В тебе моя жизнь...

Глава 13

Марина в последний раз глянула на свое отражение в зеркале. Ей не нравилась бледность ее лица и грустное выражение глаз. Она словно всем своим видом выражала глубокую печаль, которая овладела ее сердцем. Марина пощипала себя за щеки, чтобы вернуть на них румянец, и покусала губы. Подождав, когда кровь прильет к коже, и та потеряет благородную бледность, Марина взяла в руки хлыст и, сжав в другой ладони подол амазонки, вышла из комнаты. По пути ей никто не встретился, даже прислуга, что совсем ее не удивило — намечался гон, и все, взбудораженные этим событием, толпились во дворе — и господа, и дворня. Сквозь открытые настежь окна слышались разговоры, ржание лошадей и визг собак.

День намечался солнечным, а старый егерь божился, что нынче подняли волка да нашли несколько лисьих нор, чьи обитатели наделали бед давеча в птичниках, значит, господа будут довольны сегодняшней охотой. Марина улыбнулась. Она уже предвкушала азарт гона и быструю скачку, что всегда заставляло ее кровь быстрее струиться по жилам.

Единственное, что омрачило ее настроение, это отсутствие Воронина да Загорский, прибывший с первыми приглашенными на охоту и выискивающий кого-то (а она была уверена, что знает кого) среди гостей, стоявших во дворе или уже сидевших в седле.

Он так уверенно держался сейчас в седле, так был хорош, то и дело обходя двор по периметру, чтобы не дать застояться лошади, что Марина невольно залюбовалась им.

Внезапно он побледнел и схватился одной рукой за левое предплечье, словно у князя возникла в нем резкая боль. Марина нахмурилась, сама того не желая встревожившись за него. Что там с ним?

— Дай ему шанс, ma cherie, — сказала из-за ее спины неслышно вышедшая на крыльцо Юленька и ласково обняла ее за талию. Давеча после ужина девушка пересказала подруге их разговор с Загорским, и та теперь настойчиво уговаривала ее дать князю выговориться, убежденная в том, что Марина была слишком нетерпелива. — Я не уверена, что ты права в своей суровости по отношению к нему.

— Ты ошибаешься, Жюли. Раньше ты была более прозорлива, что же теперь расположило тебя к нему?

— Его глаза, когда он смотрит на тебя, — в этот момент Загорский взглянул в их сторону, и действительно, его глаза словно потеплели. — Я никогда не слышала раньше, что князь способен так долго и нежно ухаживать за девушкой, и не поверила бы, если бы не видела это сейчас. А еще твои глаза, когда ты смотришь на него украдкой. Дай ему шанс выговориться, ma bonne ami, и, кто знает, каков будет тогда результат вашей беседы.

— Нет, ты много не знаешь, — покачала головой Марина. Она утаила от Юленьки и анонимное письмо, и собственные соображения на этот счет. — Я не имею ни малейшего желания говорить с ним, и будь этот дом моим, я бы приказала дворне никогда не пускать его сюда на порог.

— Я бы пошла навстречу твоему желанию, ma cherie, но этот дом также и дом моего супруга, а князь его друг. И потом в размолвке только вы оба, и, по моему сугубо личному мнению, исключительно по недоразумению.

В это время был дан сигнал выезжать, и Юленька, оставив Марину на крыльце, сбежала со ступенек прямо в руки своего супруга, который поспешил ей навстречу.

— Ах, mon cher, вы так любезны, — улыбнулась она ему, когда он помогал сесть на лошадь. Жюли обернулась к Загорскому и задорно улыбнулась. — Не окажите ли любезность помочь нашей гостье сесть в седло? Недавно мой супруг потянул спину, и я боюсь за его здоровье. Будьте так любезны, возьмите на себя эту обязанность хозяина, как его близкий друг.

Жюли обернулась к мужу и нежно улыбнулась, словно прося простить ей ее маленькую ложь, тот ничего не сказал в ответ, лишь коротко кивнул Загорскому и вскочил в седло. Марина, видя, какой поворот приняли события, поспешила сойти с крыльца к кобыле, что ожидала ее. Она не хотела даже на миг оказаться так близко к князю. Но не успела она пройти и несколько шагов, как была перехвачена сильной рукой.

— Не торопитесь, Марина Александровна, лошадь никуда не убежит.

