В тебе моя жизнь...

Глава 7

Марина поправляла кружево перчатки, сбившееся во время последней мазурки. Она немного запыхалась и раскраснелась, локоны слегка растрепались. Девушка, улыбаясь, что-то говорила своему кавалеру. Она даже себе не представляла, какой прекрасной и юной выглядела сейчас. Ему до боли хотелось быть на месте ее кавалера, которому было позволено касаться ее хотя бы на время танца, которому она так легко улыбалась…

Он наблюдал за ней издалека во время последних трех танцев, не приближаясь близко, чтобы она не увидела его и не смогла ускользнуть раньше времени. Не в этот раз.

Загорский криво усмехнулся. Он не думал, что Марина решится на эту нелепую игру, что свойственна всем женщинам. «Я неприступна и холодна — попробуй, растопи этот лед». Жаль, конечно, что она заранее обречена в ней на проигрыш: итог ее будет один — он всегда побеждал. Вопрос лишь во времени, только в нем одном.

К его величайшему сожалению, времени как раз и оставалось в обрез. Марина ловко и непринужденно избегала его общества, а между тем сезон подходил к концу — скоро приближался Великий пост, стихнет светская жизнь, и у него более не будет возможности приблизиться к ней. Зато у Воронина это удачно получается — он всегда желанный гость в ее доме да и на балах так и вертится рядом с Ольховскими. Вьюном просто.

Словно прочитав его мысли, в этот момент Анатоль отвлекся от разговора с Анной Степановной и взглянул в его сторону. Загорский вежливо кивнул ему. В ответ тот слегка склонил голову в поклоне. Он явно был недоволен Сергеем.

— Ты его дразнишь, — раздался из-за спины голос Арсеньева. — Зачем?

— Дразню? — Сергей повернулся к другу. — Отнюдь.

— Тогда зачем ты так непрерывно смотришь на нее?

Загорский похолодел:

— Ты заметил? Кто еще?

Арсеньев помедлил с ответом и отпил вина из бокала. Затем слегка торжествующе улыбнулся, видя замешательство Сергея:

— Только я и Анатоль. Мы слишком хорошо знаем тебя и все твои приемы. Что за игра, Серж?

— Никакой игры, уверяю тебя.

— Нет игры? Тогда что? Если ты делаешь это, чтобы насолить Анатолю, как тогда с Зизи, то прошу тебя, оставь это. Как на духу говорю — Анатоль настроен весьма серьезно. Это не просто волокитство, а истинные чувства.

Загорский улыбнулся Павлу:

— А почему ты решил, что у меня иное? — и, услышав, как оркестр заиграл вальс, он произнес. — Прости, удаляюсь, я ангажировал этот вальс.

Оставив своего друга в явном недоумении, Загорский двинулся в сторону Ольховских. Он прекрасно понимал, что его поведение идет вразрез тем негласным правилам, что были установлены между друзьями, но в то же время он понимал, что у него нет другого пути для достижения того, чего он так желал.

Она была ему нужна. И нет его вины в том, что Воронин увлекся ею. «Мне очень жаль, мой друг, но это выше меня… Надеюсь, ты сможешь меня простить и понять во временем».

«Посмотри на меня», — безмолвно приказывал он улыбающейся Воронину Марине. — «Посмотри на меня». Он хотел увидеть выражение ее глаз, когда она поймет, кого именно она ждет сейчас на этот вальс, обмахиваясь веером и улыбаясь шуткам Анатоля.

Словно подчиняясь его молчаливому приказу, Марина перевела взгляд на Загорского, приближающегося к их маленькой группке, и улыбка на мгновение сошла с ее губ. Затем она быстро взяла себя в руки и удивленно вскинула брови, словно недоумевая, что он здесь делает, зачем подошел. Выражение ее глаз задело князя — он рассчитывал увидеть в них совсем иное. Не радость, нет — на это он даже не рассчитывал. Но ледяное равнодушие в ее глазах неприятно кольнуло его сердце.

