В тебе моя жизнь...

Глава 56

После всенощной семья Ворониных вернулась в особняк на Фонтанке. Анатоль хотел задержаться, чтобы переговорить с многочисленными знакомыми, что заметил во время службы среди прихожан, но Марина упросила его уехать, сославшись на усталость. Она действительно устала — в последнее время ей было уже тяжело носить, а ведь до разрешения еще было долго, аж до самой Масленицы.

— Не большой ли у меня ребенок будет? — беспокоилась Марина. — Ведь, когда я носила Леночку, живот был намного меньше.

— Успокойтесь, ваше сиятельство, — неизменно отвечал ей доктор. — У вас все хорошо. А что касается размеров, то все дети разные, потому и тягости непременно разные.

Так-то оно верно, но Марине все равно хотелось побыстрее разродиться, ведь в первую ее тягость ее не мучили то бессонница, то какая-то странная слабость, и не отекали ноги от столь долгого стояния в церкви, как ныне, на рождественскую службу.

Именно поэтому, принеся поздравления и пожелания всех благ императорской чете, супруги поспешили домой, при этом Марина чувствовала себя такой вымотанной, что чуть не заснула в карете, несмотря на щебетание Катиш, впечатленной службой и собственным присутствием при особах царской крови столь близко. Именно поэтому она сидела, а не стояла подле супруга во время поздравления их многочисленной челяди, а за столом то и дело скрывала зевоту.

— Ступай к себе, мой ангел, — улыбнулся Анатоль, отпуская ее к себе. — Наберись сил перед праздником во дворце. А мы с Катиш продолжим трапезу в компании друг друга.

Марина, не медля ни минуты, последовала его совету, пожелав своим сотрапезникам доброй ночи, ушла к себе. За окном вовсю шли гуляния, словно днем на Масленицу, откуда-то доносился гомон веселящейся челяди (видно, дверь в коридор для прислуги была приоткрыта), но Марина почти сразу же провалилась в сон.

Она вдруг снова очутилась на зеленом лугу, но в этот раз местность была ей незнакома. Была дивная летняя пора, где-то вдалеке щебетали птахи, наслаждаясь теплыми лучами яркого солнышка. Марина приподняла немного юбку и пошла по траве, сминая полевые цветы, выглядывающие из этого моря зелени. Легкий ветер шевелил пряди ее волос, выбившихся из прически, играл длинными лентами шляпки, что сейчас не были завязаны и просто свисали на грудь.

Какое-то странное чувство неудержимой радости переполняло грудь Марины, она запрокинула голову, придерживая шляпку на затылке, и посмотрела в ясное голубое небо, наслаждаясь этим дивным днем. Внезапно до ее слуха донесся топот копыт по сухой дороге, что еще ранее Марина заметила на краю луга, и она перевела свой взор на всадника, быстро приближающего к ней. Она тут же узнала его. Не по фигуре или светлым прядям волос, что были едва видны нынче из-под фуражки. Она узнала его по его странной манере ездить верхом — чересчур прямо, удерживая коня только одной рукой на кавказский манер. Всадник на мгновение склонился вниз и сорвал луговые цветы одним махом, затем еще и еще, пока в его руке не оказался целых ворох этого разноцветного великолепия.

Спустя миг он уже был подле Марины, что ждала его приближения, затаив дыхание от волнения и восторга, остановил коня за пару шагов от нее, а потом спрыгнул, быстро приблизился к ней и схватил ее в свои объятия. Ее губы тут же раскрылись навстречу его губам, она буквально таяла от той сладости, что дарил ей этот поцелуй, а ноги подгибались, словно не в силах держать ее более. Она забыла про шляпку, и та сейчас упала куда-то в траву, а он, заметив это, тут же запустил свободную ладонь в ее волосы, пробираясь сквозь шпильки, выпуская на свободу роскошное золото ее волос. Она попыталась было протестовать, но он вмиг унял все ее протесты очередным поцелуем, еще глубже, еще слаще предыдущего, и Марина смирилась, уступила ему. Ей сейчас до боли хотелось, чтобы он опустил ее в траву и, расстегнув платье и спустив сорочку с плеч, коснулся ее обнаженной кожи, которая сейчас горела в ожидании его ласк.

