В тебе моя жизнь...

Глава 17

Загорский снова прошелся от яблони к ограде, покусывая травинку во рту. Затем у самой ограды он в который раз развернулся, чтобы вернуться к этой дичке, выросшей тут без какого-либо ухода человеческих рук, и плоды которой сейчас с таким аппетитом грыз стоявший подле Кулагин.

— Который сейчас час? — спросил он у приятеля.

— Прибавь четверть часа к тому, что я называл тебе недавно, — вяло откликнулся тот. — Господи Боже, если бы я не знал тебя, решил, что ты сейчас почти в горячке.

Загорский резко повернулся к нему.

— Ах, прекрати есть это недоразумение! Это и яблоком-то назвать нельзя — лишь зачаток. Умучаешься животом потом.

— Главное, что не во время нашего дела, — деловито заметил второй полковой товарищ Загорского, поручик Донцев. — Иначе случится конфуз.

Загорский метнул на него сердитый взгляд. Донцев пожал плечами и замолчал. Кулагин, усмехаясь, продолжил опустошать дикую яблоню.

Конечно, они оба могут быть спокойны, ведь это не им предстоит сегодня пойти наперекор своим принципам, выработанным годами. Загорский снова развернулся и пустился в привычный уже путь к деревянной ограде.

Почему так долго? Они уже давно должны быть на месте. Неужели не сложилось? Неужели она опять выкинула коленце?

Нельзя было сказать, что князь встретил известие о собственной ссылке на Кавказ спокойно, несмотря на то, что ни один мускул не дрогнул на его лице, пока командир полка зачитывал указ государя. В его мозгу бешено носились мысли о том, что Марина может окончательно охладеть к нему за это время, что он проведет вне Петербурга. И лишь потом он подумал, как зол будет дед, узнав о произошедшем.

Он намеревался завернуть в Киреевку для последнего перед ссылкой объяснения с Мариной, хоть это и было не по пути, но словно прочитав его мысли, командир полка потребовал его слова чести направиться прямиком к месту назначения.

— Государь и так гневается на вас, поручик. Не испытывайте судьбу более. Служите без нареканий, и я уверен, по прошествии полугода вы сможете подать прошение о пересмотре срока вашего пребывания в Нижегородском полку.

Год на Кавказе. Целый год вдали от нее. Этот срок сводил его с ума — многое могло случиться за двенадцать месяцев. Даже дети вынашиваются за это время.

К большому удивлению Сергея, дед не ждал его на квартире, как предполагал Загорский, и даже не прислал записки. Словно, ему уже было абсолютно все равно, что происходит в жизни его внука, как решил Загорский, и эта мысль разозлила его донельзя в довершении ко всему, что мучило его все это время.

Загорский быстро написал письма Марине, Арсеньеву и — после долгих размышлений — Воронину. Деду он не стал писать ни строчки принципиально, презрев все правила приличия и родственных отношений. Раз старый князь был слишком занят, чтобы хоть как-то отреагировать на этот неприятный случай с его внуком, Загорский не будет отвлекать его по столь ничтожному для старика поводу.

Но дед не забыл про него.

Загорский вспомнил, с каким тревожным сердцем разворачивал письмо, догнавшее его спустя почти два дня его пути к месту дислокации полка. Письмо было от деда, он сразу же узнал его почерк. Человек, привезший его, устал и почти загнал свою лошадь, значит, дед приказал ему доставить письмо как можно скорее.

Сердце билось, как бешеное, перегоняя кровь по венам. Старик не мог прислать хороших вестей. Значит, Сергею стоит готовить себя к худшему. Но таких новостей он явно не ожидал увидеть.

«Мой дражайший внук,

С превеликой моей радостью сообщаю тебе, что я вынужден изменить своим привычкам и нарушить свое уединение в эту прекрасную летнюю пору, дабы почтить присутствием торжество, устраиваемое по случаю обручения его сиятельства графа Воронина Анатоля Михайловича и некоей полячки, которая добилась-таки своего и получит графскую диадему на свою белокурую головку. Обещаю, что непременно принесу свои поздравления от всей нашей семьи, будь покоен на этот счет.

Весьма сожалею, что твой неумный темперамент снова завлек тебя туда, куда ты мог бы и не попасть, следуя разуму, данному тебе природой и моим любимым сыном, а не твоим многочисленным порокам. Завещаю тебе поступать отныне, как истинный Загорский, а не беспечно подчиняться порочным склонностям. Поступай по совести и сердцу.

