Вадбольский – 2

Глава 3

Я залюбовался величественным зданием, лучи закатного солнца красиво подсвечивают карминные крыши вздернутых к небу островерхих башен, окна залиты расплавленным золотом заката, а по двору уже медленно, но неотвратимо двигается тёмная тень как от замка, так и от высоких мрачных деревьев, в которых таится нечто гофмановское.

— Замок Рингштеттен, — проговорил я с почтением.

Дроссельмейер с удивлением посмотрела в мою сторону.

— Как вы узнали, баронет?

Я ухмыльнулся.

— Да кто его не знает. У ваших родителей есть вкус…

— У родителей моих родителей, — уточнила она. — Да и они не строили, а только кое-что обновили. А строил его великий архитектор Гофман…

— Эрнст Теодор Вильгельм, — досказал я скромно, — который из преклонения перед Моцартом сменил своё гордое «Вильгельм» на слащавое «Амадей».

Она нахмурилась.

— Уже не удивляюсь, что вы и это откуда-то знаете, но не нравится, что так относитесь к великому Моцарту!

Я изумился:

— Графиня!.. Вас у входа в моё имение встретит «Турецкий марш» Моцарта! Или хотите что-то проще? «Волшебная флейта» подойдет?

Она сказала язвительно:

— Ах-ах, откуда у вас музыканты? Или ваши голодные крестьяне сыграют на ложках, стуча по столу?

Я печально вздохнул.

— У меня крестьян даже голодных нет. А музыканты… Ну, этого добра навалом. Теперь мы все музыканты.

Она сказала с сарказмом:

— Договорились, баронет. Когда станете бароном, и у вас появится имение, я приеду, чтобы услышать в исполнении ваших… ха-ха!… музыкантов что-нибудь из Моцарта.

— Ловлю на слове.

Она весело расхохоталась, запрокидывая голову. Губы у неё пухлые и красные, а рот в самом деле алый.

— Так, баронет, — произнесла она, отсмеявшись и снова став великосветской графиней, — вы здесь выходите, а я поеду в имение. Пока доберетесь, я успею переодеться и начну встречать гостей.

Я ответил смиренно:

— Как скажете, ваше сиятельство.

На загородных дорогах извозчиков не густо, вернее, совсем нет. Некоторое время я двигался по направлении к Рингштеттену, то и дело оглядываясь, но извозчиков нет ни в одну сторону, ни в другую, лишь однажды попалась арба с двумя волами, но я иду быстрее, отмахнулся от предложения мужика с вожжами в руках подвести.

Я не аристократ, которому не только позволено опаздывать, но и вменяется в правила хорошего тона, потому ускорил шаг и через полчаса приблизился к воротам величественной усадьбы.

Двое из охраны, как только я подошел ближе, одновременно заступили дорогу.

— Я к графине Сюзанне Дроссельмейер, — сказал я.

— Приглашение?

Я вытащил картонку с золотыми краями, один взял в руки, осмотрел с двух сторон и, вернув мне, кивнул другому.

— Пропусти.

Тот открыл калитку, я перешагнул через порожек, пригибая голову. Поместье роскошное, зданий множество, всё хозяйственное, а в центре дворец в три этажа, вычурно богатый и раскинувшийся на полгектара. На парковочной площадке четыре автомобиля, тоже роскошно украшенные, с монограммами на дверцах, всё ещё похожи на королевские кареты, но чувствуется, что над ними поработали не только дизайнеры, но и умелые механики.

Я быстро вбежал в распахнутые настежь двери главного здания, изнутри льется танцевальная музыка, то есть очень медленная и печальная, под такую нужно двигаться с похоронными лицами, типа па-де-де или па-де-грас, последнюю запомнил ещё из младших классов типа «…под па-де-де и па-де-грас прячу виски под матрас»…

Только бы не менуэт, мелькнула опасливая мысль. Даже с помощью зеттапфлопника не смогу повторить все эти замысловатые движения, которым аристократы учатся годами, иначе хоть не появляйся на придворных балах. Там столько этой изящной пластики танца, поклонов, внезапных остановок, грациозных жестов и плавных приседаний, во время которых могут лопнуть на жопе изящные панталоны.

В просторном зале, залитом светом огромных люстр, пышно одетые гости где-то стоят небольшими группками, в других местах передвигаются медленно и величаво, одаряя встречных точно рассчитанными улыбками, где снисходительными, где добросердечными, а где и покровительственными.

Я высмотрел Сюзанну, сногсшибательна в ярко-голубом платье, кончики изящных туфелек едва выглядывают из-под подола с оторочкой золотым шитьем, декольте уже весьма, в Академии с таким не покажешься, а здесь можно, сиськи должны радовать, им все возрасты покорны, их порывы благотворны… как там дальше… ах да, и обнажают всё вокруг.

В профиль они ещё крупнее, бюстгалтеры ещё не придуманы, но корсеты их вздымают куда круче, из третьего размера делая четвёртый.