Вся собравшаяся компания рассмеялась его словам, а Марина слегка покраснела, раздосадованная. Вечно он ставит ее в неловкое положение, выставляя перед всеми совсем уж глупышкой.

Тут ее мысли прервались, так как она почувствовала на своей талии ладони князя. Мой Бог, простое вежливое прикосновение, а в ее горле вдруг пересохло, и кровь бешено заструилась по венам. Нет, определенно, страшись своих желаний, вспомнила Марина цитату из книги.

Мгновение, и она словно взлетела в седло. Он поднял ее так легко, будто она не весила ни фунта. Лишь поморщился после, в который раз положив руку на предплечье.

— Что с вами? — невольно сорвалось с языка Марины. Она слегка скривила губы от неудовольствия, услышав собственный дрожащий голос.

— Ровным счетом, пустяки, не стоящие вашего внимания, Марина Александровна, — улыбнулся он одним уголком рта. — Так, пустячная царапина.

Он отошел к своей лошади, а она долго, не отрывая взгляда, смотрела ему вслед, пока не был дан сигнал выезжать.

Направляя лошадь вслед остальным, Марина напряженно размышляла о том, что происходит с ней. Увидев эту его кривую улыбку, ее сердце пустилось вскачь, и она до сих пор не могла успокоить его. В то же время ее кровь просто вскипала, когда она вспоминала их последний разговор и то, что происходило с ними двумя за последние годы. Ей до смерти захотелось причинить князю боль, какую она испытывала из-за него. Пусть даже не моральную, ибо она сомневалась, что способна пробить его броню к его душе. О, с каким удовольствием она бы его помучила физически, подумала она, удивляясь своей кровожадности.

Спустя какое-то время, очнувшись от придумывания способов мучительных казней князя в своих мыслях, Марина вдруг обнаружила, что она едет с предметом своих грез наедине, исключая приставленного ей берейтора и помощника егеря. Они подъезжали к редким кустарникам и березкам, стоявшим на краю у луга. Справа от Марины через несколько десятков метров виднелся небольшой лесок.

— Где мы? Куда подевались остальные? — резко остановив лошадь, спросила Марина.

Загорский удивленно обернулся к ней.

— Мы едем сейчас к прилужью. По словам Фомы (он кивнул головой в сторону помощника егеря, а тот, сняв шапку, подтвердил его слова) там наивыгоднейшее место первыми встать в гон лис. Остальные будут гнать их прямо на нас из бора. Там луг, свободное пространство, и мы быстро сможем набрать скорость. Я спрашивал вашего разрешения, Марина Александровна, вы кивнули, и я расценил это, как знак согласия.

— Мы на месте, барин, — проговорил Фома, и, спешившись, прислушался к звукам утра. — Даже не подняли еще лис-то доныне. Можно отдохнуть малость. Я скажу, когда.

Фома повел свою лошадь к ближайшим кустам, и, привязав ее поводья к ветвям, сел в тень, отбрасываемую редкими деревцами. Берейтор Марины, судя по всему, не знал, как ему поступить. Ему тоже хотелось спешиться и сесть в тень, так как солнышко уже начинало припекать ему голову, да и его зад уже заранее ныл, словно в предвкушении полудня в седле. Но он не смел сделать это и искоса посматривал в сторону девушки, к которой был приставлен, что там она решит.

Загорский спрыгнул с лошади и подошел к Марине, чтобы помочь той.

— Нет уж, благодарю покорно, но спешиваться я не буду, — зло прошипела Марина. — Неизвестно, с какими целями вы меня сюда завезли!

— Ну уж точно не за тем, о чем мысли сейчас бродят в вашей прекрасной головке! — бросил ей в ответ насмешливо Загорский. — Если бы я решился на это, то точно не на глазах двух мужиков.

Марину разозлили эти слова донельзя. Он постоянно выставлял ее дурой, даже наедине с собой.

— Прекратите немедленно! — взвизгнула она. — Как вы смеете!

Лицо князя посерьезнело вмиг. Он коротко кивнул, соглашаясь с ней, что перегнул палку.

— Прошу прощения, Марина Александровна, я забылся под действием чар ваших глаз.

— Не лгите мне! Уже не стоит даже малейшего усилия прилагать для того, чтобы снова запудрить мне голову. У вас это отныне не получится.

