Вадбольский – 2

Глава 2

Как известно, Господь Бог создал Италию по замыслу Микеланджело, а вот Россию по своему собственному, и даже потом решил управлять ею лично, потому что у России «особенная стать», никто больше не сумеет с нею управиться.

Это я понял на лекции по истории России, что несколько отличалась от той, которую знал раньше, здесь ещё больше безбашенности, дури и отважного разгильдяйства, о котором говорят почему-то с гордостью, а лихость считается достоинством, хотя «лихо» вообще-то синоним беды… но ведь и слово «бедовый» произносят так, словно это похвала!

На этот раз предметом лекции было свойство магии накапливаться в теле, способах её высвободить, возможностях пополнения вместилища, а также как чистить каналы проводимости маны.

Присмотревшись к студентам, я ощутил почти потрясение. У троих сегодня рассмотрел едва заметные нити параллельно венам, где бежит толчками кровь, нити совсем светлые, незаметные, если не всматриваться очень внимательно, у двоих это от области черепа и до середины груди, у третьего идут до живота, а там становятся совсем исчезающе прозрачными.

Видимо, эти трое и есть маги или же те, кто сможет в себе развить магию и стать ими?

Здесь существует шкала мощи магов, напомнил я себе мысленно. Что там у меня?

После паузы пришел ответ: магия накапливается в теле, но если считать по принятой здесь градации, то у меня чуть выше, чем нуль. Но гораздо ниже, чем у магов с десятым уровнем, то есть самым слабым.

И единственный способ поднять его, спросил я снова, посещать Щели Дьявола и потреблять эти сгустки тёмной материи?

Зеттафлопник ответил корректно, что другие варианты ему пока неизвестны.

Мозг тянется от головы и до кончика хвоста, то есть копчика. И весь занят работой: та часть, что в черепе, как бы возвышенно думает, а в спинном мозге идёт чёрная работа, там бездумно следят за исправностью всех систем в таком огромном теле, где одних микробов пятнадцать триллионов.

Чтобы овладеть магией, нужен новый мозг или хотя бы часть старого. По-моему, здешние маги отдают под магию часть головного, потому не придумали даже бензинового двигателя, автомобили аристократов работают на магии, а те, что попроще, на паровых двигателях, им достаточно сухих дров.

Я хочу владеть этой странной мощью, называемой здесь магией, но отдавать под управление ею не хочу даже самую малую часть мозга. Тем более, весь.

Так что нужно как-то расширить возможности спинного. Он может сам, инстинктивно, как говорят, ставить защитные барьеры при угрозе мне, так же просто как откликается на укол или щелчок по носу. Ещё какие-то инстинктивные действия, но хорошо бы поручить ему и управляемые сверху действия.

Благодаря аугментации я уже усиленно усваиваю и накапливаю магию в теле. Осталось научиться пользоваться.

Человек стадное животное. Когда-то охотились каждый по себе, те не выжили, уцелели и продолжили род лишь те, кто сбивался в группки, в стайки. Так выживали тысячи и тысячи лет, потому сейчас в крови искать защиту у более сильных, становиться под их руку.

Всё дело в том, что я человек того века, когда необходимость в защите со стороны альфа-самца миновала. Нас защищает закон, а он наконец-то в самом деле сделал всех равными, за этим очень строго смотрят тысячи надзорных систем.

Но здесь ещё тот мир, и неча от него требовать непонятного.

Дроссельмейер на большой перемене поймала меня требовательным взглядом и пошла. Как ледокол, раздвигающий мелкие льдинки, так и она почти не замечала, отступающих на дворе Академии с её дороги курсисток.

Я даже не стал кланяться, не я же подошел и что-то хочу, только смотрел на неё оловянными глазами, а она остановилась, окинула меня всё тем же холодновато-равнодушным взглядом, но на этот раз я уловил скрытое волнение, вон даже всегда аристократически бледные щёки чуть-чуть окрашиваются румянцем.

— Графиня, — сказал я наконец и всё-таки чуточку склонил гордую голову, хоть и графиня, но тоже женщина, а я перед женщинами открываю дверь и помогаю нести тяжёлую сумку.

Она вздохнула и произнесла бесцветным голосом:

— Вадбольский, в выходные в нашем имении приём в честь моего семнадцатилетия. Ваше присутствие обязательно.

Я отшатнулся.

— Чё-чё?

Она продолжала с таким усилием, словно подняла двухпудовую гирю и держит её обеими руками:

— Приём. Вам быть. Непременно.

Я вгляделся в её лицо, щёки заалели ярче, что это с нею, вижу как не хочется ей такое говорить, но что-то заставляет, но это её проблемы, а я свободный казак Голота, мой конь скачет не сам по себе, а куда направляет мой железная длань.