Но мужчина вдруг отстранился от Марины и коснулся лбом ее лба, заглядывая в ее замутненные страстью глаза, словно преграду помещая меж ними ворох цветов, немного резковатый аромат которых тут же закружил Марине голову. А быть может, ее голова шла кругом вовсе не от этого запаха, а совсем по другой причине? По той причине, что заставляла ее ладони, которыми она накрыла его руки, сейчас легко трястись, а сердце бешено колотится в груди.

Они молчали и смотрели друг другу в глаза, которые только и были видны им из-за цветов меж ними. Марина видела, как играет в противоположных очах улыбка, как радостно они сверкают, выражая ей только одним этим взглядом то, что она хотела услышать от него. А потом эти стальные глаза вдруг потемнели, посерьезнели вмиг.

— Я приехал за тобой, — тихо прошептал он. — И увезу тебя, что бы ты ни решила! Моя жизнь без тебя — ничто, только ты способна наполнить ее радостью и эмоциями. Я хочу жить и хочу жить с тобой. Только с тобой, мое сердце… моя душа… моя жизнь…

Краски вокруг начали тускнеть, а его глаза, в которые Марина смотрела, не отводя взгляда, растворяться, будто дымка или утренний летний туман. Нет, хотелось закричать ей, не уходи! Но из ее горла не вырвалось ни звука, лишь какой-то странный звук, будто кто-то чем-то прошуршал над ее ухом. Нет! Нет, не уходи! Беззвучно плакала Марина и, уронив цветы, протянула руки, словно пытаясь ухватить последнее мгновение сна, задержаться в нем еще ненадолго.

Миг, и Марина распахнула глаза и тут же прикрыла их, так как яркий солнечный свет, впущенный в комнату рукой Тани, сейчас раздвигающей плотные занавеси спальни хозяйки. Потом она подошла к Марине, держа в руках капот, чтобы помочь ей совершить утренний туалет.

— Прошу прощения, барыня, но вы просили разбудить вас около полудня, — тихо проговорила Таня, видя недовольное лицо барыни. А затем, когда та милостиво кивнула, помогла ей облачиться в капот, и понесла столик с фарфоровым тазиком и умывальными принадлежностями. — Дурной сон, ваше сиятельство? Быть может, стоит его «на волю выпустить»[462]?

— Нет, — покачала Марина головой, а потом заметила, что плачет, когда дотронулась до своих щек, умываясь.

— Вот и ладненько, — улыбнулась горничная, поливая Марине воду на ладони. — Сон в святочную ночь — вещий. Хорошо, что не дурной.

Нет, подумала Марина, не вещий это сон. Просто очередное напоминание о том, что могло бы быть, но так и не случилось. Ей сейчас вдруг захотелось прижаться к Агнешке, чтобы та растолковала, что опять сулит ей видение. Не очередной ли виток тоски?

Но Марина не стала долее размышлять над тем сном, что ныне ночью привиделся ей. Она спустилась в одну из комнат первого этажа, где под руководством хозяйки девушки наполняли корзины рождественскими пряниками, солониной, небольшими мешочками муки и соли. Немного погодя Марина приказала добавить в некоторые из них леденцов, а в остальные положить по куску простой беленной материи. Эти корзины готовились для ее посещений богаделен в эти святочные дни. Строго следуя наставлениям полученным еще в отрочестве и памятуя о словах Агнешки о милосердии к страждущему, Марина всегда в эти праздничные дни посещала тех, кому в эти благостные дни повезло менее, чем ей и ее дочери, что жили в благосостоянии.

После, убедившись, что все корзины готовы для следующего дня, Марина скоро перекусила в столовой и ушла к себе переменить платье, чтобы ехать на рождественский праздник в Аничков дворец, что императорская чета из года в год устраивала для своего наиболее приближенного круга. Флигель-адъютант граф Воронин входил в их число, и потому его семья имела право присутствовать тут, в этой зале, подле высокой елки, украшенной на немецкий манер. Леночка сначала оробела, заметив эту большое дерево, огромную залу и столько незнакомых ей людей. Она то и дело жалась к матери, хватая ту за юбки, что разозлило Анатоля:

— Правильно, мы рассчитали бонну. Ребенок совершенно невоспитан!

— О, Анатоль, ей всего три года от роду! Не забывайте об этом, прошу вас, — тихо прошептала Марина, сжимая немного потную ладошку дочери.

Но когда Воронины приблизились к императорской семье, чтобы поприветствовать их, Леночка вдруг забыла о своих страхах и сделала реверанс так мило и грациозно для такого маленького дитя, следуя примеру матери, что Их Величества не смогли сдержать улыбки, а вслед за ними заулыбались и остальные гости этого праздника.

