Вадбольский – 2

Глава 2

Глаза княжны, несмотря на усталость, горят восторгом, а всегда бледные щёки полыхают жарким румянцем. У Дроссельмейер сбили шлем, волосы расплавленным золотом тяжело хлынули по спине, даже не думал, что это так эротично, голубые глаза стали синими, даже щёки порозовели, словно на заснеженную равнину пали лучи утреннего солнца.

Я присел на корточки, из жутких ран, что располовинили трилобита, выползает содержимое хитинового панциря, сам панцирь по толщине как бумага из школьной тетради, да и по крепости, как помню по детской памяти, тоже, для защиты совсем не годится, могу проткнуть пальцем. Больше всего, судя по долговременной памяти, существо напоминает трилобита из кембрия, только в разы крупнее, а внутри вообще студень, никакого скелета, вряд ли удалось бы даже поджарить.

Так называемое мясо держится только за счет панциря, что не дает вылиться этому студню. Похоже, это его единственная функция,.

Глориана вытащила нож и сказала деловито:

— Анна с баронетом провозятся долго. Поможем, друзья!

Иоланта и Дроссельмейер вздохнули и тоже достали ножи, с изумрудами и рубинами на рукоятях, но, главное, с великолепной сталью, что не затупится, пока не разделать сто тысяч таких тушек.

Мне ничего не попалось, что хорошо, каждый найденный кристалл или тёмный комок чужеродной энергии вызывает такой неописуемый восторг, что вижу, девочки попались, теперь сами будут проситься в рейды.

Глориана, всё ещё с пылающими щеками и горящим взором, пересчитала добычу: семь кристаллов тёмной энергии и четыре лохматых, ещё недооформленных жемчужин, но Анна запротестовала, нужно забрать и особо ценные железы, тут работы всего ничего, от силы на полчаса-час.

Дроссельмейер деловито заметила, что и целиком туши этих монстров представляют великую ценность для науки, для медиков и для фармацевтики, не говоря уже о чисто декоративных функциях, которые так важны коллекционерам.

Глориана сказала с великой жалостью:

— Кто же знал, что добыча будет такой… огромной! Всё не унесем.

Я вспорол последнему трилобиту грудную клетку, хотя у него голова, грудь и живот один орган, кровь хлынула зелёная, как и положена кембрийцу, до гемоглобина ещё сотни миллионов лет. Сунул руку в разрез, а там по подсказке зеттафлопника нащупал твёрдый кристалл с абсолютно гладкими краями.

Дроссельмейер сказала завистливо:

— Как вы… лихо, баронет!.. Шестерых обработали, пока я одного ковыряла!

— Это я вашей красотой вдохновляюсь, — пояснил я, — Какие волосы, какие волосы! Смотрю на вас, а рука сама тянется к ножу и начинает резать, резать, рэз-зать! Наверное, вы в меня тоже влюбились?

Она мгновенно превратились в глыбу льда, синие глаза блеснули как два боевых лазера.

— Хам, если вас не раздерут эти звери, я сама вас прикончу.

— А поцелуете перед смертью? А то, слышал, корнет Козовдуев обещал за один ваш поцелуй жизнь отдать…

Она подняла с земли шлем, отряхнула и попыталась водрузить на голову, убрав под них золото роскошных волос. Не получилось, Анна взялась помогать.

— А за два поцелуя, — сказал я задумчиво.

Она не повела глазом, игнорируя плебея, Иоланта крикнула весело:

— Сюзи, это он так стресс снимает!

Дроссельмейер ответила язвительно:

— Я знаю, как они его снимают, скоты недоразвитые.

Анна сказала мне тем же бодрым голосом:

— Баронет, я бы помогла снять, но Сюзи меня убьёт!..

— Ага, — сказал я польщенно, — значит, всё-таки влюбилась… Но чтобы корнет сдох, я бы разрешил ей с ним поцеловаться.

Дроссельмейер уже взяла себя в руки и ответила с аристократической надменностью:

— Да я лучше сама сдохну, чем у вас буду разрешение спрашивать!