— Сударыни — щелкнув каблуками, Загорский поприветствовал тетку и мать Марины. Затем повернувшись к девушке, он поклонился и произнес: — Позвольте вас ангажировать, Марина Александровна, на вальс.

Марина слегка прищурила глаза и холодно улыбнулась Сергею:

— Мне жаль, но я вынуждена разочаровать вас, сударь. Этот вальс уже ангажирован.

— Да, ангажирован, — Загорский специально сделал небольшую паузу, позволив Марине насладиться ее маленьким удовольствием от отказа ему. — Мною.

В их маленьком кружке возникло небольшое замешательство при его заявлении: Анна Степановна удивленно воззрилась на дочь, Воронин нахмурился, Марина растерянно потянулась к бальной книжке. Лишь Софья Александровна с явным удовольствием наблюдала за складывающейся ситуацией.

— Милая, неужто ты запамятовала? — с улыбкой обратилась она к девушке. Та уже открывала книжку.

Нет, быть того не может. Марина еще раз перечитала имя. Как он мог записать? Когда? Он ведь не приближался к ней сегодня вечером. Затем она вспомнила того незнакомого ей офицера, что подходил к ней до первой мазурки. Она так спешила танцевать, что просто протянула ему книжку и даже не взглянула на имя, которое он там оставил.

Как он посмел пойти на это? Как отчаянно он поставил на кон свою репутацию, свое имя в ее глазах… Как поступить теперь? Открыть его обман? Или смолчать? Мысли Марины метались в ее голове. Наконец она приняла решение.

— Да, все верно, — Марина холодно взглянула на князя. — Вальс за вами, ваше сиятельство.

Загорский предложил ей руку, и она приняла ее. Марина спиной ощущала на себе недовольные взгляды маменьки и Воронина, но упорно твердила сама себе, что у нее не оставалось другого выбора. Да и потом — она действительно хотела этого, что уж отрицать. Отвергая его раз за разом, она чувствовала, как медленно тает ее решимость отказать ему в этом малом — провести ее в туре вальса по зале. Почувствовать еще раз тепло его рук у себя на теле, взглянуть в его глаза…

Марина почувствовала, как у нее слегка закружилась голова от волнения. Не совершила ли она ошибки? Вальс совсем не тот танец, на который следовало бы соглашаться. Слишком интимный… Слишком будоражащий кровь и кружащий головы…

Но было поздно — словно почувствовав ее колебания, Загорский быстро закружил ее по зале. Она чувствовала его руку, сжимающую ее стан немного сильнее, чем того требовал танец, и это прикосновение заставило ее сердце забиться быстрее. Марина знала, что ей ни в коем разе не следует смотреть князю в глаза — она совсем не доверяла себе, поэтому она выбрала точку у него повыше правого уха и уставилась на нее.

— Простите меня великодушно за мой вид, — проговорил вдруг Загорский, что заставило Марину сбиться с шага. Князь тут же исправил ее неаккуратный шаг.

— Что вы имеете в виду? — стараясь придерживаться холодного и безразличного тона, спросила девушка.

— Мой внешний вид. К сожалению, никто из моих сегодняшних визави на балу не сказал мне, что с ним что-то не в порядке. Поверьте, я никогда бы не решился ангажировать даму, зная, что неопрятен.

— Я не понимаю, о чем вы толкуете?

— Я имел в виду, мое ухо. С ним явно что-то не в порядке. Вы так неотрывно смотрите на него, что я начинаю переживать, на месте ли оно.

Марина еле сдержала улыбку, которая чуть было не скользнула по ее губам, и, забыв о своем намерении не смотреть Загорскому в глаза, взглянула на него. Его глаза искрились смехом и какой-то странной нежностью, от которой у Марины вдруг перехватило дыхание.

— Оба ваших уха на своих местах, ваше сиятельство, — ответила девушка.

— Тогда проверьте, пожалуйста, на месте ли мои глаза, — предложил Загорский, пытаясь поймать ее снова ускользнувший взгляд. Она не ответила, и он понял, что опять теряет ту нить, что чуть было не возникла между ними.

— Простите меня за обман, Марина Александровна. Не по своей воле пошел на него, а исключительно волею чувств.