— Quelle délicuse enfant![463] — воскликнула Ее Величество и подала руку маленькой Леночке, помогая ей выпрямиться. — Маленькое чудо!

— Merci, madam, — тихо проговорила девочка в ответ и улыбнулась. Она еще не понимала по малому возрасту, что перед ней сама императорская чета, хотя и мама, и папа неоднократно повторили ей это, упирая на то, что выше их только Господь Бог. И государь с супругой казались ей другими, будто сошедшими прямо из сказок, которые мама читала Леночке перед сном, ведь на них было столько драгоценностей, так ярко блестевших ныне, и все им кланялись, даже мама и папа, а ведь только им и ее тетушке Катиш кланялись в их доме.

А еще Леночке очень запомнилась большая елка, на ветвях которой висели ангелы с пушистыми крыльями из ваты. Они так запали в душу девочке, что она попросила мама тоже сделать таких для их дерева, и мама обещалась. А потом было представление для собравшихся гостей на библейскую тему Рождества Христова. Их показывали специально приглашенные артисты, и хотя Леночка не все понимала из их речей (представление было на французском языке), само действо и кукольный новорожденный Христос очень впечатлили ее. Она так долго и бурно хлопала в ладошки, выражая свой восторг, что сидевший рядом мальчик в темно-синем бархатном костюме на нее шикнул с высоты своих восьми лет.

Затем детей снова позвали к мужчине и женщине в ярких драгоценностях, которые поздравляли их с Рождеством и вручали небольшие подарки. Леночку женщина позвала к себе поближе и погладила, улыбаясь по ее льняным локонам.

— О, ma bonne, ручаюсь, вы разобьете еще немало мужских сердец своей обворожительной улыбкой, — проговорила она. А ее супруг шутливо поцеловал ладошку Леночки, показывая своим видом, что он первый покорен очарованием девочки, и все вокруг засмеялись вслед за ним и его женой. Потом мужчина протянул Леночке маленькую коробочку и сказал:

— Я слышал, что ваши родители, Эллен, ввели нынче новую традицию — ставить на Рождество Weihnachtsbaum[464]. Так вот, я дарю вам еще одну от нашей императорской семьи.

Леночка приняла коробочку из его рук и присела в реверансе, тихо прошептав: «Merci, sir», как подсказала ей мама, также как и Леночка, и папа, склонившаяся перед императорской четой. Этот грозный на вид мужчина немного пугал девочку, потому она поспешила отойти к родителям, стоявшим немного поодаль за ее спиной.

Подарком оказалась небольшая, но красивая жемчужина. По пути домой Анатоль объяснил, что в царской семье было принято на именины, Пасху и Рождество дарить дочерям по жемчужине, таким образом, к совершеннолетию девушки собиралось целое ожерелье.

— А на совершеннолетие закажем бриллиантовый фермуар к нему, — улыбнулся Анатоль дочери и жене.

По пути Леночка, получившая от сегодняшнего дня больше впечатлений, чем за последние несколько месяцев, заснула в карете, прислонившись к плечу матери. Ее не стали будить при прибытии, а только подняли на руки (причем, Анатоль не доверил эту повинность лакею, вызвав довольную улыбку жены) и отнесли в детскую, где уложили в постель прямо в платье, чтобы случайно не потревожить.

Марина же не стала ложиться отдыхать, как сделала Катиш, а прошла к себе и принялась перебирать свои драгоценности. Она уговорила Анатоля вывезти сестру на Рождественский бал в Дворянское собрание, билеты на который она приобрела и для своей матери и сестры.

— Подумай сам, там будет только избранная публика. Не каждый способен купить билет на бал за 5 рублей золотом, — уверяла она Анатоля, и он пошел ей навстречу, желая сделать ей приятное. И вот теперь она сидела перед большой шкатулкой со своими драгоценностями и задумчиво перебирала их. Ее пальцы наткнулась на жемчужный гарнитур, когда-то принадлежавший ее тетушке, а теперь по завещанию отошедший к Марине. Когда-то эти самые серьги помогли ей найти свою большую любовь. И путь она принесла ей немало слез и страданий, но зато она же подарила Марине и те дни, когда от счастья голова шла кругом.

Да, решено. Именно эти серьги Марине предложит невестке. Быть может, они помогут и Катиш встретить того единственного, что поспособствует ее избавлению от этих ненужных мыслей о столь неподходящем ей по статусу кавалергарду.