Чересчур сердится, определил я. Устала, вымотана, хочет лечь и закрыть глаза, но нужно поддерживать имидж сильной женщины, даешь суфражизм, молодец, девочка.

Я выбросил из её мешка камни, которые она у самого входа напихала, вместо них сунул срезанные ноги трилобита, что не только ноги, но и рот, учёные будут в восторге, затянул верёвку на горлышке.

— Ну всё? — спросил я и закинул мешок за спину. Тяжеловат, не представляю, как бы тащила это Сюзи, что несгибаемая Дроссельмейер. — А то вдруг выбегут ещё, а мы устатые.

Глориана окинула жадным взглядом распотрошённые тушки монстров, в глазах сожаление, но когда подняла голову, я увидел на её лице странное выражение.

— Вадбольский, — сказала она. — Вы говорили, можем дойти до того леса…

Я охнул.

— Ваша светлость… Никогда не думал, что скажу вам такое… Но вы… великолепны!

Она сдержанно улыбнулась, словно второе солнце взошло и озарило тёплым светом мир, но тут же сказала деловито:

— Что-то помешает? Лес уже рядом.

— Только усталость, — заверил я. — Никаких опасных зверей между нами и лесом нет.

— Тогда дойдём, — решила она, — и вернёмся.

— Вы лидер, — ответил я горячо. — За таким вождем я готов куда угодно. Дойдём до леса и вернёмся!..

Пока топали в сторону леса, дрон сообщил, что обстановка изменилась, со стороны болота к лесу помчалась стайка микроцератопсов, четверо остановились прямо на середине нашего пути к лесу, что-то выкопали из песка и начали жадно пожирать. Остальные умчались дальше и пропали в лесу между деревьями.

Я сразу напрягся, микроцераптопсы вроде бы травоядные динозаврики… или путаю их с юлонгами?

Один поднял голову и посмотрел на меня таким взглядом, что я сразу понял, точно не веган и даже не вегетарианец.

Он чирикнул, остальные трое начали поднимать головы и, продолжая жевать, уставились на пришельца. Первый ещё раз чирикнул, нерешительно шагнул в мою сторону.

— Тихо, тихо, — сказал я. — Мы одной крови, ты и я!.. Я не враг, вас не трону, мне от вас нужны только ваши кристаллы и тёмные жемчужины, вам они мешают жить, а я помогу вам от них избавиться.

Иоланта и Глориана переглянулись, я даже услышал, как Дроссельмейер за их спинами сказала надменно:

— Ну да, одной крови… кто б сомневался.

— И даже похожи, — шепнула Анна, — посмотрите в профиль!

— Но с виду баронет ничего, — возразила Иоланта шепотом. — Его бы только приодеть, причесать…

— Приодеть можно, — сказала Глориана тоже шепотом, — но научить манерам?

Микроцераптопс вдруг наклонил голову, как гусак, что хочет укусить, понёсся с огромной скоростью. Я едва успел отскочить, махнул мечом, в руке болезненно отозвался удар, хотя рубил по вытянутой шее, но ощущение такое, что пытался перерубить бревно.

Однако получилось, срубленная голова повисла на тонкой коже, микроцераптос пробежал несколько шагов и ударился в дерево, забрызгав ствол прозрачной кровью

— Стой-стой, — сказал я, — ты так с отрубленной головой можешь сутки бегать…

Я не договорил, оставшиеся три ринулись на меня. Я снова отпрыгнул, скорость взвинтил до предела, рубил и всё же пропустил момент, когда один вцепился в щиколотку, до чего же больно!

Заорав, я рубанул изо всей силы, едва не задев ногу, череп животного выдержал, там у него мощный костяной гребень, но хватка стальных челюстей чуть ослабла.

Кисть от удара заныла, я стиснул челюсти и продолжал рубить тех двух, что прыгали с двух сторон, с огромным трудом удерживал на расстоянии, наконец одному подрубил ногу, он тут же завалился на бок, как хорошо, что и эти, как и их родичи тираннозавры, бегают на двух!

