Вадбольский – 2

Глава 11

Со своим аугментированным телом я вдвое быстрее любого нормального человека, а также сильнее, но вот теперь отчетливо вижу, что после посещения Щелей становлюсь ещё крепче, сильнее и быстрее.

Даже соображаю быстрее, в минуты опасности время реально для меня замедляется, вижу как мой противник очень замедленно начинает движение в мою сторону, успеваю продумать насчёт ответки, то ли отступить, уйти в сторону или бесстрашно сойтись грудь в грудь?

Если так пойдет и дальше… ну, пули ловить руками вряд ли, но контроль над любой схваткой у меня будет точно полнее.

Сегодня долго и старательно работал над вторым дроном. Увеличил его до размеров совы, потом придал ему облик большого филина. Мелькнула мысль, что нафига стараюсь, могу же выкрасить стелс-краской, только и делов, но, наверное, во мне умер великий художник масштаба Нерона, а то и не умер ещё, вот барахтаюсь, улучшаю мир, начиная со своего дрона.

Как делать дроны в зеттафлопнике есть вся документация от и до, но что толку, полная документация есть и на термоядерную станцию.

Потому буду всё по-кустарному: отделить воротник, превратить в дрона, как это и запрограммировано в базовой версии, а потом мучительно долго апгрейдить и модернизировать в более крупное и значительное.

После обеда съездил в Академию. По магии Мата Хари всё собрала и передала в зеттафлопник, но сегодня мне нужно пройтись по травам и прочим ингредиентам из Щелей.

В помещении библиотеки прохладно, не зря же спускаешься ступенек на сорок вниз, почти подземелье, хотя своды высоки, как в церкви, а в большие окна на крыше светит солнце.

Вдоль стен, а также по залу шкафы с книгами тянутся стройными рядами, в зале с десяток столов, за каждым можно устроиться втроем, но что-то не вижу читающих, а преподаватели имеют право выносить книги с собой.

Старый библиотекарь улыбнулся мне беззубым ртом.

— Рад вам, юноша, вы частый гость. Что на этот раз?

— Всё по растениям из Щелей, — ответил я и пояснил: — Преподы задали, будет спрашивать и на экзамене.

— Хорошо, хорошо… Сейчас принесу…

Пока я листал манускрипты и новенькие издания, а мой Филин нависал над моей головой, считывал и заносил в память, хлопнула дверь, в помещение зашел кадет в щеголеватом мундире, быстро отыскал взглядом меня, благо я один в огромном помещении.

— Привет! — сказал он дружелюбно, когда подошел и с интересом посмотрел, что я там читаю. — О, Щель Дьявола… растения?. И руды?

— Горчаков, — спросил я раздраженно, под его взглядом не полистаешь вот так быстро, сразу же уцепится. — Тоже решил освежить знания?.. Я думал, ты уже всё на свете знаешь!

Он, не спрашивая разрешения, сел рядом, ещё раз заглянул в книгу, но уже без интереса.

— Да просто кто-то сказал, что Вадбольский вместо того, чтобы бить курсантов в зубы, пошёл в библиотеку!.. А это так не вяжется с твоей репутацией удалого бойца, что я решил спросить, не заболел ли…

— Не заболел, — сказал я без приязни. — Слушай, мне тут позаниматься надо!

Он выставил перед собой ладони.

— Всё-всё, ухожу! Просто, зная тебя, и сейчас не сказал бы, что проведешь вечер в удалой пьянке. Готовишься в Щель Дьявола?

Я вздохнул.

— Ох, я уже давно их не посещаю. Зачем рисковать? Команды нет, а одному слишком уж… Да и некогда, какой-то граф Бутурлин Анатолий Борисович пригласил нас с Дроссельмейер на приём, очень уж неожиданно. Не знаю, кто это и к чему, но Дроссельмейер…

Он поморщился, прервал:

— А слово «Сюзанна» не легче выговорить?

