Вадбольский – 2

Глава 4

В газетах подробно расписывают Синопское сражение, что случилось 18 ноября, когда эскадра вице-адмирала Нахимова в составе трёх линейных кораблей обнаружила и заблокировала главные силы турецкого флота в Синопской бухте.

В результате четырехчасового боя весь турецкий флот был уничтожен, спасся только один пароходик, что домчался до Константинополя и принес весть о разгроме, в котором погибло три тысячи турецкой команды, весь высший состав эскадры попал в плен, в том числе Осман-паша и его командиры.

Ликуйте, ликуйте, подумал я хмуро. Сражение выиграли с блеском, но войну не потянете. Не просто войну, её потом назовут Нулевой Мировой Войной, так как примет участие почти вся Европа, а бои пойдут как в Крыму, так и на Кавказе, в Дунайских княжествах, на Балтийском море, Чёрном, Азовском, Белом и Баренцевом, в низовьях Амура, на Камчатке и Курилах.

С тяжёлым настроем спустился со второго этажа, на первом мощно пахнет лекарством, это Антон Мейербах, который капрал, с Элеазаром Ивановым, нижним чином, аккуратно зачерпывают из большого медного чана мерным стаканом на длинной ложке зеленоватое варево, пахнет приятно, моё нововведение, Василий услужливо расставляет на столе длинный ряд стеклянных флаконов, Элеазар и Антон бережно наполняют элексиром от головной боли, стараясь не пролить ни капли, а Василий старательно затыкает притертыми пробками и обливает сверху растопленным сургучом.

Можно и просто воском, мелькнула мысль. А то и без него, этот ж не элексир вечной молодости, нечего выпендриваться.

— Заканчивайте, — напомнил я сварливо. — У графини я уже присмотрел просторный подвал под лабораторию, там места больше и вообще удобнее. Как только переберёмся, развернёмся ширше! И доходы будут как у людёв, а не.

Василий поднял голову, сказал весело:

— Думал, нас ждут славные битвы с недругами, а мы вот чем занимаемся!

— Всё будет, — пообещал я. — Так, ребята, я сейчас в библиотеку. Это надолго. Тадэуш, не спи! Заводи автомобиль, скоро к тебе на улице подойдет один мой приятель. Его зовут Джамал, это он научил меня ходить по Щелям. Поедешь с ним, куда он укажет. Слушайся, как меня!.. Я ему во всём доверяю.

Тадэуш вскочил, спросил ошарашено:

— А куда с ним?

Я сдвинул плечами.

— Наверное, тоже в Щель Дьявола, обожает по ним ходить, там же сплошь убийства, а ему бы только кровищи побольше, побольше!

Его плечи передёрнулись, но сказал четко:

— Будет сделано, хозяин!

Он козырнул, бегом выбежал из дома. На крыльце я встретил Ивана, весёлый и поджарый, спешит от калитки с двумя конвертами из белой глянцевой бумаги в руке.

— Ваше благородие, — крикнул он, — письмо от ваших родителей!

Я кивнул, он один знает, что Вадбольские не мои родители, но чаще всех упоминает громогласно, что я их младший сын. Хотя и он не может утверждать в точности, что я не их сын: служба в армии длится двадцать пять лет, так что я родился, вырос и пропал где-то на югах, когда он ещё был в армии, а потом мало чего я себя так вел, явившись, будто чужак какой.

Я выхватил первый конверт, быстро сломал обе сургучные печати. С первых же строк Пелагея Осиповна горячо поблагодарила за присланное из самого Санкт-Петербурга целебное зелье, что подняло на ноги Василия Игнатовича, да и ей прибавило здоровья. Теперь оба занимаются хозяйством, чувствуют себя хорошо.

Ещё напомнила, что кроме петербургских Вадбольских, кому я должен был по приезде передать рекомендательное письмо, в городе есть ещё семья, что имеет некоторое отношение к Вадбольским. Наташа Вадбольская, дочь Василия Игнатовича и Пелагеи Осиповны, вышла замуж за графа Маресьева, что вскоре получил службу в Петербурге, где живут и по сей день. У них трое сыновей и две дочери. В крайнем случае, можно и к ним обратиться…

Я улыбнулся, отложил письмо. Как же, вот прямо щас и побегу к ним обращаться. Хватит мне и того напыщенного и равнодушного типа, которому передавал письмо от их сибирских родственников, а теперь не могу избавиться от назойливого попечительства.