Оставшегося рубили и кололи суфражистки, даже Павлова тыкала копьём, удавалось держать на дистанции, он получал удар за ударом, наконец всё-таки изловчился и прыгнул, я быстро присел и вонзил остриё меча в белое беззащитное пузо.

Пока он дрыгал лапами и всё ещё пытался достать меня зубами, из распоротого брюха вывалились кишки. Он быстро слабел, мог бы и так околеть, но я, поглядывая в просветы между могучими стволами хвощей, откуда могут появиться твари покруче, торопливо отрубил голову, на этот раз начал с белого и незащищенного костяными пластинками горла.

Рассматривая распростёртое у ног тело, понял запоздало, что самое уязвимое место — глаза такие большие и выпуклые, даже без подстегнутой скорости могу попасть, хотя эти твари быстрые, всё-таки мутанты.

Срезал шкуру, но не потому, что нужна, надо посмотреть, что за скелет, как расположены кости, нужно найти прямой путь к сердцу или к мозгу…

Голову отчекрыжил, очень уж прочные жилы, хотел отбросить в сторону, но в разбитом черепе блеснуло. Заинтересованный, мечом расширил трещину, сунул пальцы и в мягком месиве мозгов нащупал кончиками нечто твердое, однако зацепить и вытащить не сумел, потому отодвинулся и кивнул Анне.

— У вас, графиня, нож получше моего тесака.

— Хорошо, — ответила она деловито.

Иоланта и Дроссельмейер торопливо вскрывали монстров, в одном обнаружился тёмный ком, жемчужина как бы ещё не сформировалась, Дроссельмейер вырезала её с гримасой брезгливости, это не устрицу вскрывать в ресторане, торопливо передала Анне.

Я смотрел как Глориана и Дроссельмейер чуть ли не со слезами на глазах вытаскивают из вещевых мешков части трилобитов и запихивают на их место новую, более редкую добычу.

Сами по себе микроцераптопсы звери мелкие, я отрубил все четыре головы и положил перед Глорианой, должны стоить дороже, чем их хвосты или внутренности, хотя возможно и всё наоборот. Ладно, в библиотеке узнаю.

Глориана сказала потерянно:

— В мешках места нет…

— Можно повесить на себя, — предложил я. — Как охотник обвешивается утками. Идёт весь такой довольный… А что?

Она спросила с тяжёлым вздохом:

— Ещё не передумали строить здесь дачу?

— Ваша светлость, — сказал я с укором, — ну разве здесь не рай?

Она неожиданно улыбнулась, в её глазах я впервые не увидел аристократического презрения.

— Эх, Вадбольский… Вы себя видите?

Я покосился на свои голые руки и торс. Монстряки лишь поцарапали в двух местах, зато изодрали верхнюю одежду настолько, что лохмотья камзола попросту соскользнули на землю. Думал, Глориана застесняется или хотя бы сделает вид, но она лишь окинула мой обнаженный торс оценивающим взглядом, как холёная римская матрона при виде нового раба.

— Для книжного мальчика неплохое сложение.

— Дык сибиряк же, — сказал я гордо. — У нас все медведистые.

— Вы не медведистый, — заметила она. — Могли бы в своей любимой Спарте выступать в кулачных боях.

— Спарту не люблю, — сказал я брезгливо. — Там все грубые и драчливые дураки. А вот культурные афиняне… и если бы не их греческая любовь, то…

Она прервала:

— Собираем трофеи и уходим.

— Как собрать? — сказала Иоланта чуть не плача. — Оставлять та-а-а-ак жалко…

Я промолчал, нужно прям завтра сходить сюда и зайти поглубже в лес, я человек бедный и нуждающийся, всё выгребу, что в цене, для меня и копейка деньги.

Иоланта вздохнула.

— Может, что-то выгрузить? Всё не дотащим…

Я кашлянул, а когда повернулись и уставились на меня печальными глазами, я сказал подчеркнуто служебным голосом:

— Барышни, не будет ли это оскорблением суфражизма, если донесу до ваших автомобилей все три мешка?