В тебе моя жизнь...

Глава 12

Воронин в последний раз поправил воротник мундира и, натянув перчатки, вышел из дома. Все его мысли были посвящены предстоящей охоте у Арсеньевых. Но ни гон лис занимал его настолько, что он сегодня был даже слегка рассеян, что никогда не замечалось за ним ранее, ни его замечательные борзые, которых он всегда берет с собой на охоту.

«Будьте на охоте», — написала она, и его сердце трепетало каждый раз, когда он вспоминал ее записку. Значило ли ее желание увидеть его нечто большее? Или он сам себе придумывает, выдает желаемое за действительное?

Задумавшись, он чуть было не проехал мимо Загорского, спешившего куда-то ему навстречу. Тот, заметив графа еще издалека, направил свою лошадь прямо на него, чтобы он не смог избежать встречи. Едва он подъехал ближе, как Анатолю бросились в глаза немного помятый и испачканный мундир, красные от недосыпа и выпивки глаза, растрепанные волосы.

— Доброе утро, Серж. Бурная ночь? — поинтересовался Анатоль у друга.

— Весьма. Давненько мы так не куролесили, как нынче ночью, — улыбнулся Сергей. — Моя голова трещит так, словно в ней сидят маленькие кузнецы и старательно что-то выковывают. Мы были нынче сначала в трактире этого пройдохи Шаркни, славное там жаркое, скажу я тебе. Наконец-то старый француз сменил повара.

Сергей вдруг прервался и, зажмурив глаза, подставил лицо ласковому, еще не жаркому утреннему солнышку. Он выглядел таким умиротворенным в этот момент, что Анатоль не преминул заметить это.

— Я умиротворен, потому что наконец-то примирился с собственной натурой. Мой разум победил гордыню.

— Не разум победил твою гордыню, а вино, — рассмеялся Анатоль. Короткая записка Марины привела его в некое состояние довольства всем и всеми, и его хорошее настроение казалось, ничто не могло повредить. — Твое счастье, что я встретил тебя, а не твой командир или тем паче, великий князь. Ты же знаешь, он любитель утренних прогулок верхом. Иногда мне даже кажется, что он специально выезжает так рано, чтобы подловить таких вот загулявших офицеров, как ты.

— В таком случае, позволь откланяться, — шутливо поклонился ему Загорский. — Поеду отосплюсь, благо не надо в полк ни сегодня, ни завтра. Тем более, завтра я должен быть свеж, как никогда. Обожаю гон, а с дурной головой там делать нечего.

— Ты тоже приглашен на охоту? — спросил, нахмурившись, Анатоль.

— Да, и ожидаю от нее крупной добычи, — хищно улыбнулся Загорский. Воронин, видя его улыбку, рассвирепел. Сотни раз он видел ее в те моменты, когда тот говорил о предстоящей победе, но несколько в ином виде охоты. Мысль о том, что князь рассматривает Марину в виде своего очередного трофея, уязвляла Воронина.

— Оставь ее, — вдруг вырвалось у него. С лица Загорского моментально сошла улыбка. — Оставь, разве ты не видишь, она другая.

— Она другая, не спорю, — согласился Сергей. — Именно поэтому она и нужна мне.

— Нужна тебе? В качестве кого? — с горечью бросил Анатоль. — Оставь ее, прошу тебя. Достаточно морочить ей голову, как предыдущим своим … пассиям. Если ты поставил своей целью снова показать свое превосходство надо мной в искусстве обаять женщину, то напрасно — я признаю его и так. Я люблю ее, Серж. Я люблю ее, как никогда и никого до этого момента не любил. Я намерен просить ее стать моей женой, ввести ее в свой дом, в свою жизнь. Потому прошу тебя, как друга, — отступись.

Загорский, молча, смотрел на Анатоля, потом перевел свой взгляд куда-то ему за плечо.

— Нет, — коротко бросил он.