— За «Сюзанну» чуть не побила, — признался я. — Так что…

Он посерьёзнел, окинул меня внимательным взглядом.

— Странное вообще-то приглашение. Бутурлина я, естественно, знаю. Граф, из очень знатного рода, но сам по себе ничем не примечателен. Спокойный, умеренный, живет на доходы от своих владений, ни во что рискованное не влезает. Но власть частенько не одобряет, хотя в особом вольнодумстве не замечен.

Я вздохнул.

— Тогда зачем? И для чего?

Он сдвинул плечами.

— Возможно, ты его чем-то заинтересовал. Я же говорю, ты выделяешься из этой серой и предсказуемой массы.

— Пока ничем, — отрезал я сердито. — Драки не в счет.

Он улыбнулся.

— Я уверен, ты себя ещё покажешь. Как тот же предок Бутурлина, который из простого денщика стал фельдмаршалом и командовал всей русской армией. Но сейчас к тебе не должно быть никакого интереса. Но на всякий случай надень свою зачарованную рубашку, которую невозможно запачкать даже кровью.

— Спасибо, — пробормотал я, чувствуя неприятный холодок по телу.

— Спасибой не отделаешься, — сказал он категорически. — Тебе придется купить пристойный костюм, а здесь без меня не обойтись. Нам же всё равно нужно нанести визит в семейство Шемякиных, не забыл? Только дату согласуем.

— Хорошо, — ответил я, — если ты так добр к нищему баронету, то сочту за честь воспользоваться твоей щедростью.

Он вскинул обе руки.

— Стоп-стоп, я не обещал за тебя платить!

— Щедрость в услуге, — уточнил я. — Ты тратишь своё драгоценное время на помощь нищему баронету…

Он поморщился.

— Хватит о нищем баронете. Догадываюсь, сколько ты заплатил за этот уникальный вещевой мешок, с которым не расстаешься. На остальное, понятно, не хватило, но ты уверен, что деньги вскоре будут.

— Почему так думаешь?

Он ухмыльнулся.

— Иначе бы распределил на всё понемногу. Меч, доспехи, кольчужные брюки, твои хитрые топорики, особо прочные сапоги… А ты всё вложил в меч. Почему? Всё куплю, сказало злато, всё возьму, сказал булат?

Я вздохнул.

— Я человек бедный, но всё равно почти человек. Хороший меч добудет остальное.

— А недостает тебе много, — сказал он задумчиво. — Кажется, начинаю понимать тебя.

— Чуешь людей, — сказал я. — Быть тебе дипломатом. Хорошо, показывай путь, Вергилий.

Он хмыкнул.

— Знаток латыни? У нас бы сказали: «Веди, Сусанин».

— «Божественная комедия», — сказал я нравоучительно, — первая вещь, написанная не на латыни. С неё начался литературный итальянский язык, до того считавшийся языком плебса.

Он поднялся, одёрнул полы мундира, красивый, как модель идеального кадета, весь подчеркнуто правильный, от тщательной стрижки до кончиков модных штиблет.

— Ладно, не буду мешать учёбе. Приём в какой день?

— Уже завтра, — сообщил я.

Он вздохнул, подумал, даже воздел очи горе и пошевелил губами, словно высчитывает нечто в уме, сказал с некоторым сомнением в голосе:

— Как у тебя с фраком? Или явишься в мундире? Пожалуй, в твоем случае это самое выигрышное.

— Дроссельмейер позаботилась, — сообщил я с неловкостью, вспомнив как меня при ней раздели до трусов. — Так что будет смокинг. До фрака, слава Богу, ещё не дорос.

Он сказал с сомнением:

— Попробую заглянуть. Боюсь, Сюзанна одна не справится.

— Да брось, — сказал я. — Ничего не натворю. Посижу, узнаю, что от меня хотят и слиняю.

Он поморщился, аристократы так не говорят.

— Ничего ты не узнаешь.

— Почему?

— Никто не скажет, что от тебя хотят.

— Почему?