— Покойной тебе ночи, мой ангел, — попрощался с супругой Анатоль перед отъездом на бал. — Не дожидайся нас, ложись. Тебе нужно отдохнуть, моя милая. Я думаю, увидимся за поздним завтраком.

— Анатоль, ты, верно, запамятовал. Я завтра уезжаю после полудня по благотворительным делам, — аккуратно напомнила ему Марина, и он нахмурился.

— Обязательно ли это? В твоем-то положении, — он немного подумал, а потом кивнул решительно. — Катиш поедет с тобой. Мы вернемся нынче рано, и она завтра поедет с тобой по богадельням.

— О, не думаю…, — начала было Марина, заметив тень недовольства мелькнувшую по лицу Катиш, но смирилась, увидев, что Анатоль поджал губы раздраженно. — Хорошо, я выезжаю после полудня. Я с радостью разделю эти обязанности с Катериной Михайловной, ежели та будет согласна быть моей компаньонкой на завтрашний день.

— Она будет согласна, — подтвердил Анатоль и, коснувшись губами лба супруги, взял под руку сестру и вышел вот из комнаты.

И Катиш ничего не оставалось иного, как выехать вместе с Мариной следующим утром. Сначала она была недовольна этой нежеланной для нее прогулкой, хмурилась и кривила губы, то и дело зевала, показывая всем своим видом, что она предпочла бы быть где угодно только не здесь. Марина не обращала на ее недовольство ровным счетом никакого внимания, полностью сосредоточившись на своей миссии.

Сперва они заехали в детскую больницу, что у Аларчина моста, в состав попечительского совета которой входила Марина, и оставили там часть корзинок с рождественскими подарками для больных детишек из малоимущих семей, а также несколько десятков рублей на нужды больницы. Хотя Анатоль и считал последнее ненужным, утверждая, что эти деньги пойдут в карманы директору заведения, Марина все же хотела думать, что благородство души не позволит свершиться подобной неприятности.

Она прошлась по палатам тех детишек, что болели незаразными недугами или уже шли на поправку, вручая часть корзин со сладостями лично. Ей нравилось видеть радость на этих лицах — вроде бы детских, но с неподдельной суровостью. В их глазах светилась такая взрослая мудрость, что Марине становилось не по себе при мысли, что могло вызвать подобное выражение. Они походили на малолетних старичков, и это не могло не огорчать. И почему люди думают о благотворительности только на Святки или Пасху и не готовы жертвовать в другие дни, в течение всего года? Марина знала это не понаслышке, она с трудом уговаривала Анатоля делать взносы, что уж говорить о других представителях знати?

После детской больницы Марина поехала в родильный дом при Повивальном институте, что на набережной Фонтанки. В очередной раз она раздала свои корзинки, выслушивая слова благодарности и поздравлениями со святыми праздниками. Тут лежали совсем разновозрастные роженицы — от пятнадцати лет и до сорока, что несказанно удивило Марину. Ее визит в родильный дом был короток — прошло уже несколько часов, как она на ногах, потому Марина пожелала роженицам благополучного разрешения и покинула Повивальный институт. Кроме того, она совсем вымоталась. Все эти визиты в богадельни проходили через ее сердце, вид этих несчастных взрослых, а тем паче, детских лиц расстроил Марину. В ее голове разливалась такая дикая боль, что даже солнечный свет, отражающийся в белоснежном покрове, был сейчас неприятен ее взгляду.

По пути к своему особняку Марина встретила графиню Строганову, что видимо, тоже посещала в этот день богадельни, потому как за ней так же, как и за Мариной, ехали сани с горничной и лакеем. Сани Марины и графини поравнялись, и женщины тепло приветствовали друг друга. Графиня вдруг решила проехаться немного с Мариной и перешла к ней, уселась напротив нее и Катиш. Сани тронулись, а Строганова, слегка склонясь к Марине, принялась обсуждать последние вести из светского мира.