— Нет? — вскрикнул Анатоль в сердцах. — Вот так — нет?! Ты отказываешься от нашей дружбы ради своего минутного каприза. Ради того, чтобы доказать самому себе, что ты лучший всегда и во всем — в детских играх, в науках, в стрельбе, в искусстве соблазнения. Остановись, молю тебя. Когда-нибудь твое эго заведет тебя не туда, куда следовало бы.

— Мое эго? — Загорский зло прищурил глаза. — Я мог бы точно так же просить в этом случае тебя. «Отступись, Анатоль, оставь свои ухаживания за этой девушкой. Ради нашей дружбы забудь про свои чувства и удались со сцены». Но я более честен, я не буду этого делать. Я не буду просить тебя. Мы в равных условиях с тобой, мы оба вольны поступать согласно нашей воле. Все зависит от нее. От ее выбора. Ей выбирать — ты или я. И ни ты, ни я не в силах повлиять на ее решение.

— Значит, вот так. Что ж справедливо, — лошадь под Анатолем почувствовала его напряжение и стала волноваться. Ему пришлось приложить усилия, чтобы удержать ее на месте и успокоить. Он принялся гладить ее по шее, стремясь успокоить ее и самому взять свои чувства под контроль. Впервые он разговаривал с Сергеем, которого знал юных лет, а видел перед собой совсем чужого ему человека.

— Ты ее любишь? — после недолгого молчания спросил Анатоль, по-прежнему поглаживая лошадь и не смея поднять глаза на человека, которого он совсем недавно считал своим лучшим другом. — Ты любишь ее? Ты хочешь видеть ее своей супругой?

Если бы сейчас Загорский улыбнулся своей слегка хитрой улыбкой и сказал откровенно: «Да, я люблю ее», то Анатоль отступился бы, как не было бы ему тяжело. Ради него, человека, с которым они кровно побратались в юности, он был готов на это. И ради нее, которую явно влекло к Загорскому, словно мотылька к огню.

Отойти в тень и предоставить ему полную свободу ухаживать за Мариной и повести ее к алтарю, а самому занять скромную позицию друга семьи и только где-то в глубине души таить свою любовь к ней, которая, как он был уверен, не пройдет и через десяток лет.

Но Загорский лишь коротко бросил:

— Прости, но не имею желания выворачивать свою душу на пыльной дороге. Если тебя это так интересует, то мог бы спросить об этом и ранее, а не увиваться вокруг нее, забыв про всех и вся.

Анатоль почувствовал, как его сердце болезненно сжалось. Почему он так жесток, так груб? Что с ними произошло? Как случилось, что они перестали быть близки друг другу, как раньше? Может быть, Натали права, и Серж изменился за последние годы. Натали… Он неожиданно вспомнил ее недавний визит к нему и ее рассказ.

— Прости, мне надо ехать, — отвлек Анатоля от его мыслей голос Загорского. — Не дай Бог встретить кого в такой час, да еще и чувствую себя неважно.

— Так ты будешь на охоте, Анатоль? — вернулся прежний приветливо улыбающийся Сергей, словно и не было того тяжелого для них обоих разговора. — Я помню твоих божественных борзых. Они просто чудо! Как жаль, что ты не так и согласился их продать. Могу ли я надеяться хотя бы на приплод?

— Я буду там, — Анатоль задумался на мгновение, а затем сказал. — Марина Александровна просила быть, и, хотя я должен быть на службе завтра, я постараюсь взять отпуск на несколько дней и уважить ее просьбу.

Какое же это удовольствие видеть растерянность и злость в глазах соперника! Анатоль всегда считал злорадство недостойным чувством, но сейчас его просто распирало от желания показать, что его еще рано списывать со счетов, что он еще не отыграл своей роли.

— Неужели? — быстро справившись с эмоциями, осведомился Загорский, улыбаясь одним уголком рта. — Тогда твоя просьба сегодняшняя совсем напрасна, не находишь? До скорой встречи у Арсеньевых, mon ami.