— Потому, — сообщил он со знанием аристократической кухни, — что ничего пока не хотят. Твое имя пару раз мелькнуло в разговоре, тобой заинтересовались, хотят взглянуть лично. Только и всего.

Я ощутил себя разочарованным.

— Правда? А я такого себе намечтал…

Он улыбнулся подбадривающе и покинул библиотеку с таким видом, словно всё здесь прочел ещё в детстве.

Я проводил его долгим взглядом, язык мой — враг мой. Зачем сказал насчёт приёма у Бутурлина? И с чего это он решил тоже явиться туда, якобы для моей поддержки?

Ну не верю я в такие бескорыстные поддержки.

С помощью дрона достаточно быстро пересмотрел все нужные книги, пожалел, что так быстро кончились, хотя и так знаю, что большинство просто переписывают друг у друга, расписывают, добавляя несущественные и даже несуществующие подробности, а мне всё отсеивать, выбирать жемчужные зерна в этом навозе.

Во дворе, когда покидал Академию, стараясь, чтобы меня видели как можно меньше народу, услышал весёлый голос Толбухина:

— Вадбольский!.. Какими судьбами? Я думал, геройствуешь в Щелях!

И этот о Щелях, мелькнула мысль. Всё больше туда ни разу.

— Привет, Федя, — сказал я как бы тоже радостно. — Какие Щели, не до них, да и устал я что-то. Опасное это дело. Больше я туда не ходок в одиночку. А ты тут как?

— У меня всё по-старому, грызу гранит науки. По всем дисциплинам. А ты только по магии?

— Только по ней и отстаю, — напомнил я — А у тебя как?

Он хохотнул:

— Отстаю одинаково по всем!.. Да ладно, шучу. Всё терпимо, только в город редко выпускают… Вон Горчаков в нашу сторону смотрит. Ты с ним поосторожнее.

— А что с ним?

Он понизил голос и даже повернулся к Горчакову спиной, хоть тот и далеко, словно Горчаков может прочесть по губам все секреты, которыми поделится Толбухин.

— А ты помнишь, — проговорил он свистящим шёпотом, — кто его родители? Его дядя — тайный советник первого класса! Служит канцлером Империи!.. Представляешь, канцлером! Батя заведует Тайной Канцелярией, это ещё страшнее!.. Думаешь, наш не передаёт родителям, если услышит нечто крамольное?

— Делы́, — пробормотал я озадаченно. — спасибо, что предупредил.

Он хлопнул меня по плечу и унесся на занятия по физической подготовке и фехтованию, а я потащился к выходу из академического комплекса.

Толбухин прав, с Горчаковым я и так осторожен, но вообще-то бдить нужно постоянно. Когда к тебе присматриваются, проколоться несложно. С возможностями его семьи он мог получить прекраснейшее образование, не выходя из дома. Академия для него вовсе не способ чему-то учиться, это полигон для выявления его возможностей, которые ему устроил, как начинаю понимать, его отец. Или дядя.

Ему могли поручить присмотреться к курсантам, выявить перспективных к государственной службе, что самое важное, остальных, понятно, в армию. Конечно, в офицеры и на престижные должности, но всё равно это уже второй эшелон.

А ещё, наверняка, поручили, опять же Толбухин смотрит в корень, прислушаться к крамольным речам, молодежь всегда бурлит недовольством. Она лучше знает, как править империей, захватить весь мир и сделать всех счастливыми.

Маскировался я старательно, но он уже вычленил меня, а когда наружного наблюдения показалось мало, постарался сблизиться. Конечно, мы не друзья, я со всеми настороже, но всё же я даже не заметил, как он сумел уломать сводить его в Щель Дьявола, а это было слишком, лучше бы избежать, но фарш не провернешь взад.

Потому осторожность и ещё раз осторожность. У Горчакова это фамильное — настырность, дотошность, стремление докапываться до дна любой непонятки, с которой столкнётся.

И ещё понятно, почему с ним никто в Академии не задирается.