Вадбольский – 2

Глава 8

Поговорить с Сюзанной насчёт приглашения на званый вечер к графу можно только в Академии, не ехать же в её имение, потому сегодня отложил работу с зельями, Тадэушу велел помогать Ивану и Василию, а сам на улице поймал извозчика.

Погода ненастная, осень, дворники на улицах убирают уже не только конские каштаны, но и опавшие листья. Красиво, когда сгребают эти оранжево-багровые волны, только мелкий отвратительный дождь портит всё очарование.

Но домчали быстро, расплатился и добежал до проходной будки у больших кованых ворот.

Сейчас примерно заканчивается вторая пара, все должны быть на занятиях, но во дворе прогуливаются как курсанты, так и пара хорошеньких барышень в кокетливых чепчиках и с зонтиками в руках, то ли от накрапывающего мелкого дождика, что не дождик, а так, морось, то ли потому, что женщине положено держать в руках либо половник, если простолюдинка, либо веер или зонтик.

Понятно, кто-то из преподавателей не явился, а заместить не успели, бывает. Я вспомнил, что не позавтракал, а кормят здесь просто изумительно, направился в столовую, краем глаза заметил одного из старшеклассников, что в первый же день приходили в нашу комнату «брать под защиту».

Шверник, всплыло в памяти, даже не знаю, насколько знатен, но всё так же напыщен, старается показывать своё превосходство, хотя большинство здесь, как понимаю, не уступают ему ни по знатности, ни по размеру земель. Он везде пытается показывать себя хозяином положения, и как уже видел, может просто наорать ни с того, ни с сего, а то и по рылу дать, хотя, конечно, не самым родовитым из друзей, но столбовые дворяне иногда получают от него увесистые оплеухи.

Почему терпят, мелькнула мысль, они же дворяне, а не лакеи. Неужели так важно выслужиться, стараются и лижут ему ноги в надежде на то, что и потом, когда займет место главы Рода и высокие должности в управлении государством, а то и бросит им что-нить из высоких милостей.

Смотрит на меня искоса, помимо того, что я тогда хорошо его отделал, теперь знает, что он не один такой, потому насторожен, если топну ногой, тут же юркнет обратно в норку.

Я подмигнул. Он вскинул бровь, в глазах к презрению добавилось непонимание. Я не стал затягивать, пошёл неспешно как бы мимо, а когда оказался рядом, шепнул:

— Что давно не заходишь? Или самому к тебе зайти?

Он застыл, а я прошел мимо, но всей кожей ощутил, что вот сейчас его тряхнуло от моих слов и зловещей интонации

Вот-вот, сволочь. Почувствуй себя на месте тех первокурсников, к которым ты заходил, чванясь силой и превосходством. Ненавижу таких, убивал бы на месте, пусть это и перегиб. Но тут многие убивают друг друга на дуэлях по пустякам, так что если я кому и сверну шею, то за дело.

От группы курсантов, засматривающихся на двух одиноких курсисток, отделился один высокий и статный, быстро пошёл мне наперерез, я сделал вид, что не замечаю, он надул грудь и заорал:

— Вадбольский! Стой, скотина!

Я остановился, сердце начинает стучать громче, ответил сдержанно:

— От скотины слышу.

— Ты тупое быдло! — заорал он. — Я вызываю тебя на дуэль!

Я опешил, всмотрелся в лицо этого франта, впервые вижу, хотя нет, видел пару раз во дворе, он из выпускного курса, кроме того, как и я, живет за пределами Академии. Возможно, как и я, освобождён от массы лекций, а обязан являться только на сессии и экзамены.

— Из-за чего? — осведомился я.

— Из-за неуважения, — заявил он напыщенно. — Слишком задираешь нос перед старшим курсом, а должен почтительно кланяться каждому. Это будущие офицеры, к которым попадешь, если не выгонят раньше!

— Тогда и разберемся насчёт неуважения, — сказал я.

Он рыкнул, раздувая грудь, вытащил из ножен красивый меч с узким синеватым лезвием, направил в мою сторону.

— Дуэль немедленно или нижайшие извинения сейчас же при свидетелях!

Я сдвинул плечами, медленно потащил наружу меч.

— Хорошо. Какие условия?

Он крикнул:

— Никаких!.. Пока ты не попросишь извинения!

— А ты?

— Что я? — сказал он раздраженно. — Я подумаю, принять или нет.

— Хорошо. Где?

— Здесь и сейчас!

Я напомнил:

— Но дуэли запрещены?

— С применением магии, — отрезал он. — А вот так на мечах мы ничего здесь не разнесем и никого не зашибем. В крайнем случае оплачу штраф, я же вызвал!