— О! Какие выражения! — Загорский улыбнулся одним уголком рта, глядя на нее снизу вверх. — Ладно уж, начистоту так начистоту. — Он коротко вздохнул и нерешительно продолжил, делая паузы, словно сказанное давалось ему с большим трудом. — Я не умею говорить красиво, чтобы вы там не говорили в мой адрес, Марина Александровна. Вы вымотали меня до самых кончиков моей души. Я не знаю каким образом, но вы надежно взяли в плен мое сердце, и я не уверен, что хочу получить его назад. Даже такая взбалмошная, вы мне по душе, даже такая сердитая…

Марина отвернулась от него в сторону. Эти выворачивающие ее душу серые глаза, этот нежный голос… Девушка чувствовала, как медленно тает ее желание презирать отныне Загорского, рассеивается ее намерение ненавидеть его всей своей душой.

Она должна сейчас же уехать от него, кликнув берейтора — тот сможет проводить ее к остальным. С самого начала так и следовало поступить. Остаться наедине с ним — большая ошибка. Марина сжала в отчаянье поводья, не в силах решиться и двинуться с места.

Внезапно, словно прочитав ее мысли, ладонь князя легла на щиколотку. Простое прикосновение, но даже сквозь юбки Марину оно обожгло будто огнем. Не в силах поверить в реальность его поступка, она повернула свое лицо к Загорскому.

— Подите вон от меня, — процедила она сквозь зубы, собрав последние душевные силы. — Я вас ненавижу.

— Я выворачиваю вам душу, а вы даже не удостаиваете меня взглядом, словно презренного раба, — будто не слыша ее, продолжил князь. — Хотя, вы правы в этом — я раб. Раб, потому что не могу не следовать за вами в надежде на ваш мимолетный взгляд. Раб, потому что я сейчас у ваших ног…

— Тем легче, — презрительно бросила Марина с коротким смешком. — Будет легче вас растоптать, чтобы навсегда убрались из моей жизни.

Загорский прищурил глаза, и Марина поняла, что зацепила его. Ага, вот так тебе! Пусть тебе будет так же больно, как и мне, пусть так же неприятно.

Но он справился с собой и удержал грубые слова, что помимо его воли чуть не сорвались с его языка. Он отвернулся от нее и мгновение смотрел на луг. Затем снова перевел на Марину свои серебристые глаза и сильнее сжал ее щиколотку.

— Я открываю вам свою душу, а вы не преминете плюнуть в нее. Ну, что ж, позвольте тогда напомнить, что вы сами недавно предлагали мне себя. Целиком. Вместе с этими ногами, которыми хотите нынче растоптать меня. Что же…— но договорить Загорский не успел.

Кровь Марины при его словах вскипела моментально, а тело словно решило действовать само по себе. Не осознавая, что делает, она подняла свою руку с зажатым в ладони хлыстом и ударила его. Наотмашь. Со всей силы.

Она услышала в тот же миг, как дружно ахнули басом мужики от удивления, и этот звук заставил ее прийти в себя. Марина смотрела на князя и видела, как быстро бьется венка у него на виске, как кровь начинает медленно сочиться из его раны. Слава Богу, она не попала по лицу, а лишь рассекла ему кожу сбоку лба. Небольшая царапина до виска, но кровь из нее начала капать так, словно там глубокая рана. Хотя кто знает…

Марина вдруг осознала, что натворила, и пришла в ужас. Она почувствовала, что рука князя медленно сжимает ее ногу все сильнее и с ощутимым напором тянет на себя. Еще мгновение, и он стащит ее с лошади. Марина помнила, что когда он злился, Загорский слегка щурил глаза. Сейчас же его глаза были широко открыты, он, не отрывая взгляда от ее глаз, тащил ее на себя, и только бешено бьющаяся на виске венка выдавала его ярость.

Мозг настойчиво кричал «Беги! Беги!», предчувствуя опасность, и она подчинилась его приказу. Марина снова подняла хлыст. Ударила ли бы она Загорского снова, он не знал, но никак не стал закрываться от предполагаемого удара, ничем не заслонился, не отступил. И это только добавило страху в душу Марины.

Девушка схлестнула свою лошадь по крупу с силой, которую и не ожидала от себя. Та рванулась вперед с такой скоростью, что Марина едва удержалась в седле. Она снова и снова била лошадь, погоняя ее вперед, ибо, только ускакав подальше, и желательно к людям, надеялась найти свое спасение от Загорского.