— Ах, дорогая, какая жалость, что вы не были давеча на балу в собрании! Поистине в этом году было сущее великолепие! Эти цветы, эти украшения. А гости! Сам государь прибыл на пару часов вместе с великими княжнами. Кстати, ваш супруг танцевал пару танцев с великой княжной Ольгой Николаевной. Вот уж как красиво они шли в мазурке! Любо дорого смотреть! Ваш супруг очарователен, графиня. И отбыл с бала так рано. Не желал оставлять свою chere comtesse одну? — Строганова рассмеялась, а затем продолжила. — Да уж, вы многое пропустили, моя дорогая. Эти новоявленные в сезоне пары! Entre nous[465], вы слышали про княжну Мещерскую? Таки добилась своего! Помолвлена нынче с Дегтяревым. Два раза он делал ей предложение, и оба раза получал отказ от родителей. Ну, верно, кому нужен голый, как сокол, зять? Но она…, — тут графиня склонилась еще ближе к Марине, что та даже испугалась, как бы та не упала ей на колени. — On dit que[466], она вынудила родителей, раз эта помолвка была давеча оглашена, а венчание так торопятся устроить до Великого поста.

Марина скосила глаза на сидящую рядом Катиш и, заметив, что та прислушивается к их разговору, быстро произнесла:

— Ma chere comtesse, ne devant demoiselle, je vous prie![467] А что Львовы или Арсеньевы? Кто-нибудь прибыл в столицу на сезон?

— Я княгиню и князя не видела, но зато вчерась на балу был Павел Григорьевич. Он приехал вместе с Загорскими и Соловьевыми. Вот уж интересная пара, prince и эта девочка! Демон и ангел! Говорят, что она удивительно набожна. Мы отстояли всенощную у Загорских[468], так она всю службу восторженно проплакала. C'est gentil! Pauvre jeune fille![469] Она так влюблена в него, prince разобьет ей сердце, помяните мое слово. Я не припоминаю, чтобы он любил кого-либо сильнее, чем свои безрассудства и волокитство, даже графиню Ланскую, упокой Господи ее душу, хотя о них ходили толки такого рода. Даже давеча на балу он ухаживал не только за своей невестой. Конечно, мадам Полетика изумительно красива, кто устоит перед ее чарами? И почему мужчины не имеют свойство постоянства натуры? О, ma chere comtesse, хотя ваш супруг поистине исключение из этого правила! Он так галантен, так заботлив и, подумать только, до сих пор влюблен в вас! Это видно невооруженным глазом, уж поверьте мне.

Графиня все что-то щебетала и щебетала, стремясь донести до Марины все сплетни, что произошли за то время, пока длился Филиппов пост. Та не прерывала ее, стараясь безмятежно вежливо улыбаться — прервать этот монолог не позволяли правила хорошего тона, несмотря на то, что ее мигрень уже вовсю ломила виски. Потому их разъезд Марина встретила с большим облегчением.

— Вы будете ставить свечу нынче вечером?[470] — спросила графиня Строганова, уже сойдя с саней Марины, прощаясь со своими спутницами. — Мой сын и его товарищи будут ряжеными нынче. Заглянут тогда и к вам, на Фонтанку. Ah, jeunesse![471] Нынче самое благостное для них время! Когда еще можно так смело пожать украдкой ладонь или коснуться стана?

Марина обещалась поставить, ведь это была хорошей возможностью для Катиш познакомиться с юным Строгановым поближе, и быть может, поспособствовало планам Анатоля насчет возможного брака представителей их фамилий. Анатоль же встретил это предложение без особого энтузиазма.

— Ты не представляешь себе, кто может проникнуть в дом под личиной, мой ангел!

— Но разве это ваша головная боль, мой милый, а не лакеев? — пожала плечами Марина. — Пусть просят открыть лица именно на входе, в передней. Только им, а не гостям. Voilà.

Так и сделали. На окно выставили ярко горящую свечу, а слугам строго-настрого наказали высматривать personna non grata (в эту пору была только одна таковая — майор фон Шель). Кроме ряженых, в особняк то и дело заезжали с визитами и рождественскими поздравлениями. Скоро большая гостиная и примыкающий к ней салон наполнились шумом, шутками и смехом, причем вся молодежь устроилась в салоне, подальше от строгих глаз. Там затеяли игру во флирт-карты, украдкой переглядываясь и подмигивая друг другу. Лакеи суетились между гостями, едва успевали приносить напитки и легкие закуски, менять бокалы, а в передней было настоящее столпотворение — то и дело она наполнялась людьми, приезжающими или уезжающими.

Марина, спустившись вниз, сначала прошла в салон, взглянуть, как там Катиш. Она заметила, что та, улыбаясь, отдает очередную карту ведущему, а тот передает ее далее по назначению. Молодой граф Строганов, сдвинув маску на затылок, что-то рассказывал ей, склонясь к ней поближе. Заметив Марину, он резко выпрямился, а она погрозила ему пальцем шутливо, мол, Святки Святками, но про приличия не забывать.