Князь Матвей Сергеевич Загорский».

Сергей почувствовал, как кровь отхлынула от его лица, и задрожали руки.

Нет, это не может быть правдой! Не так скоро… так беспечно… Разумеется, Загорский предполагал, что те слова, сказанные тогда на поляне, были говорены от разума, но он даже не смел подумать, как быстро Марина решится на задуманное.

Он-то надеялся, что у него есть время, но она переиграла его. Черт! Он не может. Нет, не так. Он не должен быть побежденным в их игре. Он всегда выигрывал в своих партиях. Обязан выиграть и на этот раз.

— Шах, — прошептали его губы еле слышно. — Но не мат… Нет, еще не мат, дорогая.

Загорский смял бумагу в кулаке и с размаху ударил им о стену почтовой станции. Степан, проверявший в это время копыта коня хозяина, вздрогнул от неожиданности и поднял глаза на князя.

— Плохие вести, барин? — спросил денщик.

— Наихудшайшие, Степан, — процедил Загорский. Он разжал руку и бросил на землю письмо, словно оно жгло ему руку. — Такие худые, что даже не знаю, что и делать теперь.

— Его сиятельство сильно гневается? — Степан с малого детства ходил дядькой за Загорским, потому меж них не было тайн. Был он осведомлен и о натянутых отношениях между внуком и дедом, посему весьма был озабочен выражением лица своего хозяина. А что, если старый князь лишил внука содержания из-за того, что произошло давеча, из-за этой ссылки? Каково-то им придется с барином жить только на офицерский оклад. Степану-то ничего — он к лишениям-то привыкший, а вот барин-то…

— Нет, судя по всему, он даже доволен сложившимся положением, — холодно сказал Загорский. — С глаз долой, и голова не болит более…

Он прошел до своего коня и уткнулся лицом в его гриву, медленно поглаживая тому шею. Степан хорошо знал своего барина и понял, что тот сейчас собирается с мыслями, и лучше его не беспокоить. Поэтому он только вздохнул и прошел в станцию проверить, готова ли комната для ночлега его хозяина, и нет ли в ней клопов — Загорский люто ненавидел насекомых, коими обычно кишели постели для постоя.

Эта на удивление оказалась чистой, что объяснялось домовитостью жены почтового смотрителя, что уже разогрела самовар и сейчас спешно накрывала на стол. Справная баба, решил Степан, усмехаясь в усы, наблюдая, как она суетится из кухни к столу. Сразу поняла, что гость не обычный офицер, и скупиться не станет.

— Степан, Быстрый очень устал? — вдруг отвлек Загорский своего денщика от мыслей, в которых тот уже с наслаждением хлебал горячие щи. — Можем ли мы двинуться в путь немедля?

— Бог с вами, барин, куда на ночь глядя? — изумился Степан. — Да и Быстрому-то отдохнуть надо, и нам — дорога-то совсем измотала.

— Мне нужно возвращаться, — отрезал князь и сел на лавку рядом, задумчиво уставившись на кушанья на столе, словно не видя их.

— Куда? Скоро стемнеет, — отговаривал денщик хозяина, но по его упрямо сжатым губам уже понял, что это бесполезное занятие. — Как поедете-то? Коню отдых нужен. Я-то что, я на почтовой могу. А рысак-то ваш захромает, вот вам крест!

— Вот потому и поедешь завтра поутру за мной на Быстром, — решительно сказал Загорский. — Я же почтовую возьму и поеду немедля. Воротаюсь обратно, в Киреевку еду.

— Да вы что, барин, нам ехать надо! Еще навлечете на себя опять гнев государев! Побойтесь…

— Не боюсь никого! — вдруг вскочил Загорский на ноги и засмеялся. Как-то жутко звучал этот смех, что у Степана даже мурашки побежали по спине. — Ворочусь, и никто меня не остановит. Слышишь, никто! Дело сделаю и поеду в полк. А не возвращаться в Киреевку мне сейчас нельзя. Никак нельзя! Смотритель! Лошадь есть? Седлай мне самую спорую!

— Куда вы в ночь-то, барин? Да еще один? — взмолился Степан и схватил Загорского за руку. — Шею свернете по темноте-то. А вдруг и люди лихие…

— Брось, Степан, не позорь меня своим нытьем! — резко осадил его князь. — Я еду, и этим все сказано. Не переживай, поеду аккуратно. А что до людей лихих, то сабля да мои серебряные всегда со мной, — Загорский похлопал по сумке, где лежали его дуэльные пистолеты.