Все произошло считанные секунды: этот нелепый вызванный эмоциями удар и ее бегство, но Марине казалось, прошла целая вечность. Она слышала, как что-то кричит ей вслед Фома своим громким густым басом, но со страху не разобрала ни слова. Потом она скорее почувствовала, чем разобрала слухом, погоню за своей спиной и, полуобернувшись, увидела, как князь скачет такой же бешеной скачкой за ней. Это заставило Марину еще сильнее хлестнуть бедную лошадь. Ветер свистел у нее в ушах, шпильки в волосах не выдержали столь быстрой скачки, и постепенно друг за другом часть из них выпала из ее волос, выпустив несколько кудрей на свободу. Затем с головы уже не удерживаемая ничем слетела маленькая шляпка-цилиндр. Длинные юбки развевались на ветру.

Но Марину ничуть не заботил внешний вид. Ее сейчас волновали две вещи: непредназначенное для такой скачки дамское седло, в котором она еле удерживалась, минуя очередную неровность на лугу, и Загорский, неумолимо настигающий ее и что-то кричащий вслед.

— ….аг! … вай! ....вай! ….аг! — доносилось до нее сквозь шум ветра в ушах. Потом до нее донеслось очередное «…вай!», а затем ясное до последнего звука «Твою мать!». На нее еще никогда не ругались такими непотребными словами. Видимо, князь совсем вышел из себя.

Марина полуобернулась на князя, прилагая неимоверные усилия, чтобы не выпасть из седла. Она желала убедиться, что Загорский по-прежнему достаточно далеко, ей совсем не хотелось, чтобы тот ее догнал раньше, чем она встретится с кем-либо из присутствующих на гоне.

Он был на приличном расстоянии от нее, но поведение князя заставило Марину нахмуриться. Он скакал во весь опор, держась лишь одной рукой за поводья. Второй он отчаянно махал, словно пытаясь что-то убрать с дороги.

Марина вдруг поняла, что Загорский пытается этим жестом показать ей, чтобы именно она убиралась с дороги. До ее сознание вдруг дошло значение слов, что он пытался докричать до нее.

Овраг. Поворачивай.

Она в ужасе всмотрелась в высокую траву и сделала это весьма своевременно. Впереди, буквально в нескольких метрах от нее пролегал овраг шириной около трех метров. Если бы она не обратила внимание сейчас на Загорского, то прямиком свалилась бы в него, переломав себе кости.

Мозг Марины за те секунды, что остались до того, как она достигнет оврага, лихорадочно прикидывал возможные способы сохранить и свои кости в целостности, и лошади, которая вовсе не виновата в приступе ярости Марины и ее отчаянном бегстве.

Если она сейчас резко остановит кобылу, ей ни за что не удержаться в седле, и она упадет в овраг. Лошадь цела, Марина — нет.

Если она резко повернет и направит животное в сторону, то тоже не факт, что сможет остаться в седле. Опять лошадь цела, она — нет. Но зато она упадет не в овраг, глубину которого она даже не могла прикинуть. Покалечится точно, но жизнь сохранит.

Марина вдруг вспомнила, как прыгала в Ольховке через ограды посевных, что всегда вызывало дикий ужас у матери и восторженный смех отца. Что, если попробовать перепрыгнуть? Но в Ольховке Марина прыгала исключительно в мужском седле (она всегда считала его более приспособленным для верховой езды, не то, что дамское) и ни разу не делала этого в дамском. Удержится ли она?

Времени к тому моменту, когда ей пришла в голову эта мысль, уже не было, и другого пути, кроме как подстегнуть еще раз кобылу, и, вцепившись изо всех сил в поводья и пригнувшись к шее животного, направить ее прямо к оврагу. Лишь бы лошадь не испугалась, мелькнула в голове Марины мысль, но было уже поздно что-то менять.

Лошадь оттолкнулась ногами от края оврага и вместе с всадницей взлетела в воздух. Позади нее раздался отчаянный вопль Загорского, и Марина едва подавила в себе порыв посмотреть на него, что наверняка привело бы ее к падению. Она лишь сильнее прижалась к шее кобылы и молча взмолилась к небесам о спасении.

— Господи, помоги, — прошептали ее губы. Она и не предполагала, что овраг так глубок и так широк.

В это мгновение лошадь достигла противоположного края расщелины. Ее передние ноги опустились на твердую почву, а вот задние — на мягкий песок с края обрыва, поэтому она слегка завалилась назад.