Они разъехались каждый в сторону, раскланявшись согласно этикету. Не враги, но уже и не друзья. Каждый ощущал странную горечь во рту от их случайной беседы, что так явно выявила — когда дело доходит до любовных дел, не всякая дружба выдержит это испытание.

Воронин, впрочем, скоро забыл о происшедшем. Он совсем закрутился в ворохе повседневных служебных дел в приемной государя. Прошения, письма, указы, аудиенции…

В тот день было более многолюдно, чем обычно, — просителей и вызванных на прием по той или иной причине. От этого скопления в комнате стояла духота, многие пытались обмахиваться прошениями. Даже распахнутые настежь окна не давали маломальской прохлады, настолько жаркой и удушливой был день. Людям в возрасте Воронин приказал подать воды, видя, что тем довольно тяжело находиться тут. Какой-то даме стало дурно, и ее препроводили с солями на свежий воздух.

— Вот, скрепите печатью и отправьте в Москву, — Воронин подал младшему адъютанту за столом в приемной несколько писем. Он чувствовал, как по его спине под мундиром и рубахой течет пот. Боже, как он ненавидел летнюю пору в такие минуты! Анатоль достал платок из рукава мундира и вытер капли пота со лба.

— Боже, какая духота!

— Да уж, — откликнулся адъютант. — Вон его превосходительство генерал Обухов говорит, что видать скоро будет гроза, и немалая. Хорошо еще осталось только четыре человека к государю. Может, пораньше закончим с приемами нынче. Эх, сейчас бы в деревню да в пруд! Вот это настоящее блаженство в эту пору, скажу я вам, — он посмотрел за спину Воронину. — Анатоль Михайлович, к нам еще визитер. Не думаю, что ему было назначено.

Анатоль обернулся. В приемную с трудом входил пожилой мужчина, тяжело опираясь на трость. Было видно, что весь его путь сюда дался весьма нелегко.

— Как же он прошел сюда? — ни к кому конкретно не обращаясь, удивился Анатоль и поспешил в вошедшему. — Позвольте, я помогу вам присесть.

— Благодарю вас, — старик оперся на предложенную руку, и Воронин провел его до кресла.

— Может, приказать принести вам воды? — предложил Анатоль, когда старик разместился на предложенном месте.

— Благодарю вас, было бы не лишне, — посетитель с трудом пытался отдышаться. Он запрокинул голову вверх, и Анатоль с удивлением узнал в нем графа Ланского. Всегда подтянутый довольно крепкий пожилой мужчина сейчас выглядел столетним стариком. Было видно, что его просто потрясло что-то, но что именно?

«Что ему здесь угодно?» подумал Анатоль «Прошение? Но о чем?». Он кивнул лакею, стоявшему поодаль, и тот поспешил подать воды пришедшему.

Из кабинета императора раздался пронзительный звон, призывающий к себе адъютанта.

— Мне необходимо оставить вас, ваше сиятельство, — сказал Анатоль графу. — Вам лучше? Если почувствуете дурноту, то сообщите об этом капитану Шангину (тот привстал из-за своего стола и склонил голову). Нынче у нас тут очень душно. Я всенепременно сообщу о вашем визите Его Императорскому Величеству. Что у вас за прошение?

Ланской поднял на него влажные глаза. В них стояла такая тоска, что Анатоль без труда угадал его душевное состояние сейчас.

— Это сугубо личный вопрос, — едва слышно прошептал он. Анатоль кивнул и отступил.

Император был не в духе. Либо сказывалась погода, либо какая другая причина, но он то и дело ходил по кабинету из угла в угол, что выдавало в нем крайнюю степень раздражительности, и запросто мог сорваться на крик, если чем-то был весьма недоволен, что бывало очень редко.

Вот и сейчас император ходил по кабинету, заложив руки за спину.

— Принесли пакет из моего полка, — дойдя до стены, он резко развернулся и двинулся в путь в обратном направлении. — Сплошные жалобы на поведение моих офицеров. Одни только жалобы!