Он выехал тогда в ночь и скакал, как безумный, от станции к станции, где деньги да его имя позволяли быстро менять лошадей, не задерживаясь в пути. Это позволило ему за ночь и часть дня покрыть путь, что они проделали со Степаном до той станции, где нашло его дедово письмо. Он еле держался в седле к концу своего путешествия, но мысль, что сидела в голове князя, пришедшая к нему тогда на почтовой станции, давала дополнительные силы.

Загорский остановился в небольшом трактире в трех часах езды до уезда, к которому относилась Киреевка. Он снял комнату на два дня, за которые надеялся решить эту столь неожиданно возникшую проблему в его пользу.

Только в его пользу! Он не может быть проигравшим! Ни за что на свете!

В тот первый же день Загорский разослал несколько писем и с нетерпением ждал ответов на них. Именно от этих писем зависел исход его замысла. Он всей душой надеялся на положительные результаты. Только их он ждал.

На следующий день Загорский получил то, что так страстно желал — все участники, которым в его затее отводилась определенная роль, согласились принять участие в ней. К вечеру двое из них уже были у него в трактире. С остальными он надеялся встретиться на месте, найти и договориться о котором у него ушел почти весь минувший день.

— Ба, Загорский! — басил в его комнате Кулагин. — Не ожидал от вас подобного шага. Уж от кого угодно, но не от вас.

— Я такой же человек, как остальные, — отвечал тому князь, салютуя бокалом. — Я так же подвержен человеческим страстям.

Они пили всю ночь до утра — князь и два его товарища, Кулагин и Донцев. При мысли о том, что произойдет завтра днем, Загорскому хотелось захмелеть да так, чтобы языка не вязать, но вино почему-то не пьянило его. Страх, глодавший его душу, да оголенные нервы забирали весь хмель на себя.

Почему он так страшится завтрашнего дня? Он, сердце которого никогда ранее не дрогло ни в каких-либо сентиментальных ситуациях. Он, который ни во что не ставил чувства между мужчиной и женщиной, а узы меж ними считал вечным и тяжелым ярмом.

— Что ж, жребий брошен, — прошептал он, когда первые лучи солнца проникли сквозь оконное стекло.

Назад пути нет. Как бы ни вопила его совесть, Загорский сделает то, что запланировал, не будь он Сергеем Загорским, главным шалопаем из всех гвардейских шалопаев.

— Для тебя, дед, — отсалютовал князь в сторону окна и с силой бросил бокал об пол, перепугав еще толком не проснувшихся товарищей. И глядя на многочисленные осколки стекла, привычно улыбнулся им уголком рта. — На счастье, господа!

И вот теперь, он стоит тут, у этой деревянной церквушки, а его руки дрожат так, как не дрожали во время того боя с горцами, за который он получил своего «Георгия».

— Барин, уж насилу вас нашел, — к Загорскому спешил со всех ног его верный Степан, ведя на поводу его славного вороного. — Был в трахтире, но там отправили сюда. Сказали, вы в церковь поехали…

Загорский молча смотрел, как его денщик спешивается и быстрым движением крестится, повернувшись лицом к куполам церквушки. Затем тот обернулся к князю:

— Пошто мы тут? Служба-то давно кончилась. Когда в путь-то двинемся, барин? Ведь накажут же.. ой, накажут…

— Не стони, Степан, — с улыбкой проговорил Кулагин, поедая очередное подобие яблока. — Лучше поздравь барина. Твой барин нынче венчается. Разумеется, при условии, что дама будет согласна.

Степан взглянул опасливо на Загорского:

— Как же это, барин? Без благословения под венец? Как же?

Загорский взглянул на него тем самым взглядом, что ранее сразу же остановил бы Степана и заставил его замолчать, но фигура в сутане, появившаяся на крыльце церкви, ошеломила его:

— Это как же… Это же… Барин, вы же…Так же нельзя. Не по-людски это…

— Цыц! — шикнул на него Загорский. Он вдруг замер и посмотрел на приближающуюся к ним по дороге коляску. — Умолкни, и чтобы я тебя не слышал более!

Из остановившейся в небольшом отдалении от церковной ограды вышли трое: мужчина и две женщины. Пристальное внимание Загорского было приковано лишь к одной из них — стройной блондинке в легком летнем платье, придерживающую одной рукой шляпку, оглядывающуюся вокруг.