— Давай, милая, давай! — крикнула Марина изо всех сил, вцепившись в лошадь. Та напряглась и все-таки смогла выправиться. Мгновение, и лошадь стояла на твердой почве на краю оврага.

Опасность падения миновала, и напряжение, сковывавшее Марину, отпустило. Она отвела животное подальше от края и развернулась в сторону Загорского. Он в это время уже достиг оврага и, пришпорив коня, прыгнул через него.

У Марины свело дыхание, когда она увидела, как князь и его конь перелетели глубокую расщелину. Это было так красиво и в то же время так опасно, что у девушки сердце рухнуло куда-то вниз.

Но вот Загорский приземлился на этом краю оврага (в отличие от нее без каких-либо происшествий) и быстро направился к ней.

— Вы видели, как я прыгнула? — восторженно крикнула она ему, рассмеявшись. Дикая радость от собственной выходки переполняла ее грудь. Она смогла сделать то, что не любой мужчина способен выполнить!

Ни слова не говоря в ответ, Загорский спрыгнул почти на ходу с седла и, подскочив к ней, стащил ее с лошади. Он так сильно схватил ее за плечи своими длинными пальцами, что Марина невольно поморщилась от боли.

— Какая же ты дуреха! — закричал он ей прямо в лицо. — Безмозглая дуреха!

Губы его дрожали, руки ходили ходуном, словно от неимоверного напряжения, что не могла не заметить с удивлением Марина. Она, сама того не ожидая от себя, вдруг подняла руку и положила пальцы ему на губы, прерывая его яростные крики. Загорский замолчал недоуменно, а потом вдруг притянул девушку к себе и поцеловал.

Марину целовали ранее в губы. Всего пару раз. Эти интимные поцелуи срывал с ее губ Воронин. Первый раз — на катании в санях, словно случайно, второй раз — в зимнем саду на Рождественском балу в Михайловском дворце, улучив момент, когда маменька отвернулась от них и увлекая Марину за пальму в кадке. Но это были настолько мимолетные касания губ, что Марина даже не успевала их прочувствовать и даже слегка была разочарована, неужели это и есть те самые поцелуи, от которых у героинь романов захватывает дух?

Но этот поцелуй, соединивший их с Загорским, был совсем другим. Глубоким, длительным, требовательным. Поцелуй, который вытеснил из головы Марины, все мысли, и она стала совершенно пуста. Поцелуй, заставший ее сердце пуститься вскачь в бешеном ритме, а руки — взметнуться вверх и обнять его за шею, что привело к тому, что Загорский прижал ее к себе еще теснее.

Марине было хорошо в этот момент, как никогда ранее. Она перебирала пальцами короткие мягкие волосы на затылке Загорского, и их мягкость, запах мужского тела и сама близость князя пустили ее голову кругом. Он целовал и целовал ее, а ей хотелось, чтобы их поцелуй никогда не заканчивался.

Наконец Загорский отстранился от нее и, коснувшись лбом ее лба, глядя ей в глаза, прошептал еле слышно:

— Ты напугала меня до полусмерти. Я думал, мое сердце разорвется на куски от страха, когда увидел, что ты прыгаешь через этот овраг. Прости, что напугал тебя там, на поляне.

Марина отстранилась и посмотрела на его рану. Она все еще кровоточила.

— Прости ты меня, — она с удивлением обнаружила, как легко срывается с ее губ столь интимное «ты». Марина аккуратно коснулась пальцами его раны. — Я просто вышла из себя. Я никогда в жизни не била другого человека, и сейчас чувствую себя из-за этого преотвратно. Надеюсь, шрама не останется?

— Пусть останется, — улыбнулся Загорский. — У меня еще ни разу не было шрама от руки женщины. Пусть будет, как знак того, что я принадлежу тебе.

Он опять склонился к ней, и Марина, угадав его мысли, сама в этот раз подставила губы. Вот оно, самое настоящее. Такое сладкое, такое приятное…

Внезапно девушка напряглась, и Загорский, почувствовав это, оторвался от ее губ, хотя и с трудом. Распухшие от его требовательных поцелуев, они так и манили его.

— В чем дело, милая? — князь каким-то шестым чувством угадал перемену ее настроения и предвидел, что ему сейчас предстоит опять выслушать.