— Ваше сиятельство, — ответил я даже на свой незамыленный взгляд жёстковато, — а не пошли бы вы… на приём в преисподнюю? На хрена мне ваше семнадцатилетие?

В её ледяном высокомерии с сухим звоном возникла трещина, она тяжело вздохнула и сказала так, словно подняла на плечи целую гору:

— Это требование родителей.

— Тогда вопросы к Глориане?

— Там всё понятно, — ответила она, — не надо сверкать глазами, родители все в таких случаях беспокоятся о дочерях, страшатся, что к ним в доверие вотрется какой-нибудь безродный.

Я сказал зло:

— Но вы, ваше сиятельство…

Она оглянулась тихонько по сторонам, заговорила тише и с ноткой отчаяния:

— Нас никто не слышит, давай, как в Щели Дьявола, на ты… я и говорила, убеждала, клялась… Но ты же знаешь, наивных девушек могут легко окрутить ловкие прощелыги. А наш род очень богат и знатен. С нами действительно хотят общаться очень многие, в том числе и люди с сомнительным прошлым и… настоящим.

Я тяжело вздохнул.

— Да пошли они лесом, твои родители. Тобой могут командовать, хоть ты, графиня, и как бы суфражистка, но для меня они как вон те воробьи на ветке. Не пойду к ним кланяться и оправдываться. Ни к воробьям, ни к твоим родителям.

Она сказала с отчаянием:

— Пойми, они настолько обеспокоены, что пригрозили не допускать меня до рейдов в Щель Дьявола. И даже могут забрать из Академии! Только для того, чтобы удержать тебя от контакта со мной!

Я отшатнулся.

— Да Боже мой, я лучше со снежной бабой буду контактировать, чем с ледяной!..

Она взглянула с прежним высокомерием.

— Это им скажи… А что, я ледяная баба?

— Ну, — ответил я уклончиво, — вы так усердно подражаете Глориане, что даже я рядом с вами покрываюсь льдом. Ну не баба, согласен, это я в полемическом раже. Барышня, весьма статная, красивая, с крупной грудью…

— Вадбольский! Ваши комплименты на грани приличия!

— Винюсь, — сказал я покаянно. — Но всё равно, хотя и барышня, но ледяная. А мы все любим тёплое и мягкое.

— Девушки из благородных семей, — напомнила она назидательно, — должны быть недоступны. И это должно быть видно издали. Родители такое говорят постоянно!.. Прошу тебя, Вадбольский, заскочи хоть на минутку! Ты хоть и тупой, но хитрый, сумеешь наговорить папе и маме глупостей. Уверена, стоит им посмотреть на тебя, сразу отпадут причины беспокоиться!

— Ну спасибо, — пробормотал я. — Это комплимент или оскорбление?

— Вадбольский, — сказала она почти умоляюще, — Юрий… прошу тебя. Я никогда-никогда не просила!.. Сделай это не для меня, для нашей группы, для суфражизма, который ты вроде бы поддерживаешь!

Я вздохнул, поколебался, хотел было снова всё послать и потребовать, чтобы больше не лезли ко мне, но смотрит такими коровьими глазами, будто тоже человек, я выдавил через силу:

— Графиня, будете мне должны, понятно?

Она быстро кивнула и удалилась обратно так быстро, что едва не побежала, боится, что откажусь от силой вырванных из меня слов.

Сбоку приблизился Горчаков, внимательный, сказал нейтральным голосом:

— Общаетесь насчёт походов в Щель Дьявола? По-моему, Сюзанна Дроссельмейер просто потрясающая!

— Верно, — буркнул я, — меня от неё уже трясет.

— Вадбольский, — сказал он с укором — есть хоть что-то, что не сумеешь опошлить?

Я подумал, подвигал складками на лбу:

— Геометрию Лобачевского?

Вселенная, что когда-то находилась в одном-единственном Праатоме, проснулась и начала расширяться, создавая элементарные частицы, звезды, галактики, туманности, чёрные дыры… У звезд появились планеты, где с нарастающей скоростью пошли одна за другой геологические эпохи, возникла жизнь, тоже ускорялась, прыгая от одноклеточных к многоклеточным, рыбы вылезли на сушу и стали динозаврами, уступили место млекопитающим, выделили из себя человека, а тот и вовсе понёсся в развитии с сумасшедшей скоростью…

Какую задачу должен решить человек, будучи венцом творения, не знаю точно. По моей логике — это сингулярность, к которой в моем мире подошли вплотную, остался то ли год, то ли пара месяцев. А здесь из десятков дорог человечество совсем недавно перескочило на другой путь к совершенствованию, и старательно развивает направление, которое упорно считает магией, хотя это, конечно, не магия, а лишь интуитивное понимание некоторых свойств мироустройства и частичное использование.