— Барышня Ольховская… — каким-то странным тоном произнес Степан, заметив новоприбывших, то ли с горечью, то ли с недоумением в голосе.

Это действительно была Марина. Она приехала сюда вместе с Арсеньевыми и сейчас с удивлением оглядывалась, силясь понять, почему они приехали на прогулку именно в это место, к этой деревянной церквушке, стоявшей в небольшом отдалении от них в окружении диких яблонь и колючего кустарника боярышника.

Под действием успокоительных капель Марина проспала давеча целые сутки. Из-за этого наутро этого дня она поднялась довольно рано, едва успело взойти солнце.

— Ах, сердэнько мое, — суетилась вокруг нее нянечка, подавая ей в постель поднос с завтраком. — Как же долгонько ты почивала. Целый день. Я уж беспокоиться стала, здорова ли ты, нет ли жара.

— Все хорошо, Гнеша, — успокоила ее Марина. — Я просто устала за последние дни. К тому же в деревне у меня всегда крепкий и долгий сон.

— Ну, на то и деревня, — согласилась с ней нянюшка. — Не то, что Петербурх. Одна пылища да духота и вонь. Да, милочка моя, запамятовала совсем — Юлия Лексеевна просили сообщить, когда встанешь ты.

— Зачем? — удивилась Марина. Вроде бы не было запланировано у них на это воскресенье ни поездок, ни прогулок никаких. К чему это она понадобилась Юленьке да еще с самого утра?

— А я почем знаю? — удивилась Агнешка. — Мне велено сообщить, а уж зачем, то только она ведает да Боженька.

Вскоре Марина узнала причину, по которой ее хотела видеть поутру подруга. Та вошла в ее комнату сразу же, как ей передала одна из дворовых девок, что Марина уже проснулась и завтракает у себя.

— С добрым утром, соня, — улыбнулась Юленька подруге и опустилась на край кровати. — Так всю жизнь проспать можно.

— Да что уж тебе, — отмахнулась Марина, отпивая из чашки горячий ароматный чай, настоянный на ромашке (для спокойных нерхвов, как сказала Гнеша). — Скажешь тоже — всю жизнь.

— Ну, всю не всю, а главное событие точно можно пропустить, — загадочно улыбнулась подруга. Затем она взяла с тарелки Марины сдобу и с явным удовольствием укусила кусок. — Собирайся, ma cherie. Мой супруг запланировал для нас нынче прогулку, причем далеко — в соседний уезд.

— Зачем? — удивилась Марина. — Едем кому-то в гости?

— Можно сказать и так, — улыбнулась Жюли. — Собирайся, милая. Да поскорее.

Она поднялась и прошла к платьям Марины, висевшим на ширме. Немного подумав, она извлекла из этого вороха кисеи и батиста одно — белое с ворохом кружев по вороту.

— Надень нынче вот это, — Юленька передала платье Агнешке. — Оно всегда мне нравилось. Ты в нем такая юная, такая хорошенькая. Словно дева из наших наилюбимейших романов.

Она снова улыбнулась своим мыслям, затем повернулась к подруге.

— У тебя час на сборы, ma cherie. Путь неблизкий. Хотелось бы тронуться до жары.

Почти весь путь до этой церквушки в коляске Арсеньевых сохранялось напряженное молчание. Марина явственно осязала неким шестым чувством, что происходит что-то, участницей чего она непосредственно является, но угадать, что именно так и не могла, как не ломала голову.

Арсеньев был явно не в духе. Он то и дело косился на Марину, потом словно собирался ей сказать пару слов, но, натолкнувшись на взгляд Юленьки, отворачивался и смотрел на поля и луга, которые они проезжали. Его супруга напротив то и дело кривила губы, словно ей очень хотелось во весь рот улыбнуться, но она стеснялась окружающих и сдерживала себя. Марина не могла понять причину их столь странного поведения, как ни силилась ее угадать.

— Марина Александровна, — вдруг нарушил молчание Арсеньев, вырвав Марину из ее раздумий. — Я заранее прошу у вас прощения, что мы подстроили это… это действо. Жюли заверила меня, что мы просто обязаны сделать это, помочь вам, вашему счастию…

Павел внезапно подошел к недоумевающей девушке и взял в свои руки ее ладонь.

— Если вам не по душе будет то, что вы сейчас увидите… то, что вам предложат, вы тотчас подадите мне знак, и я увезу вас отсюда, невзирая ни что и ни на кого. Я даю вам слово. Один только знак, и мы покинем это место.