В гостиной было много господ и дам, но она же перво-наперво заметила Вареньку Соловьеву и сразу поняла, кто к ним прибыл с визитом. Так и есть, но сначала к ее руке подошел Арсеньев, причем она едва узнала его — Павел Григорьевич за время, проведенное в деревне, отрастил себе бакенбарды в английском стиле[472].

— Bonsoir, Павел Григорьевич! С Рождеством Христовым вас! Насилу вас узнала, — Арсеньев взял ее ладони и сердечно пожал их. — Что Жюли? Какие вести? Не томите!

— С Рождеством Христовым, Марина Александровна, — улыбаясь, ответил ей тот. — Благодарствую, в семье все хорошо. На Анну Зимнюю[473] появилась у нас Анна Павловна Арсеньева. Юлия Алексеевна в полном здравии и шлет вам свои приветы и наилучшие пожелания.

— Ах, как это прекрасно! — обрадовано воскликнула Марина. — Я так рада за нее! Нынче же напишу к ней.

А затем Арсеньев отступил в сторону и пропустил к ней Сергея, стоявшего подле него, приложиться к руке хозяйке. Марина изо всех сил старалась сделать вид, что ей совершенно безразличен его визит нынче, хотя рука, что он поднес к своим губам, слегка потрагивала.

— С Рождеством Христовым, Марина Александровна, — произнес он, при этом его глаза засветились только для нее одной теплом и нежностью. И, несмотря на то, что из дальнего угла гостиной за ними наблюдал, не таясь, Анатоль, беседовавший с князем Вяземским, Марина не могла не улыбнуться Сергею.

— С праздником вас, Сергей Кириллович.

— Позвольте преподнести вам и вашей дочери небольшой подарок, — Сергей поманил лакея, и тот подступил к ним, держа на руках поднос. — Мы с Павлом Григорьевичем были нынче днем в Гостином дворе и не могли не приобрести это.

Сергей взял с подноса небольшую книжицу и подал Марине. Это была вышедшая в прошлом году сказка Гофмана «Щелкун орехов».

— Я знаю, вы любите Гофмана, — улыбнулся он. — Уверен, вашей дочери тоже понравится эта рождественская история.

Кроме этого, Марине была передана искусно выполненная шкатулка из красного дерева с позолоченными вставками на крышке. Заметив, что к ним направляется Анатоль, Марина быстро поставила ее на этажерку, что была рядом.

— Мой ангел, не думал, что вы нынче сойдете вниз к гостям, — муж приобнял Марину за талию, широко улыбаясь друзьям. — Поутру все по богадельням, по богоугодным домам. Не может усидеть в доме в такие дни. Добросердечная моя женушка! Поберегла бы себя да дитя наше.

Это было против правил хорошего тона — вот так в открытую заявить о положении Марины, хотя оно было прекрасно заметно постороннему глазу. Но Анатоль не смог отказать себе в этом, видя, как его жена улыбается Загорскому. Ревность, спавшая в нем до сих пор глубоким сном, вновь подняла голову. Женился бы тот поскорее что ли!

— Слышал, ты вышел в полк? — обратился Анатоль к Сергею. Тот коротко кивнул в ответ.

— Да уж, пришлось. Об отставке государь и слышать не желает.

— И не стоит даже думать о ней. Успеешь еще отдохнуть-то! Будет, будет! Теперь верстовыми шагами вверх пойдешь, — подмигнул ему Анатоль. — Оглянуться не успеешь, как майором станешь. Пора-пора, мой друг! Полно тебе в низких званиях все ходить, чай не юнец уже.

Сергей ничего не ответил ему, только сверкнул глазами, извинился и отошел в сторону, где его невеста сидела в кружке дам, встал позади ее кресла.

— Зачем ты так, Анатоль? — спросил недовольно Арсеньев. — Право слово, ты сам на себя не похож нынче. Только ведь угомонились оба!

Анатоль ничего не ответил, лишь тронул его за рукав и показал на курительную комнату, мол, пойдем, побеседуем в стороне.

— Извини нас, мой ангел, — проговорил он Марине и увел Арсеньева. Марина же, оставшись одна, с грустью взглянула в сторону Загорского. Ей было видно, что, несмотря на их сближение в последние месяцы, Анатоль теперь всегда будет стараться показать свое превосходство над ним. И не только касаемо успехов по службе или в чинах, но даже в том, что в итоге она сама стала принадлежать ему.