Но приятно и чуточку неловко, что старики продолжают так заботиться обо мне. Надо проверить, без задержек ли высылает Иван склянки с раствором. Очень хочу, чтобы были здоровы и счастливы. Хорошие люди, чистые и добрые, сердце щемит, когда вижу их в старческой беспомощности.

— Хорошее письмо, — сказал я Ивану. — Оба чувствуют себя прекрасно. Не забывай посылать наше зелье. А я подумаю, чем ещё помочь.

Он взглянул с надеждой в глазах.

— Ваше благородие! Хотелось бы ещё да не знаю как.

Я подумал, хлопнул себя по лбу.

— Есть идея!

Он смотрит заинтересованно, но я молча взял из его руки другой конверт, вскрыл, там короткий листок на плотной глянцевой бумаги, а на нем короткое приглашение мне и Сюзанне Дроссельмейер на приём во дворце графа Бутурлина.

— Что за хрень, — пробормотал я вслух. — Даже не знаю, кто это.

Иван посмотрел на меня большими глазами.

— От графа? Ваше благородие, нужно пойти обязательно! Иначе обидятся, а зачем вам такое?

Я сунул приглашение в карман и вышел на улицу. К нашему дому уже почти мчится, пыхтя, кашляя и почему-то подпрыгивая, чем пугает немногих прохожих, мой старенький автомобиль.

Затормозил, остановился перед калиткой, Тадэуш выскочил и сказал торопливо:

— Простите, чуть опоздал. Эта железо с первого раза никогда не заводится.

Вид у него виноватый, словно это он приобрел для меня чуть ли не разваливающийся автомобиль.

Я сказал успокаивающе:

— Ничего страшного, Джамал ещё не пришел. Жди.

— Он придет сюда?

— Да, я ему дал адрес.

Не оборачиваясь, ушел дальше по улице, там свернул в переулок, что вывел в старый полузаброшенный сквер, где много высоких и густых кустов и с полсотни могучих толстых деревьев.

С утра пусто, да сюда и вечером почти не заходят, на высоте в три моих роста между веток уже с неделю висит приготовленный заранее видимый только мне мешок.

Чувствую себя так, что если хорошо разогнаться да оттолкнуться задними, то достану, но что за дурь. Я степенно вскарабкался, баронет всё-таки, благородный человек, в развилке толстых веток переоделся, а свою одежду сунул взамен, спустился и уже вышел на улицу самоуверенным горцем из дикого аула, лохматым и с круглыми орлиными глазами, как у уроженца Осетии.

Лицо ещё горит от трансформации, скосил глаза и полюбовался на огромный горбатый нос, да, с таким носом и круглыми орлиными глазами я точно самый что ни есть кавказец с соплеменных гор.

Обратно шёл горделивой походкой дикого горца, что на всех смотрит с угрозой, дескать, порву и затопчу, я большой и страшный, все должны бояться, а кто не боится, тот умрет.

Тадэуш насторожился, медленно опустил ладонь на рукоять меча. Я улыбнулся во все сто зубов и сказал гортанным голосом:

— Дарагой, ты меня повезешь?.. Харашо, люблю быстрых конэй! Ты ведь бистый, да?

Тадэуш смерил меня недоверчивым взглядом.

— 0?

— Да, — ответил я бодро, — таким именем меня наградил отэц с позволения Аллаха, Милостивого и Милосердного!.. А ты, Тадэуш, верно?

Тадэуш вздохнул.

— Садись. Куда везти?

— В Щель Дьявола, — ответил я всё так же бодро. — В тот же, где вы с моим дорогим братом Юрием были раньше.

Тадэуш молча кивнул, завел двигатель, автомобиль всё так же поскрипывая и угрожая развалиться, двинулся по дороге, медленно набирая скорость, чихая так мощно, что сам вздрагивает.

Только бы не развалился, мелькнула мысль. Хотя Анрыл обещал, что хоть и собран из разных кусков, частей и деталей, но сделан на уровне, работать будет, как привычный к труду ослик.

Шагах в полусотне от Щели небольшой сторожевой пост, всего один солдат, вышел навстречу, когда мы остановились, как положено.

— В Щель Дьявола? — спросил он без надобности, хотя и так понятно, других объектов поблизости нет. — Имя, фамилия, адрес?

— Джамал ибн-Абдулла, — сказал я торжественно, — сын благочестивых и любящих Аллаха…

Солдат прервал:

— Достаточно. А ваши?