Растерянная Марина кивнула в ответ. Она перевела взгляд на Жюли, в надежде понять в ее глазах, что происходит здесь в данный момент, но та напряженно смотрела в сторону церкви, так сильно стиснув ручку кружевного ридикюля, что у нее побелели костяшки пальцев.

Марина тоже взглянула на церковь, словно именно там ей и следовало искать причину странного поведения Арсеньевых, и внезапно поняла, что так и есть, заметив фигуру мужчины, идущего к ним. Этого мужчину она никогда не перепутала бы ни с кем другим. Именно он так часто являлся к ней в снах, в ее грезах и бесконечных фантазиях о любви, что она отыскала бы его взглядом даже в толчее.

Загорский (а это был именно он) поприветствовал без лишних слов Арсеньевых, а затем повернулся к Марине, едва дышавшей от сильного волнения, сдавившего ей грудь.

— Марина Александровна, дозвольте поговорить с вами. Я бы очень хотел, чтобы вы выслушали меня, ибо мне на этот раз есть, что сказать вам.

Марина перевела взгляд на Жюли — та ей кивнула, несмело улыбаясь, затем взглянула на Арсеньева, стоявшего подле в явном напряжении.

— Если на это есть ваше желание, то я бы хотел, чтобы вы выслушали Сержа, — хмурясь, сказал тот и быстро добавил. — Помните, всего лишь один знак…

Марина, не в силах даже взглянуть на князя, чтобы он не смог прочитать в ее глазах того смятения, в котором пребывала сейчас ее душа, и той нелепой радости, что вспыхнула в ее сердце едва она увидела его, быстро кивнула в знак согласия и неспешным шагом двинулась прочь от Арсеньевых. Она прямо-таки спиной чувствовала на себе взгляд Загорского, прожигающий ее насквозь, и ей было неловко от собственной реакции на его появление.

Внезапно она развернулась, посчитав, что они достаточно удалились от посторонних ушей, но не скрылись с глаз ее попечителей, и едва не упала, совершив столь резкий маневр для ее юбок. Загорский, шедший следом, успел подхватить ее за локоть и удержать от позорного падения. Этот вполне невинный жест просто бросил Марину в жар.

Простое прикосновение. Ничего не более. Но ее сердце бьется так, словно она битый час играла в салки с деревенскими детьми.

Марина отпрянула от князя так далеко, как было возможно в этой ситуации. Она не должна чувствовать такого по отношению к мужчине. Это столь непозволительно для нее, давшей слово совсем другому человеку.

— Что вам угодно, сударь? — холодно начала она. — К чему эти тайные свидания да разговоры? Да еще, помнится, вы должны быть совсем в другом месте.

— Должен, — согласился с ней Загорский, слегка прищурив глаза, словно стремясь скрыть их выражение от своего визави. — Но как видите, я здесь, перед вами. Да и где мне прикажете быть, когда вы, сударыня, признавшись мне в своих чувствах, в тот же день принимаете предложение другого! Я не поверил своим глазам, когда прочитал о вашей спешной помолвке.

— И вовсе она неспешная! — слегка повысила голос Марина, мгновенно потеряв над собой контроль, услышав его обвинения в свой адрес.

— Неспешная? Я готов биться об заклад, что вы, сударыня, назначили бы венчание на месяц до моего возвращения из ссылки. Разве нет? Разве мысль об этом не приходила в вашу очаровательную головку? А! Вы краснеете, значит, все-таки приходила. Зачем вы приняли его предложение?

— Позвольте, по какому праву вы задаете мне подобные вопросы?! — возмутилась Марина.

— Отвечайте на вопрос. Вы не любите его, я знаю это. Тогда что? Деньги, титул? Разумеется, — с горечью в голосе проговорил Загорский. — Он довольно выгодная партия. Уверен, ваша маменька довольна вами и уже успела письменно заверить вас, как она счастлива, что у нее такая благоразумная дочь.

Он замолчал, словно не желая продолжать разговор. Молчала и Марина. Тон его голоса, эта горечь и боль, звучавшие в нем, пронзили ее душу. Она даже и предположить не могла, что князь будет так задет случившимся, что это так тронет его душу.

Внезапно Загорский взял девушку за руку и опустился на одно колено перед ней, что удивило ее донельзя.

— Ах, что вы делаете, Сергей Кириллович, — прошептала она растерянно.