Словно игрушка меж двух отроков, улыбнулась она грустно и повернулась к этажерке, куда поставила подарок, открыла крышку шкатулки. Тут же заиграла тихая мелодичная музыка, а двое влюбленных, что стояли обнявшись в центре шкатулки, пришли в движение. Сначала они медленно кружились в менуэте, то сходясь, то расходясь, а потом все же медленно поплыли друг от друга в разные углы шкатулки. Музыка стихла, и влюбленные замерли на своих местах в отдалении, причем их взоры при этом были устремлены друг на друга. Марина было прикусила губу, таким грустным показался ей финал этого действа, но вдруг снова в шкатулке зазвучала музыке, и парочка двинулась в обратный путь и, пройдя обратно через все точки, вернулась в объятия друг друга, снова прижавшись головами, сомкнув руки.

Ах, если б все было так просто! Марина подняла голову и взглянула на Загорского, что сейчас смотрел задумчиво в огонь. Если б можно было, как этим влюбленным, расставшись, разойдясь друг от друга по жизни, снова вернуться в объятия друг друга! Это было ее самым заветным желанием…

Она вдруг повернулась и вышла вон из гостиной. Ее слегка знобило, и она не солгала своему мужу и Арсеньеву, возвращавшимся в гостиную, что идет за шалью.

— Послала бы лакея, мой ангел. К чему вам подниматься самой? Тем паче, княжна Бельская обещалась романс, — недовольно заметил Анатоль. Но Марина покачала головой.

— Хочу проведать Катиш. Ее нет в салоне, значит, зачем-то поднялась к себе. Я скоро буду, обещаю, что не пропущу удовольствие слышать княжну.

Марина с трудом поднялась по ступенькам, у нее вдруг на последних голова пошла кругом, и ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть. Испугавшись на миг, она огляделась, чтобы кликнуть лакеев на помощь, но никого подле себя не увидела — челядь была либо при господах в комнатах, либо в передней. До горничной не докличешься — она сейчас в половине Марины, а кроме того, из комнат первого раздался звук фортепьяно.

Потому волей неволей Марине пришлось аккуратно продолжать свой путь. Ступив в коридор, ведущий в хозяйские половины, она вдруг почувствовала сильный сквозняк, что заметно прохолодил ей ноги в домашних туфлях. Она огляделась и заметила, что дверца в коридор для слуг приоткрыта и слегка ходит под действием ветра.

— Растяпы! — шикнула Марина в тишину. Надо же не закрыть дверь. Сколько раз им говорено про сквозняки! Не приведи Господь застудят ребенка! Она двинулась к коридору для слуг, все сильнее ощущая холод, тянущий из приоткрытой двери. Значит, и дверь черного входа, которым заканчивался коридор, была открыта. Верно, истопник заносил дрова для каминов и не прикрыл ее плотно. А нынче такая метель поднялась, вот и распахнулась она.

Задумавшись, Марина ступила в темный, еле освещенный коридор и, тяжело опираясь на перила, поднялась по ступенькам, чтобы крикнуть слугам в людской на чердаке или внизу в «черной» половине дома, чтобы прикрыли дверь с улицы. Но на самой верхней ступеньке она замерла, заметив в неверном свете одной-единственной лампы на нижнем пролете лестницы кого-то большого и темного в углу коридора почти напротив нее. Она вдруг вспомнила рассказы нянечки, что в дни Святок на землю спускается всякая нечисть — колдуны, черти, темные души, и суеверный страх захлестнул ее. Марина подняла руку, чтобы сотворить святой крест, но тут эта большая темная масса зашевелилась, и ее взору предстали двое — девушка в светлом платье, что сейчас вышла из объятий мужчины в темном плаще, и мужчина весь темный, склонивший к ней лицо.

— Катиш? — прошептала Марина, и эти двое вздрогнули от неожиданности. Мужчина поднял лицо, и Марина с ужасом увидела, что у него нет лица, только белели в темноте глаза да блеснули зубы.

«…Черное лицо! Не пускай в дом черное лицо!...», всплыли в памяти слова шептуньи. Марина истошно завопила во весь голос, мужчина тут же бросился к ней, протягивая руку, чтобы заставить ее замолчать, видимо. Она отступила от него назад, спасаясь бегством от этого страшного для нее человека, пытаясь увернуться от его рук. Ее нога ступила в пустоту позади, ведь она стояла на ступеньке лестничного пролета. Всего пять ступенек, но они были довольно круты и высоки, ведь лестница была сделана вовсе не для удобства.