— Так нельзя, — Марина попыталась вырваться из его объятий, но он удержал ее. — Так не должно.

— Не должно? Перед кем? Перед тобой? Или перед другими?

— В первую очередь, передо мной, — Марина прекратила свои попытки выйти из кольца его рук и покорно смирилась со своим положением, лишь отвела в сторону взгляд. Ей было неловко и стыдно смотреть ему в глаза. Стыдно за свое свободное поведение. — Кто я вам, князь?

Загорского неприятно кольнуло это «вы» спустя несколько минут их сближения.

— Ты — моя любимая, — он помолчал, а затем продолжил. — Ты — моя любовь, моя душа, мое сердце. Ты — мой воздух, которым я дышу. В тебе — моя жизнь, и только от тебя зависит, какой она будет.

Марина молчала не в силах что-либо сказать. Сердце ее ликовало и пело — она любима Загорским. Столько времени она ждала от князя этих слов, его нежных прикосновений, его ласки. Ее сердцу было вполне достаточно того, что происходило между ними сейчас.

Но разум… Разум не хотел смиряться. Он требовал большего. Он настойчиво твердил, что не всегда подобные чувства приводят к алтарю, а не к позору. Разум напоминал о предполагаемых намерениях князя, описанных в анонимке, и требовал доказательств серьезности мыслей Загорского.

Князь словно почувствовал ее настроение, ту борьбу между сердцем и разумом, что сейчас шла внутри нее, и отступил от нее, опустив руки.

— Я думал, ты другая. Ты так отличалась от остальных девушек на выданье еще с первой нашей встречи на балконе. Такая дерзкая и своевольная. Такая… такая настоящая. Меня потянуло к тебе с первых же минут нашей беседы на балконе. Я не мог поверить, что кто-то из женского пола так свободно разговаривает со мной, так шутит. Но я испугался, признаю это. Испугался тех чувств, что ты пробудила во мне, тех эмоций. Я не держал карандаш в руках почти пять лет до этого, а тут снова появилось желание рисовать. Я не смеялся свободно и искренне долгие годы, а тут захотелось до боли стать неимоверно счастливым и полным жизни, как ты. Я понял, что меняюсь, и не захотел принять этого. Мне было комфортно в моем панцире, я не хотел никаких перемен в моем положении. И я отступил тогда. Ну, почему ты не вышла замуж в своей глухомани? Я уверен, что у тебя там было достаточно ухажеров. Тогда я бы успокоился и с легкой душой продолжил бы свою жизнь. Пусть она такая, как есть, и многим не по душе, но зато мне так комфортно, так спокойно. Но тебе же нужен был столичный муж, и ты вернулась на этот огромный рынок юных курочек. Нет, не прерывай меня, — поднял протестующе ладонь Загорский, видя, что Марина хочет ему возразить. — Я не уверен, что потом смогу сказать то, что говорю сейчас. Поэтому позволь мне продолжить. Ты вернулась в столицу, и я понял, что от судьбы убежать невозможно. Видно, моя доля снова и снова видеть тебя, чувствуя, как ростки моей любви к тебе снова пробиваются в моей душе. Я понял, что должен вернуть твое расположение, но в этот раз ты отвергла меня. Признаюсь, это не могло не подстегнуть меня добиться тебя. Тем более, этого же захотел и Анатоль. Ты колдунья, признайся? — он улыбнулся уголком рта. — Я думаю, да. Ведь сбить с пути истинного двух убежденных холостяков, как Анатоль и я, возможно только с помощью чар. Твои зеленые глаза… я еще не встречал таких у обычных людей, знаешь ли. Они заманили меня в твои сети и заставили потерять голову и сердце, как я не сопротивлялся. И вот я перед тобой. У твоих ног, в твоих сетях. Что ты желаешь от меня? Последнее, что у меня осталось, — мою свободу. Знаешь ли, я всегда знал, что ты не похожа на других, но так открыто требовать брачных уз…

Марина резко повернулась в намерении уйти, но Загорский схватил ее за руку чуть повыше локтя и рывком развернул к себе.