— Как что? Опускаюсь перед вами на колени, милая Марина Александровна. Разве не так поступают герои в романах, что вы читали? — спросил он ее с улыбкой на губах.

— Зачем? Зачем вам это? Ах, не шутите со мной так!

— Милая Марина Александровна, — уже без улыбки продолжил Загорский, глядя на нее снизу вверх. — Я делаю это, потому что не поступи я так, вы станете женой другого, не успей я даже воротиться из моего невольного удаления от вас. Не сделай это, то другой займет место подле вас, предназначенное мне самой судьбой.

Я люблю вас, Марина Александровна. Впервые за последние годы эти слова так легко слетают с моих губ, ибо идут они от сердца. Я делаю это, чтобы удержать вас от этого неразумного поступка, который вы совершаете в первую очередь наперекор мне и своим чувствам. Разве не вы признались мне несколько дней назад, что свое счастие вы видите только во мне и ни в ком ином? Вы тогда еще сказали, что хотите видеть во мне не только своего возлюбленного, но и супруга, и только это дает мне надежду, что этот мой поступок найдет отклик в вашем сердце. Я на коленях у ваших ног, милая Марина Александровна, и смиренно жду вашего ответа на вопрос: вы станете моей женой?

Маринино сердце вдруг резко ухнуло в груди куда-то вниз.

— Что вы сказали? — прошептала она.

— Я прошу вас составить мое счастие и оказать мне честь стать моей супругой. Да, я вынужден признать, что Анатоль будет для вас гораздо лучшим супругом, чем я, ибо к чему скрывать — мой нрав далеко не сахар. Я не уверен в том, что мой дед признает наш брак, а это означает, что я не могу предложить вам такое благосостояние, что положил к вашим ногам Анатоль. Я могу рассчитывать только на офицерское жалование да на доходы от небольшого имения, что раньше принадлежало моей матери, а теперь мое по праву наследства. Да и доходное ли оно? Я не проверял состояние дел в нем уже несколько лет, предоставив это управляющему моего деда. Я не могу да и не хочу сделать карьеру при дворе, я не столь честолюбив, может, это мой минус, посему не могу обещать вам того участия в светской жизни, что вы могли бы получить по праву супруги флигель-адъютанта. Как видите, все, что могу положить к вашим ногам, лишь мое сердце и моя рука. Примите ли вы их, милая Марина Александровна?

Загорский замолчал и смотрел на ее лицо в ожидании ответа. Молчала и Марина. Она была столь ошеломлена происходящим, что потеряла дар речи в этот миг. Потом она медленно опустилась на колени и взяла его лицо в свои ладони.

— Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой? — прошептала она.

— Всем сердцем, — ответил ей князь.

— Я стану ею.

Эти тихие слова заставили его почувствовать себя, словно в эйфории. Он и не подозревал, насколько был напряжен все это время, что говорил ей о своих чувствах и намерениях.

Загорский нежно прикоснулся губами к губам девушки и прошептал прямо в них:

— Тогда пошли со мной, и стань ею сейчас.

— Сейчас? — удивленно отпрянула Марина и посмотрела в его глаза. Ей казалось, что он опять пошутил, но выражение его глаз свидетельствовало об обратном.

— Мы рядом с церковью. У меня есть два свидетеля и согласие служителя обвенчать нас немедля при твоем согласии, — сказал он. — Я не уверен, что, даже получив твое согласие на брак со мной, ты снова не переменишь решение, едва сообщишь об этой вести своей семье. Решайся, милая. Слишком много препон будет меж нами, промедли мы сейчас с браком. Мой дед, твоя семья, твой долг…

— Но как же, вот так — без благословения? — прошептала Марина.

— Само провидение благословляет нас, милая. Разве тебе этого недостаточно? Да и потом — я не уверен, что твоя маменька благословит нас на брак. Анатоль для нее уж куда получше партия для тебя, чем я. Что ты решишь, милая? Я весь твой сейчас. Только от тебя зависит, как мы поступим далее.

Марина на мгновение задумалась. Да, Сергей прав — ее мать никогда не даст благословения на этот брак. Да и его дед тоже, судя по тому, что ей известно о старом князе. К тому же совсем неизвестно, что случится за это время, что они проведут в разлуке, а она была так долга.

— Пойдем, — протянула ему свою руку Марина. — Я согласна.

Загорский подскочил на ноги и, подняв девушку с земли, крепко и страстно поцеловал, словно печатью закрепляя ее слова на устах.

Мат. Партия окончена.