Он вдруг подошел к столу и схватил письмо.

— Вот, пожалуйста: «Нынче ночью за трактиром господина Шаркни состоялся тренировочный бой на саблях между поручиком Кулагиным и поручиком Загорским. В ходе него поручик Загорский был легко ранен в левое предплечье, а поручик Кулагин получил порез на лице». Тренировочный бой! Дуэль! Чистой воды дуэль! Они думают, мы не можем читать между строк. Или вот полюбуйтесь! Где это? А вот: «…в ходе беседы возникли разногласия, в связи с чем и произошла небольшая потасовка между шестерыми студентами Петербургского университета и четырьмя офицерами Преображенского полка…». Драку они еще затеяли. Офицеры! Драться на кулаках, как мужичье. А вот это самый пикантный момент из всего послания генерала: «…предложил зайти в пекарню, увидев, что там горит свет. Пекарь, вследствие их просьб позволить им ознакомиться с его нелегким трудом, разрешил самостоятельно испечь утренний хлеб, что офицеры и сделали, придав хлебу неприличную форму. Вся опара была изведена на данное непотребство, и пекарь не смог выставить на продажу утреннюю партию. В связи с этим он покорнейше просит возместить ему убытки…». Непотребство… Только это чинить и могут. Совсем голову потеряли. Думают, мы не узнаем об их бесчинствах. Мы, шеф полка!

Император замолчал на мгновение, потом повернулся к Анатолю.

— Кто там еще ожидает?

Воронин глянул в список и назвал четыре фамилии. Все с прошениями — кто о переводе, кто о пенсиях.

— Возьмите прошения и скажите им, что мы ознакомимся и примем решение, о чем уведомим их письмом, — махнул рукой император. Анатоль вспомнил о графе Ланском.

— Ваше Величество, к вам еще один проситель. Его сиятельство граф Ланской Алексей Алексеевич. По личному вопросу.

— По личному? — нахмурился император. — Он ведь не просил о визите?

— Нет, Ваше величество. Позвольте сказать, ваше величество, что он весьма плох. Видимо, у него очень серьезный вопрос, если он приехал без предварительной просьбы об аудиенции. Я… — Анатоль замялся, но затем вспомнил глаза старика. — Я прошу вас, Ваше величество, принять его.

Император задумался на минуту, затем глянул на часы и коротко кивнул.

— Просите его. Только предупредите, чтобы побыстрее.

Анатоль склонил голову, щелкнув каблуками, и поспешно вышел. В приемной он направился сразу к Ланскому:

— Ступайте в кабинет, Его Императорское Величество примет вас. Капитан проводит вас. Только прошу вас, излагайте свое дело коротко и ясно, — затем он обернулся к остальным сидящим в приемной. — Господа, прошу вас отдать мне ваши прошения. Его Императорское Величество непременно рассмотрит их и уведомит о своем решении.

Спустя некоторое время Анатоля снова вызвали в кабинет. Император стоял у окна и смотрел на ясное небо, нахмурившись. Граф сидел в кресле напротив стола императора, сгорбившись. Казалось, он словно уменьшился в размерах за время, проведенное в кабинете.

— Пусть капитан проводит его сиятельство, — распорядился император, и младший адъютант, выскочив в мгновение ока из-за двери, помог графу подняться из кресла и проводил того к двери, плотно закрыв за собой.

— Вы ведь знакомы с князем Загорским, Анатоль Михайлович? — спросил император, не поворачиваясь от окна. — Я имею, в виду молодого князя, поручика Преображенского полка.

— Имею честь, Ваше величество, — открыто признался Анатоль. — Мы вместе обучались в Кадетском корпусе и весьма дружны с тех пор.

— А вы были в курсе l’amour Загорского и графини Ланской?

Анатоль потерял дар речи, на мгновение растерявшись. По голосу императора он понял, что его весьма интересует этот вопрос, и он с нетерпением ждет ответа на него.