Я вздохнул, сказал:

— Давай, петух, начинай.

Дрался он, честно говоря, красиво и с вдохновением, словно сам собой любуется и черпает в таких схватках счастье. Меч блистает, как молния, бьет часто и сильно, постоянно меняет позиции, не давая приноровиться к его манере боя, опытный дуэлянт. Мне даже кажется, что ему просто жаждалось с кем-то да подраться, а тут кто-то подсказал хороший вариант и хороший повод.

Я первые полминуты осторожничал, кто знает, что за человек передо мной, потом начал ускоряться, лезвие его меча отводил своим в сторону и бил кулаком в морду. Пару раз он в бешенстве промахивался в выпаде и проскакивал мимо, а я силой бил мечом плашмя по его заднице так, что брюки лопнули, обнажив кальсоны, в собравшейся толпе хохотнули, когда увидели желтое пятно.

Измочалив его лицо, наставив кровоподтеков под обоими глазами, я сильным ударом в челюсть свалил на брусчатку двора. Он рухнул навзничь, красиво раскинул руки и не совсем красиво ноги, из разбитого рта потекли струйки крови.

В толпе заговорили, что дуэль закончена, двое курсантов подхватили дуэлянта и утащили, я подобрал меч, догнал утаскивателей и напомнил:

— Меч проигравшего переходит к победителю вместе с ножнами!

Один молча отстегнул перевязь дуэлянта с ножнами и протянул мне. Я вложил меч, повернулся уходить и чуть не наткнулся на быстро подошедшего Горчакова.

Он сказал, улыбаясь во весь рот:

— Ну вот, снова фирменный удар Вадбольского!

— Какой-какой удар? — переспросил я.

— Кулаком в зубы, — пояснил он. — Уже все в Академии знают, обожаешь вышибать зубы.

— Ну, — сказал я нехотя, — не нарочно. Я ж говорил уже, это единственный удар, что освоил.

Он подошел вплотную, шепнул на ухо:

— подучись и другим приёмам.

Он взял меня под локоть, повел в сторону ворот, я мягко повернул его в сторону распахнутых дверей в здание столовой. На всякий случай помалкиваю, с Горчаковым нужно держать уши на макушке, а он после паузы сказал каким-то мечтательным голосом:

— Мы сейчас в самом высшем училище, Академии, школа давно позади… Кого ты помнишь? Пару самых драчливых, а ещё одного или двух отличников?.. А остальных троечников, их большинство, хоть кого-то вспомнишь?

Я сдвинул плечами.

— Помню, и что?

— Да так, — ответил он с усмешкой. — Троечников забывают быстро, их вообще не замечают. Серость… Из них никогда ничего не выходит. Даже из двоечников и дебоширов нередко бывает толк, а вот из серости… Но зачем ты стараешься прикидываться ею?

Я вздрогнул, посмотрел на него с великим изумлением. Он с прежней улыбкой смотрел на меня, но в глазах было нечто тёмное и опасное.

— Я бы хотел прикидываться, — сказал я, — красивым и блистательным! Но что делать, если я серость?

Из двери пахнули ароматы горячего супа и жареного со специями мяса. Я направился к своему обычному месту, где мы обедали с Толбухиным и Равенсвудом.

Горчаком шёл рядом, сказал задумчиво:

— Хоть передо мной не прикидывайся. Хотя ладно, прикидывайся, дабы не выпасть из образа, но я тебя раскусил. И, кстати, откуда такой ошеломляющий удар?

Усаживаясь за стол, я улыбнулся как можно более простецки.

— Ну, как я слышал, у петербуржцев тоже свои тщательно скрываемые родовые приёмы.

— У всех? — переспросил он. — Далеко не все знатные и даже знатнейшие аристократы… да что там аристократы, не у каждого главы рода такие… родовые умения!

Я прямо посмотрел ему в глаза и сделал свой голос печальным:

— А я и есть глава рода. Точнее, наследник, но глава рода при смерти и уже передал мне все секреты родовых умений. Но разве у петербуржских не круче?

Он ответил мне таким же прямым взглядом.

— Уверен, что намного. Но мы не говорим о высшей сотне. Про них мало что знают те, кто ниже. Все берегут свои секреты! Но у десятка высших Родов такая мощь и такие армии, что могли бы бросить вызов своим королям.

К нам подбежал половой, улыбнулся мне счастливейшей, словно я и есть кумир всех кухни, улыбкой.

— Как обычно, ваша милость?

— Да, — сказал я — И стакан морковного сока.

Он поклонился, исчез, Горчаков проводил его задумчивым взглядом.

— А ты пользуешься любовью черни.