— Тебя оскорбляют мои слова? А меня оскорбляют твои. Я перестаю чувствовать себя мужчиной, когда снова и снова ты выдвигаешь свои требования о браке. Милая, это мужчина должен делать предложение, а не женщина. Так уж заведено, — он посмотрел на ее губы, затем снова взглянул в ее глаза. — Заметив в них слезы, Загорский слегка ослабил хватку и уже более нежно привлек Марину к себе. — Прости, если я причинил тебе боль. Просто у меня с давних пор слово «брак» и все, что с ним связано, вызывает некие приступы агрессии, как ранее вызывало слово «любовь». Но видишь, я с ним свыкся. Понадобилось время, конечно, но это произошло.

Загорский обнял Марину, и, уткнувшись носом в ее растрепанные волосы, продолжил:

— Дай мне время, и, быть может, я смогу свыкнуться и с другим. Мне нужно время. И ты, мне нужна ты. Будь моей, будь рядом, и я уверен, когда-нибудь…

— «Когда-нибудь» это когда? — зло бросила Марина. — Год, два, пять? Что будет за это время? Я буду ходить в девках или вы все-таки соизволите назвать меня невестой перед светом? Мне двадцать один год. Я уже не столь юна. Единственное мое богатство — моя красота. Есть еще ум и душа, но на рынке юных курочек, как вы выразились, они не котируются, к сожалению. Так что только красота — мой товар, а этого мало. У меня еще четверо сестер, и только от меня зависит их будущее. К тому же, пока я не выйду замуж, эта дорога из дома тоже закрыта им. Значит, мой долг подумать и о них при выборе своего пути. Я не принадлежу себе, князь. У меня нет иного выбора, чем замужество. Именно поэтому я и просила вас ответить мне честно и откровенно, каковы ваши намерения, чтобы знать, как поступить далее. Ведь вашими ухаживаниями и вы, князь, и Анатоль Михайлович даете остальным моим поклонникам понять, что имеете виды. Из-за вас я не получила ни одного предложения, никто не желает конкурировать с вами в этом вопросе.

Марина высвободилась из объятий Загорского, и в этот раз он не стал ее удерживать. Она отошла от него к лошади и, еле сдерживая слезы, уткнулась той в шею.

— Что ты хочешь этим сказать? — медленно проговорил князь, глядя ей в спину.

— Я хочу попросить вас не приближаться ко мне более и прекратить ваше ухаживание за мной, раз вы не можете предложить то, что я хочу. Не стоит впустую терять ваше и мое время. Как ни горько мне это говорить сейчас.

Загорский рванулся было к ней, но остановился на полпути, запустив пальцы в волосы.

— Ты не можешь так поступить с нами, — сказал он.

— Я должна, — глухо ответила Марина. — У меня иного выбора нет.

— Значит, вот как, — вскрикнул зло князь. — Я предполагал, что все женщины продажны донельзя, но не думал, что и вы такая!

Марина повернулась к нему, и при виде горя, плескавшегося в ее глазах, у него самого перехватило горло.

— Я же женщина, князь, а потому такая же продажная, как остальные. Мы различаемся только ценой. Моя цена — честное имя и обручальное кольцо на пальце. Да еще благополучие моих близких.

Он открыл было рот, чтобы ответить ей, но внезапно услышал какой-то посторонний шум. Загорский повернул голову в его сторону и увидел кавалькаду всадников, приближающуюся к ним.

— К нам едут ваши спасители, Марина Александровна, — криво улыбнулся он. — Они спасут вас и от моего общества тоже.

Марина тоже посмотрела на всадников. Впереди скакала, сломя голову ее преданная подруга Жюли, удерживаемая от бешеной скачки только своим супругом, который старался держаться с ней вровень. Газовый шарф на ее шляпке, словно флаг, развевался на ветру. Слава Богу, среди всадников были только Арсеньевы, ее берейтор да Фома. Значит, она может не опасаться косых взглядов в ее сторону! Еще пара минут, и они будут здесь.

Марина повернулась к Загорскому, который стоял поодаль и, молча, жевал травинку.

— Я люблю вас, Сергей Кириллович. Но у меня, как и у вас, есть долг, и я никогда не смогу пойти наперекор ему.

С этими словами она схватила лошадь под уздцы, а другой рукой юбки амазонки и пошла навстречу всадникам, ведя свою кобылу следом на поводу. Князь остался один.

Загорский выплюнул травинку изо рта и довольно улыбнулся. Партия почти сыграна. Еще один последний ход, и он выиграет ее.

— Прости, mon ami, — прошептал он, легко запрыгивая в седло, прокручивая в памяти свой разговор с Анатолем. — Но тебе, похоже, шах.