Он повернулся к Тадэушу, тот замотал головой.

— Нет-нет, я не пойду. У меня там голова кружится.

— Чачу нужно пить, — заявил я победно. — И быть мужчиной!..

Они молча смотрели мне вслед, а я забросил вещмешок на одно плечо и с разбега нырнул через подрагивающий край Щели Дьявола.

Секундная потеря ориентации, легкая тошнота, что тут же прошла, велика сила адаптационного механизма наших тел, подошвы моих ног уперлись в мягкую почву, а ноздри спешно начали анализировать воздух, наполненный запахами, ароматами и непонятной вонью, словно прямо подо мной гниет огромная туша кита, хотя вообще-то китов тогда ещё не было. Даже не было их предка, что дал кита и бегемота, ближайших родственников, да и были они сперва чуть крупнее крысы, а всего триста тысяч лет тому начали резко вырастать в размерах и весе.

Я сделал несколько осторожных шагов вперед, Мата Хари торопливо сканирует местность сверху, даёт картинку яркую, цветную, подробную. Всю живность, даже мелкую, подсвечивает и снабжает комментариями, которые почерпнула из местных трактатов о животных этой и других Щелей.

Хотя я здесь уже был, но что-то поменялось, даже воздух другой, запахи другие, и не удивлюсь если и звери здесь другие, вдруг да проскочило несколько миллионов лет взад или вперед?

— Слева озеро, — доложила Мата, — там два аргентинозавра нежатся, заодно пугают рыбу.

— Только пугают?

— Да, оба сытые, а рыбы пытаются кусать их за лапы.

Я хмыкнул, аргентинозавры сорок метров в длину и вес соответствующий, такие бронированные крупной чешуёй лапы прокусить проблематично,

— Что справа?

— Один тираннозавр жрёт струтоимима.

— Один? — переспросил я.

Тиранозаврам точно не стоит попадаться, хотя они постоянно уменьшаются в размерах и постепенно превратятся в птиц, так что наши куры и даже воробьи — измельчавшие тираннозавры, но я здесь и сейчас, и тираннозавр пока что ещё не канарейка.

— Как поймал струтиомима? Они же выдают восемьдесят километров в час!

— Их много, — пояснила Мата. — Один сам с разбега налетел, не успел остановиться.

— Дела, — пробормотал я. — Сколько их там? Лучше займусь струтиомимами. Че, я страусов не видел?

Струтиомимы в самом деле похожи на страусов, такие же по росту, внешности, с длинной шеей и мощными ногами. Только зелёные и без перьев, кожа гладкая на животе, спина и бока покрыты толстой чешуёй, что ещё за каких-то пустяковых пару десятков миллионов лет превратится в перья.

Конечно, безопаснее всего сражаться с зауроподами. Эти гиганты могут разогнаться до трёх километров в час. Однако раз уж даже убежать от опасности не могут, то сумели покрыться такими костяными плитами, что любой хищник заморится пытаться прогрызать их, при этом надо постоянно уворачиваться как от толстого с трамвайный вагон хвоста, так и ног травоядного, что и слона легко растопчут, если такой мелкий зверёк вдруг там окажется.

Мата Хари, получив приказ, снизилась и пошла к струтиомимам. Я не видел вспышек лазера, заслоняет корпусом, но ящеры начали падать, сражённые коротким импульсом в нервный узел головы.

Я медленно пошёл к ним, те ещё не поняли, что их убивает, Мата Хари плывет на высоте их гордо вскинутых голов на длинных страусиных шеях. Даже у страусов глаз крупнее их мозга, а что говорить о струтиомимах, там вряд ли больше, чем у муравья, но Мата Хари бьет точно, даже я бы так не сумел.

После каждого выстрела в меня толчком вливается некая злобная сила, наполняя тело огненными каплями непонятного могущества.

Когда попадалось что-то крупнее, и капли мощи были крупнее, я даже поглядывал на браслет, станут ли камешки ярче или изменят цвет, но пока всё остаётся прежним. Видимо, требуется набрать какую-то определенную массу, чтобы стрелки весов сдвинулись, а лифт поднял на следующий этаж.

Я уже не турист, а хозяйственник, во всяком случае, подошел к делу по-хозяйски: одиночных тварей убивал и сразу же вытаскивал кристаллы или перлины, а если приходилось отбиваться от целой стаи, то сперва убивал всех, а уже потом высматривал тех, в которых есть что-то для меня ценное, и пускал в ход разделочный нож.