыть ту ночь, когда ее, как подсадную утку, Жума пытался использовать для поимки Салмана, когда она должна была играть роль соблазненной, а сама невольно поддалась внезапному влечению к Салману!

— Во-первых, мне стало известно, — Тумиша не смогла совладать с собой и покраснела, — что к вам, тетушка Калимат, приходил мой дядя Жебир.

— Когда же это? — старушка попыталась сделать вид, будто запамятовала.

— Приходил, приходил, — Тумиша мягко, но решительно отмела наивную хитрость хозяйки. — Так вот я хочу вам сказать, что и приходил он и говорил здесь без моего согласия. Я ничего знать не знала!..

Салман не понимал, о чем идет речь: Калимат не рассказала ему о визите Жебира, решив, что нет нужды зря волновать парня нелепой выходкой нелепого человека.

— О чем беспокоиться, милая? Я сразу поняла, что это он сам надумал, а ты ни при чем. Экий он, право, дикарь, хоть и дядей тебе приводится…

Тумиша понравилась Калимат, и сейчас она подумала, что было бы совсем неплохо, если бы эта красивая женщина стала ее невесткой, но, конечно, не в принудительном же порядке, как настаивал Жебир, а если только она понравилась бы и Салману.

— Ну и прекрасно. Значит, с первым делом покончено. Второе… — Тумиша снова замялась. — Прости меня, Салман, за тот случай в доме у Мелижи…

— Есть о чем говорить! — с нарочитой грубоватостью, за которой хотел скрыть и свое смущение, воскликнул молодой человек. — Я уж забыл давным-давно!

Тумише не очень понравилось, что он так скоро забыл, как она умоляла его о любви, но она была благодарна ему за то, что он сейчас не захотел говорить об этом деле.

— Спасибо, Салман, — тихо сказала она. — Ты настоящий чеченец. Ведь с незапамятных времен у нашего народа существует обычай прощать человеку его зло, — при слове «зло» она испытующе взглянула на парня, — если он приходит в твой дом с повинной.

— Ну какое там зло! — к большому удовольствию женщины махнул рукой Салман. — Какое у тебя третье-то дело?

— Третье самое важное… Ты куда-нибудь собираешься сейчас?

— Да, тут ненадолго в одно место надо, — Салману не хотелось признаваться, что он собрался к Бахазе, своему вчерашнему врагу. Опасался, что будут корить за слишком быстрое примирение.

— Может быть, скажешь, куда?

— В одну компанию…

— Не отмечать ли день рождения Циолковского?

Салман понял, что Тумише все известно и хитрить с ней бессмысленно.

— Представь себе, да!

— А ты не удивился, почему именно Циолковского?

— Ну как?.. Великий ученый. Отец космонавтики. Мировое имя…

— Представь себе, Салман, дело совсем не в этом, вернее, прежде всего не в этом.

— А в чем же?

— А в том, что эти, как ты их хорошо назвал, божьи урыльники, совсем спятившие на почве религиозного фанатизма и местнической спеси…

— Ты теперь так о них говоришь?

— Да, теперь я о них говорю так… Эти урыльники ищут сейчас во всем мире и во всей мировой истории узы родства. В числе их открытий числится и Циолковский. Уверяют, что он был чеченцем.

Салман и Калимат засмеялись.

— Не смейтесь. Обрусел, мол, но корень в нем чеченский. Вот и начали они его почитать. Рассчитывают и тебя увлечь своими настроениями.

— Ну уж нет!

— Это одно. А второе — Циолковский родился 17-го сентября, то есть до его дня рождения еще полтора месяца.

— Вот так да! Значит, и тут обман?

— Самый настоящий. Они и меня приглашали, но я не иду. И тебе не советую. Трудно сказать, что именно они затевают, но уж наверняка что-то недоброе. И между прочим, гвоздь, на который ты наехал, оказался на дороге совсем не случайно…

— Что ты говоришь!

— И Бахаза с запасным колесом как из-под земли явился тоже не случайно.

— Вай-вай! — всплеснула руками Калимат. — А откуда тебе это известно?

— Да уж известно, тетушка. Ведь они мне кое-что еще доверяют. Вот и все, что я хотела вам сказать. Простите мне мой внезапный приход. Надеюсь, о нем никто не узнает. Прощайте.

— Нет, нет, так уходить после таких добрых дел нельзя, — опять всполошилась старушка. — Отведай все-таки что-нибудь с нашего стола. Ах, если бы ты была моей дочерью…

— Есть я не хочу. Дайте мне попить.

Салман налил в стакан воды и подал Тумише. Она отпила глоток.

— Вот я и стала дочерью этого дома, — сказала она, ставя стакан. — С этого дня несчастье никогда не постигнет наш дом по моей вине. Счастливо оставаться!

— Спасибо тебе, Тумиша, за все, что ты тут сказала, — поклонился Салман.

— Мать обязана проводить дочь, — Калимат гордо выступила вперед. — Пошли, дочка.

Оставшись один, Салман стал ходить из угла в угол, обдумывая все, что услышал от Тумиши.