Она по-прежнему молчала, но в ее молчании он явно почувствовал поощрение его дальнейшим словам, поэтому он продолжил начатую речь.

— Только чувства к вам толкнули меня на этот недостойный поступок. Сожалею ли я о нем? Отнюдь. Ведь это позволило мне хотя бы на короткие мгновения прикоснуться к вам, вдохнуть аромат ваших духов. Дивный ангел, не лишайте меня возможности хоть изредка быть рядом, ведь я сгину без этих прекрасных моментов.

Загорский все говорил и говорил о своих чувствах, а Марина слушала его, стараясь ни одним движением не выдать своего потрясения. Да, он не сказал ей ничего иного, кроме того, что писал ей в течение долгих трех месяцев, и пусть слова были несколько другими, смысл оставался прежним. Но одно дело — прочитать их на бумаге, и совсем другое — слышать сейчас из его уст.

Нежность, звучащая в его голосе, неожиданно для нее самой так растрогала Марину, что ей вдруг захотелось плакать. Только усилием воли ей удалось удержать слезы, которые комком застряли у нее в горле, мешая в дальнейшем ей свободно дышать. Видимо, видя ее настроение, Загорский замолчал, и лишь на мгновение сильнее сжал ее ладонь в своей руке, словно давая понять, что он не имел желания ее так расстроить.

От этой молчаливой поддержки Марине стало еще горше, она до боли желала, чтобы вальс наконец-то закончился. Сегодня вечером она поняла как никогда ясно, что как бы она ни обманывала саму себя, а заодно и окружающих, ее чувства к Загорскому никуда не ушли. Просто они затаились где-то в глубине ее сердца, и сейчас, словно увядшие цветы после дождя, стали вновь пробиваться из того укромного уголка, где она надеялась оставить их навечно.

«Бумажка-то солжет, недорого возьмет. Вочи же не солгут…» — всплыли в Марининой голове слова нянюшки, она взглянула прямо в его глаза. Казалось, время тотчас остановилось для нее. Рядом кружились в вальсе другие пары, но и они, и смех и разговоры в зале, подчас даже заглушающие музыку, отступили для Марины в сторону. Она смотрела в серые глаза Загорского и чувствовала, как колотится ее сердце, с каждым ударом отбивая в ритме: «Он! Он! Только он!».

Внезапно Загорский остановился, и только его сильная рука удержала Марину от конфуза упасть на паркет залы. Она осознала, что музыка смолкла, а она, витавшая в облаках, этого даже не заметила. Девушка быстро огляделась, есть ли очевидцы ее нечаянной оплошности. Похоже, нет, вздохнула она с облегчением. Есть только один свидетель ее слабости.

— Благодарю вас, — промолвила она, делая небольшой книксен в ответ на его поклон, как того требовали правила. — У меня голова пошла кругом…

Она запнулась, поняв, как двусмысленно звучат ее слова. По блеску его глаз она заметила, что он тоже это отметил.

— Недаром вальс считается опасным танцем для прекрасных девичьих головок, — улыбнулся Загорский и тут же пожалел о своих словах. Марина снова закрылась от него, глубоко внутри пряча ту симпатию, что он чувствовал меж ними во время танца. Он попытался завязать беседу, пока провожал ее до родных, она не отвечала, и он оставил эти бесплодные попытки. Она довольно холодно раскланялась с ним, и (почудилось ли ему это?) с явным облегчением подала руку Воронину.

Задетый этим Загорский решил немедля удалиться в игорную, откуда вскоре покинул бал. Он чувствовал себя словно на качелях: его настроение скакало, как у иной барышни — то верх, то вниз. Как можно зависеть от одной улыбки, от одного единственного взгляда? Просто ему не нравится, что у него никак не удается приблизиться к Марине, вот и все — решил он по пути к m-m Délice. Ему не нравится, что Воронину так легко расточаются улыбки и ласковые обнадеживающие взгляды, когда его не удостаивают ими даже мимоходом безо льда и равнодушия в глазах. Ему не нравится, что не действует его стратегия, так тщательно разработанная им за долгие дни взаперти в стенах особняка.