— Многие в обществе были ознакомлены со сплетнями об этом, Ваше величество, — осторожно ответил Анатоль.

— Я не интересуюсь сплетнями, капитан. Я спрашиваю о фактах, — резко ответил император, поворачиваясь к Воронину. — Я спрашиваю коротко и ясно: вы были осведомлены о романе между Загорским и графиней?

— Да, Ваше величество, — вытянулся Анатоль.

— Да уж, крутить роман прямо под носом у супруга. Каково?! А этот Загорский… — император наклонился к столу и поднял одно из писем. — Ночные бесчинства, совращение замужней женщины, дуэль… Не многовато ли? Ну, хочешь гулять — гуляй, но аккуратно, хочешь крутить роман с замужней женщиной — изволь, но опять же — чтоб муж не знал об том. Граф просит соизволения удалиться заграницу вместе с супругой на длительное проживание. Говорит, что эта история сильно подорвала его здоровье. А куда ему ехать, спрашивается?! Он и сам на ногах не стоит. Еще помрет в дороге ненароком, не приведи Господь. Стыдно должно быть поручику, старый и больной человек, который даже честь свою отстоять не может. Кому заступиться за него, как не нам? Заступничества просит его сиятельство у нас, заступничества.

Пока император говорил, мозг Анатоля напряженно работал в поиске решения выхода из этой ситуации. Как вывести Загорского сухим из воды и на этот раз? Как помочь ему и смягчить наказание? Ведь император нынче зол, и наказание может быть весьма крутым, даже старый князь не сможет умилостивить его. Что это будет? Тюрьма? Разжалование в чине? Или того хуже — в солдаты?

Вдруг внутри у Анатоля заговорил некий голос, нашептывающий ему: «Вот твой шанс устранить Загорского со своей дороги. Не будет его рядом, и Марина не склонится к нему, а снова станет прежней, той, которая так благоволила к тебе. Удали его из Петербурга. Попроси ему ссылку в деревню на долгий срок. А там уж и решится все… Удали Загорского. Ссылка в деревню — все же лучше, чем разжалование в солдаты или тюрьма. И друга спасешь, и себе поспособствуешь».

— Дозвольте мне высказать, Ваше величество, — решился Анатоль. Император поднял на него глаза и коротко кивнул нему, разрешая продолжать. — Вы сказали, что его сиятельство не может покинуть Петербург. Но это может сделать поручик Загорский. Пусть отправится на несколько месяцев в деревню, подальше от столицы. Свежий воздух он способствует ясности мысли, как ничто иное.

Император прищурил глаза, ненадолго задумавшись над предложением Воронина.

— Вероятно, вы правы. Свежий воздух как никогда необходим князю Загорскому, — наконец сказал он. Потом император обратился к Анатолю, слегка смягчив голос. — Мы слышали, вы собираетесь завтра на охоту. Ступайте домой и отдохните. Удачного гона! Увидимся с вами на следующей неделе. Да, и позовите к нам капитана, надо подготовить приказы. Офицеры моего полка должны понять наконец-то, что, даже не находясь на службе, они должны представлять собой образец чести и благородства русского офицера.

— До следующей седмицы, Ваше величество, — Анатоль щелкнул каблуками и склонил голову в прощальном поклоне.

— Какова! А? Ну, какова! — император снова повернулся к окну. — «Я считаю, недостойным для себя быть нечестной по отношению к супругу…».

Анатоль похолодел, услышав эти слова. Неужели император когда-то хотел наделить своей благосклонностью Натали, а та отказала ему? Всем было известно, что его величество с пониманием относится к решениям дамы, но никогда не смиряется с предпочтением ему другого… О Боже, что будет в этом случае? Но ведь император согласился с ссылкой Загорского в деревню, n'est-ce-pas[52]?

— Пройдите с бумагой и перьями к Его императорскому величеству, — обратился он к младшему адъютанту в приемной. — Я уезжаю. Останетесь вы и майор Чернышов. Он сейчас в офицерской.