— Чувствуют своего, — обронил я.

— Или за то, — предположил он, — что уже полдюжины знатных не раскрывают рта, чтобы не показывать щербатые зубы.

— Всего полдюжины? — уточнил я. — Это статистическая погрешность.

Он вряд ли понял, но сказал так же негромко:

— Понимаю, твоя жизнь не ограничивается Академией. Особенно теперь, когда ты свободен до зимней сессии.

Я постарался вернуть его к разговору о политике:

— Но у королей «разделяй и властвуй»?

Он улыбнулся.

— Ну да. На посмевшего бросить вызов суверену набросятся соседи. Могут вообще уничтожить Род и поделить земли. Так что быть верным королю выгодно.

— А уж императору, — договорил я, — тем более. Кстати, что за прыщ, с которым я дрался?

— Олеко Дундич, — ответил он с усмешкой. — Он хорош во всём. В драке, в бою, выпивке, бабник, бретер, картежник… весело живет парень! Родители с ним сладить не могли, спихнули в Академию. Последний курс, потом в армию. Он и там наверняка себя покажет!

— Не сомневаюсь, — буркнул я, — как же, будущий чемпион австро-венгерской армии! Покажет.

Он посмотрел на меня в удивлении, вряд ли понял, потому что сказал утешающе:

— Кровоподтеки лекари уберут уже сегодня, а вот со щербатым ртом проходит пару месяцев. Умеешь ты, Вадбольский, оставлять о себе память!

Половой принес огромную фарфоровую тарелку, где в центре бараний бок с кашей в окружении хорошо прожаренной гречневой каши, основного блюда солдат императорской армии.

— Вот как набираешь популярность? — сказал Горчаков понимающе. — Вообще-то все средства хороши, ты молодец. Начнешь с одного котла есть с солдатами, боготворить будут, в огонь и воду за тобой! Суворов тоже ел с солдатами.

Ладно, мелькнула мысль, пусть так думает. Нужно пользоваться любой возможностью, чтобы направлять всех по ложным следам. А мне этот обед хорош тем, что в его состав входит не только вкусное и питательное, но и все необходимые аминокислоты, микроэлементы и прочее, что требует организм для бесперебойной работы.

Ему принесли, тоже не спрашивая, стейк из форели, две ложки чёрной икры на крохотном блюдце, стерляжью уху в глубокой миске и полдюжины пирожных, размером с грецкий орех.

— Насколько понимаю, — сказал он, — ты не только в борделях не замечен, но и в кафешантане не появлялся?.. Знатных барышень присматриваешь?

Я буркнул:

— Похоже?

Он наколол на вилку стейк и взялся за нож, ухмыльнулся.

— В том-то и дело, что нет. Загадочная ты личность, Вадбольский.

Я промолчал, да, я так же молод, как и мои однокурсники, но как объяснить, почему меня не тянет в бары, рестораны и почему не изощряюсь в подкатах к барышням? Не скажешь же честно, что там, откуда я прибыл, этот вопрос не вопрос, женщины подкатываются к нам чаще, чем мы к ним, всё норм, у нас равноправие, настоящее равноправие.

— Тебе хорошо, — протянул я с завистливой ноткой, — ты богатый и толстый, а мне нужно много учиться и работать, иначе останусь таким же оболтусом, как ты, но только бедным и печальным.

— Но что хорошего, — возразил он, — стать богатым и толстым только к старости?

— Успею раньше, — пообещал я.

— Толстым можно успеть раньше!

— Не интересно, — отмел я. — Одно без другого не катит.

— Куда катит? — спросил он в недоумении.

Я отмахнулся.

— Не обращай внимания, в любой губернии России свой говор и свои словечки.

Я закончил с остатками каши и догрыз мясо с ребрышек, Горчаков заканчивал с пирожными, когда со двора донесся звонок, возвещающий о большой перемене.

— Пойдем отсюда, — сказал я, — Сейчас нахлынет голодная орущая толпа…

Мы успели выйти до того, как из всех корпусов выметнулись весёлые и бойкие курсанты. Кто-то в самом деле голоден, большинство просто стараются опередить других, это же наша черта, что позволила стать царями природы и вершиной пищевой цепочки.

Во дворе Горчаков проследил за моим взглядом, брови его поползли вверх.

— Да ну, просто не верится, Вадбольский…

— Ты о чем?

— О том, о чем только что говорили.

Я отмахнулся.

— Не бери в голову. Суфражистки разве женщины?

Он сказал понимающе:

— А-а-а, ждешь соратниц?

— Одну, — сообщил я и, увидев выходящую во двор Дроссельмейер, решительно направился на их сторону двора.