Да, именно все так и есть, решил Загорский. Только вот достойного объяснения тому, что у m-m Délice он выбрал русоволосую девушку, так похожую фигурой на Марину, он найти не смог, как не пытался.

Тем не менее, Загорский не оставил своих попыток — письма с завидной регулярностью приходили на Морскую улицу, в дом Софьи Александровны. Марина уже настолько привыкла получать их, что ждала их с нетерпением, в котором никогда бы не призналась сама себе. Его письма, его иногда пламенные, иногда нежные признания заставляли ее сердце и разум вступать в борьбу: разум приказывал не вскрывать очередное письмо, сердце же пело от радости, когда Агнешка приносила послание князя, перехватив мальчика-посланца на улице за углом дома, чтобы ни одна живая душа не догадалась о происходящем.

Марину долго томило, что она не может никому открыть то, что живет в ее сердце. Ей хотелось, чтобы хоть кто-то дал ей совет, как поступить, какой путь избрать — путь любви или путь долга.

Долг велел ей подчиниться воле маменьки и выйти замуж за Воронина. Он был прекрасной партией, и никаких препон для их брака не было — представление императорской чете прошло довольно приятно, и, как ей казалось, Их Императорские Величества весьма благосклонно отнеслись к ней, а значит, к возможному сватовству Воронина к ней. Поэтому Марина ожидала предложения от графа со дня на день, но в то же время боялась этого, как огня, — ведь ей придется дать ответ. Долее тянуть не будет ни какой возможности.

Другой путь — Загорский. Принять его ухаживания, дать понять, что он ей небезразличен... Марина не могла поверить в серьезность его намерений, как ни старались убедить ее в этом его письма. Зная прошлое князя, помня ту историю, в которой она оказалась по его вине, — возможно ли поверить и довериться снова? А вдруг опять она принимает желаемое за действительное? Вдруг князь преследует ее из-за хандры, что охватила его по возвращении из-за границы? Об этом не судачил только ленивый в гостиных Петербурга, поэтому она была так хорошо осведомлена обо всех подробностях этой сплетни. Мол, покамест не вернулась чета Ланских из Флоренции, князь и пускается в приключения. Марина не хотела в это верить, но она прекрасно помнила, на какие безумства был способен князь ради этой женщины, и что именно из-за любви к ней он весь сезон провел под домашним арестом.

Великий Пост постепенно миновал. В Пасхальную службу Ольховские посетили церковь св. Троицы, но не полным составом — Софья Александровна простудилась, и врач не рекомендовал ей покидать дом. Граф тоже не смог сопровождать их, по долгу службы ему предстояло слушать службу в церкви Зимнего дворца вместе с императорской семьей и свитой двора. Зато Жюли с мужем составили им компанию. С ними приехал и Загорский. В соборе он встал недалеко от Марины, и она не могла сосредоточиться на службе должным образом, что не могло ее не раздосадовать. Она по-особому любила Пасхальные и Рождественские праздники — убранство церквей в эти дни, торжественность происходящего всегда наполняли ее душу своего рода восторгом.

В этот раз Марина то и дело отвлекалась на князя, не в силах пересилить себя и не смотреть в его сторону. Отблески свечей так красиво играли в его русых волосах… Грешные мысли, грешные… Марина перекрестилась.

Служба подошла к своему апогею — начался крестный ход. В толчее, которая образовалась при выходе из храма, Марина слегка растерялась и потеряла из виду семью и подругу. Ее на мгновение охватила паника, что она сейчас совсем потеряется в толпе, когда вдруг сильная мужская рука подхватила ее за локоть.

— Не бойтесь, Марина Александровна, это я, — раздался прямо у нее над ухом голос Загорского. — Следуйте к выходу, я помогу вам.

Вместе с потоком мундиров, фраков и пелерин Марина покинула храм, сопровождаемая князем, и присоединилась к ожидавшим ее родителям.