— О Господи, нет! — мелькнуло в голове Марины, когда она стала заваливаться назад с этой лестницы. Она попыталась ухватиться за перила, но не смогла удержаться, скользнув по ним пальцами, ломая ногти. С громким воплем ярости и ужаса, от которого у парочки, наблюдавшей, как она рухнула в темноту, скрывшись с их глаз, застыла кровь в жилах. Упала не на спину, а на бок, чувствуя, как острая боль пронзила ее тело и левый висок, ведь удар об деревянный пол был довольно силен.

Над лицом Марины спустя миг склонилась сначала Катиш, а затем и мужчина.

— О, Боже мой, Марина Александровна! — прошептала ее золовка, а потом прошипела своему vis-à-vis. — Что ты медлишь? На ее крики сейчас сбежится весь дом!

— Ей надо помочь, — настаивал ее собеседник. Он хотел было поднять Марину на руки, но Катиш повисла на нем всем телом.

— Нет, нет! Уходи! Уходи, как пришел, через черный ход! Нельзя, чтобы тебя застали тут, иначе конец всему! Уходи!

Марина вдруг вцепилась пальцами в это черное страшное лицо, снова склонившееся над ней, и ухватилась за что-то мягкое. Черный бархат. Это был черный бархат. Потеряв свою маску, мужчина отшатнулся от лежащей на полу женщины, а потом, грохоча каблуками сапог по ступенькам лестницы, сбежал вниз и, оттолкнув входящего истопника с дровами на руках, покинул дом.

Сережа, — прошептали Маринины губы. Новая волна боли захлестнула ее тело, и она дико закричала, заставив Катиш убежать из коридора к себе. Потом она скажет, что поднималась к себе за шалью, и слышала только крики, но ничего и никого не видела.

Помоги мне, милый, помоги мне, было последней мыслью Марины, а потом она провалилась в черноту, где не было более боли, безжалостно терзающей ее тело и голову ныне.

Она не знала, что ее первый крик прозвучал в тот момент, когда княжна Бельская на миг перевела дыхание, чтобы начать очередной куплет романса, а фортепьяно понизило ноты. Вопль Марины довольно ясно прозвучал в этой благостной тиши салонного вечера, заставив всех на мгновение замереть и отозвавшись диким всевозрастающим беспокойством в сердцах двоих мужчин.

Второй крик Марины, еще более отчетливо прозвучавший в наступившей тишине среди замерших в напряжении гостей, заставил этих двоих сорваться со своих мест и броситься к дверям, вон из гостиной. Только вот первый быстро пробежал их и продолжил свой путь далее, выкрикивая имя Марины, призывая к себе многочисленную челядь. А второго поймал за рукав мундира Арсеньев, с силой удержал на месте подле себя.

— Пусти! — процедил ему сквозь зубы тихо Сергей, буквально белый от волнения, что сейчас гнало его прочь из этой комнаты. — Пусти! Она там!

— Да, там! — также тихо, чтобы услышал только Загорский, чеканя каждое слово, ответил Арсеньев. — И рядом с ней ее муж. Муж, Серж! А значит, тебе там места нет. Прости.

Сергей опустил голову, признавая свое поражение, и Арсеньев отпустил его. Затем взглянул поверх его плеча на собравшихся в гостиной, что сейчас суетились на своих местах, взбудоражено переговариваясь друг с другом. Только одна из них сидела, неестественно выпрямив спину, спокойно и безмятежно, будто ничего и не произошло.

— А у тебя есть нареченная, mon ami, — произнес Арсеньев. — И я бы посоветовал уделить ей свое внимание, ибо она, похоже, раскрыла твой маленький секрет.

Сергей обернулся на Вареньку, что смело встретила его прямой взгляд, пытаясь прочитать в его глубине ответы на те вопросы, что возникли у нее сейчас, заметив несколько мгновений назад, как он вдруг быстро направился к дверям, заслышав крик графини Ворониной. Остальные видели только то, что он подошел к другу, но она-то вдруг ясно увидела…. Она знала теперь. Или нет? Или ей это только показалось? Привиделось… Конечно, ей привиделось. Иного и быть не может,

Но, Господи, почему так горько во рту, и так сильно хочется плакать?