Капитан быстро взял письменные принадлежности и немедля прошел в кабинет императора, а Воронин взял лист бумаги и перо и написал несколько строк.

«Вопрос решен. Князь Загорский будет выслан, так что вам нет нужды покидать столицу».

Он коротко расписался и запечатал записку, потом вызвал лакея и передал тому письмо.

— Пошлите графу Ланскому. Передать лично в руки.

Затем Анатоль в очередной раз проверил бумаги на столе, чтобы убедиться все в порядке. Как-никак он отвечал сегодня за порядок приема у государя, и ему хотелось, чтобы все было в должном виде. Хотя, если признаться, он попросту дожидался своего коллегу по сегодняшнему суматошному дню, чтобы удостовериться, что Загорскому определено не тяжелое наказание. Спустя какое-то время, капитан Шангин вернулся в приемную, держа в руке стопку указов.

— Все на сегодня, — улыбнулся он Анатолю. — Можно отправлять указы, и на сегодня я тоже свободен. Оставляют только дежурного офицера.

— Что там с офицерами Преображенского? — спросил Анатоль. — Один из них мой друг, я надеюсь, что он будет наказан не сурово.

— Да уж повеселились голубчики нынче. Так могут гулять только гвардейцы, — с легкой завистью сказал капитан. Он имел все основания для этого — очень многим приходилось флигель-адъютантам жертвовать в дни своей молодости, только бы не лишиться своих адъютантских аксельбантов.

Капитан открыл папку и пролистал указы.

— Паре офицеров — гауптвахта на две недели, некие корнеты Облонев и Шумский. За творимые ими бесчинства и недостойное офицера российской армии поведение. Один разжалован в солдаты за дуэль, некий капитан Кулагин. Да уж, — протянул капитан. — Полетела карьера к черту. Дуэль все-таки. Другой дуэлянт — перевод из Преображенского полка в…. Черт, что у меня за почерк? В общем, ссылка. Подождите минуту, сейчас прочитаю полк и его фамилию.

— Не стоит утруждаться, я уже знаю, — прервал его уже от дверей Анатоль с улыбкой. Он очень спешил — завтра ему предстоял довольно тяжелый день. Он щелкнул каблуками и прощально кивнул.

— Счастливо оставаться, капитан.

Капитан захлопнул папку в недоумении. Чему так радовался граф? Тому, что его друга высылают? Хотя если посмотреть это все же лучше, чем разжалование в солдаты. Вот уж беда так беда для офицера. Можно, конечно, опять получить свой чин со временем, но все равно — встать в строй солдат…

Но с другой стороны, он снова перечитал указ, перевод в Нижегородский драгунский полк тоже нельзя назвать мягким наказанием. «Хочет саблей помахать, пусть помашет на благо империи», — вспомнились слова императора.

Кавказ. Хотя там и более-менее спокойно нынче по сравнению с предыдущими годами и даже сам государь намечает посетить этот край по осени, Кавказ все же не любая другая провинция империи.

— Да уж, голубчик, нелегка твоя доля, — прошептал капитан и принялся ставить печати на все указы, чтобы впоследствии передать их для дальнейшего выполнения. Внезапно он замер, найдя несоответствие в бумагах: в тех, что касались всех офицеров, кроме поручика Загорского, стояло «Немедля заключить под стражу для дальнейшего хода наказания», в той же, что была о переводе Загорского — нет. Шангин напряг память, пытаясь вспомнить, касалось ли распоряжение об аресте и князя, но как ни силился, так и не смог вспомнить, говорил ли об этом император или нет. Все-таки князь был представителем одной из знатнейших дворянских фамилий России, может, в этом послаблении и был какой-то смысл, а не упущение со стороны капитана, записывавшего указ.

Шангин вздохнул. Пусть погуляет пока на свободе, все равно уже спустя сутки будут готовы все бумаги о его переводе в полк, а значит, тому необходимо будет покинуть столицу в три дня.