— Душа моя, я уж было испугалась! Как же можно было так отстать! — с укором прошептала ей мать. Марина уж было приготовилась к отповеди насчет присутствия рядом Загорского, но Анна Степановна промолчала. Удивленная Марина оглянулась, чтобы убедиться, что ей привиделось, и князь был рядом. Его не было.

— Пойдем, ma chéri, что встала столбом? Арсеньевы вперед уже ушли, — поторопил Марину отец.

Несмотря на начало мая, было очень холодно. К тому же дул ледяной пронизывающий до костей ветер, что очень затрудняло нормальный ход крестного шествия. То и дело гасли свечи, и людям приходилось зажигать их от свечек соседей.

Марина еле шла, путаясь в юбках и спотыкаясь о неровности пути, сосредоточившись на том, чтобы сохранить от ветра огонь свечи. Суеверие, конечно, но она всегда загадывала желание, когда начинался крестный ход. Сумеет обойти храм с непогасшей свечой — желание исполнится. Вот и сейчас она загадала желание, оставив на волю провидения свою судьбу. «Обойду — Загорский любит. Не обойду…». Но видно, не суждено ее тайному желанию исполнится — ветер так и рвался погасить свечку в руках девушки. Пламя сбивалось, но все равно восстанавливалось, и с каждым порывом ветра у Марины сжималось сердце — вот сейчас оно точно погаснет.

Внезапно мужская рука в перчатке прикрыла свечу Марины от очередной попытки ветра задуть ее. Она обернулась и увидела рядом князя. Он шел рядом с ней чуть позади, прикрывая девушку своей широкой спиной, от ледяного шквала. Марине вдруг стало так покойно на душе, что она сама удивилась. То и дело от свечи Марины зажигали собственные погасшие свечи соседи по шествию, бросая на них любопытствующие взгляды. В другой раз девушка озаботилась бы их любопытством, ведь этот случай будет всенепременно обговорен в гостиных, но сейчас ей было абсолютно безразлично. Так они и обошли храм, вместе и оберегая пламя этой маленькой свечки.

У самого входа их уже ждали: Анна Степановна с явным недовольством, остальные — с нескрываемым любопытством. Маменька Марины было открыла рот в намерении отчитать дочь, но тут раздался перезвон колоколов.

— Христос Воскресе, Анна Степановна, — Загорский шагнул к той и трижды похристосовался.

— Воистину воскресе, — пришлось ответить ей.

Марина христосовалась с родными и краем глаза следила за князем. По непреклонному обычаю даже юным девам в день Воскресения Христова должно было принять христосование, и даже себе самой Марина боялась признаться, как боится, что Загорский вдруг не подойдет к ней.

Но он подошел.

— Христос Воскресе, Марина Александровна, — так тихо проговорил он, что она скорее сердцем уловила его слова, чем услышала сквозь перезвон колоколов. Он склонился над ней и коснулся губами ее правой щеки. Сердце Марины резко ухнуло вниз, ноги задрожали. Легкое прикосновение губ, словно касание крылом бабочки, но щеку Марины, казалось, обожгло огнем. Он впервые был так близко, что она ощущала запах его кожи.

Затем Загорский коснулся губами левой щеки Марины и опять правой. Отступая от нее, он взглянул ей в глаза, словно пытаясь отыскать в них ее ответ на невысказанный им вопрос.

— Воистину Вокресе, Сергей Кириллович, — капитулируя, назвала она его по имени, и он понял и принял ее капитуляцию, нежно улыбнувшись ей в ответ.

Она любит его. Всем сердцем и навсегда.

Она готова пойти за ним на край света, принять любые испытания, лишь бы он всегда был рядом. Как бы она не пыталась обмануть себя, он всегда будет в ее сердце. Этого ничто не может изменить.

Неслышно подошедшая Анна Степановна чуть наклонилась из-за плеча дочери и резко дунула на свечку. Столь оберегаемое девушкой пламя свечи погасло.

Ближе к вечеру того дня Марина получила записку от Жюли. Всего одна фраза.

«Ma cheri ami, la comte Lanskoy et son épouse sont arrivés ce matin à Saint-Pétersbourg»[17]