Но человек — животное с гибкой психикой, а ещё и всеядное. Я, не отказываясь от наработок моего мира, просто обязан понять и воспользоваться тем, что здесь считают магией.

Тем более, что процесс уже пошёл, пошёл…

Сегодня во дворе намного оживленнее, чем в первые дни, когда курсанты на своей стороне двора, барышни на своей. Это означает корректность. Определение корректности: «Если юноша и девушка после двадцати свиданий ничего ещё не знают друг о друге, они корректны».

Но с начала учебного года прошло больше двадцати перемен, и теперь даже самые робкие из курсантов топчут булыжник на женской половине двора, у всех появились знакомые из женского корпуса.

Глориана, окруженная подругами, да подругами ли, окинула двор царственным взором, нахмурилась, но, завидев меня, идущего из столовой к учебному корпусу, требовательно качнула головой, указывая подойти к ней.

Я улыбнулся дружелюбно, но не побежал рысцой, как сделал бы почти любой из курсантов, пошёл к ней мирно и спокойно, а вблизи чуть наклонил голову.

— Приветствую, ваша светлость.

Рядом с нею Иоланта, весёлая и смешливая, я именно такими и представлял француженок, хотя у меня они все раскованные и блондинистые, а Иоланта огненно-рыжая, лицо в веснушках, а глаза постоянно хитрые.

— И вас, — сказал я Иоланте, — с почтением и обожанием, ваше сиятельство!

Она заулыбалась, как утреннее солнышко, хоть я и не заморский принц, но комплимент всегда комплимент.

Я с вопросом в глазах перевел вопрошающий взгляд на лидера местного суфражизма. Глориана — истинный боец, у неё всё есть: высокий титул, знатность из ушей лезет, несметные богатства Рода, сама породистая дальше некуда, жить бы наслаждаться, ан нет, дайте ей борьбу за справедливость!

Она кинула меня оценивающим взглядом, как козу, которую ведет на базар, произнесла ледяным тоном:

— Вадбольский, вы недополучили вашу часть славы на приёме в честь нашего рейда в Щель Дьявола. Признаю, это было сделано намерено. Но мы все, я, Иоланта, Сюзанна и Анна признаем, вы сделали больше, чем мы все трое. Но для нас, женщин, это большой шаг в борьбе за наши права! И мы намерены идти дальше.

Я проговорил с почтительным расшаркиванием:

— Очень мило слышать это от великой княжны из императорской семьи.

Она скривилась.

— Понимаю, вам трудно представить, что кто-то может бороться за права других людей, а не только за своё благополучие. Но придется поверить…

— Верю-верю, — сказал я небрежно. — Мало кто как с жиру бесится!.. Можно и мир поспасать, когда уж совсем нечем заняться. Но вы это говорите с целью… с целью?

Нахмурившись, она сказала так холодно, что у меня кожа пошла гусиками:

— Мы пойдем дальше в своей справедливой и бескомпромиссной борьбе. И вы, как уже помогли раз, поможете и дальше. Если вам нужна плата, назовите.

Я покачал головой.

— Какая плата, если нужно помочь справедливому делу? Вы, как ни удивительно, с какого-то перепугу на его стороне. И я охотно помогу. Только скажите, когда соберетесь, а я всегда готов, как пионер.

— Pionnier?

— Да, — согласился я. — Рядовой под командованием вашей светлости.

Она посмотрела на меня с сомнением.

— Вы настолько смиренны, баронет, что я вижу в вас бунтовщика опаснее Радищева с Пугачевым. Сюзанна сказала, вы приглашены на её день совершеннолетия?

— А можно отвертеться? — спросил я с надеждой.

— Нет, — отрезала она. — Что, за такой подвиг потребуете полный комплект вооружения?

— Была такая идея, — признался я. — Но считайте мой отказ от неё моим вкладом в дело суфражизма!

Она посмотрела с подозрением.

— Что-то не верю в мужское бескорыстие.

Я хитро улыбнулся и отступил с почтительным поклоном, но это больше для поглядывающих в нашу сторону курсантов и курсисток.

— Вадбольский, — сказала она мне в спину. — Никуда не исчезайте!

Я обернулся, посмотрел с вопросом в глазах.

— Ваша светлость?

— После занятий, — сказала она непререкаемым тоном, — Сюзанна вас лично подвезет к своему имению.

— Ваша светлость?

— Для вашего удобства, — произнесла она холодно. — Баронет.

Я поклонился, принимая приказ. Понятно, чтоб не сбежал.