С Сюзанной трое мужчин, один из них, как догадываюсь, отец. Второй то ли бывший соученик Сюзанны, то ли сосед, а третий очень мощный мужчина с суровым лицом в гусарской форме полковника, где помимо непомерно пышных эполет в золоте, такие же мощные бранденбургеры в два пальца шириной из переплетённых золотых нитей, причем идут от подбородка и до самого низа, минуя широкий пояс с золотой пряжкой. Блин, да у него ещё и позолоченный аксельбант из шнурков, толщиной в мой палец!

Ещё бы золотые серьги вставил, подумал я с неприязнью, и золотое кольцо покрупнее в нос. Он первым ощутил моё присутствие, обернулся, разглядывая меня с самой неприкрытой враждой, хотя я его впервые вижу, как и он, думаю, меня.

— Ваше сиятельство, — сказал я, кланяясь Сюзанне, — Для меня было великой честью получить ваше приглашение…

Она делает вид, что мне рада, улыбается, но спина настолько ровная, что как бы отшатывается от меня, голубые глаза отсвечивают всё тем же арктическим, даже антарктическим холодом. Волосы убраны в затейливую прическу, получилась башня из расплавленного золота, перевитого голубыми и зелёными лентами, ещё и скрепленная золотыми заколками с крупными сапфирами в набалдашниках, такого же цвета и серьги, камни в них крупные, отборные, за такие можно целое имение купить вместе с прилегающими землями.

Я окинул взглядом ценителя её фигуру, где взору открыта великолепная лебединая шея, холёные руки и крутые как у ватерполисток плечи. Платье туго облегает великолепную фигуру, но от тонкого пояса с золотой пряжкой в виде дракона опускается уже свободно, чуть ли не колоколом, прячет ноги до самого пола, так и не увидишь, кривые или нет, и насколько волосатые.

— Вадбольский, — произнесла она недовольно, — перестаньте пялиться. Мы с вами в Щели Дьявола уже виделись!

— Да, — подтвердил я, — но там вы просто красивая… А здесь вроде бы и не вы вовсе! Ваши родители при вашем рождении не махнулись младенцами с королевской семьей эльфов?

Она раздраженно бросила:

— Грубиян.

Её отец рассматривал меня внимательно, но как бы без малейшего интереса, соученик скользнул по мне равнодушным взглядом и с видимым облегчением отошел к группе веселящейся молодежи, а тот тип в бранденбургах смерил меня совсем уж неприязненным взглядом.

Дроссельмейер, отец Сюзанны, на фоне большинства гостей выглядит изящно, даже предельно изящно, словно подготовлен дизайнерами и визажистами играть роль утонченного аристократа в весёлой пародии.

В ровной аристократической прическе легкая седина, лицо с тонкими чертами. Крупные выразительные глаза, такие же голубые, как у Сюзанны, красиво прочерченные брови, тонкая переносица, да и сам нос, как произведение искусства, хорошо прорисованные и вылепленные губы, острый подбородок, высокие аристократические скулы.

Одет с иголочки, из левого кармашка смокинга выглядывает уголок белоснежнейшего платочка, идеальные брюки, идеальные туфли, и сам двигается легко и с прирожденной грацией аристократа в поколении, начинавшем с завоевания пути из варяг в греки.

Я поклонился.

— Счастлив побывать в вашем доме, Людвиг Карлович.

Вообще-то он Эвальд Пауль Людвиг фон, как пишут в документах, но у России особенная стать, гнилой Запад нам не указ, мы всех именуем, как здесь привычнее, всё-таки и в России у него обширные владения. В родной Тюрингии поменьше, хотя там род накапливал их и укреплял ещё со времен Карла Великого.

Он взглянул на меня с интересом.

— Сюзи говорит, — произнес он приятным голосом, но глаза смотрят цепко и очень внимательно, — вы на инженерном факультете?

Я ответил с поклоном.

— Инженеры — это будущее любой страны. Без инженеров не будет и армии. Современной, я имею в виду.

Он улыбнулся, кивнул.

— Да, финансирование сейчас начинает поворачиваться в сторону поддержки развития инженерии.

— Ой, — сказал я, — финансирование для меня вообще тёмный лес! Я такой профан, не всегда вижу даже разницу между финансовыми операциями и сделками.

Он прищурился.

— Это почему же?

Я развел руками.

— Ну, финансовые операции — это же движение капитала, как я понимаю своим недалёким умом сибирского медведяры? Например, зачисление на счет, рассредоточение на вкладах в разных банках, перевод в другую валюту… но там же присутствует и приобретение на криминально полученные деньги ценных бумаг, что неотличимо от сделок, где «грязные деньги» постоянно участвуют в наличных или безналичных расчетах… И тут я в некоторой прострации.

Он смотрел внимательно, в глазах мелькнуло удивление.

— Я бы сказал, — произнес он осторожно, — у вас превосходное финансовое образование. Я даже некоторые термины услышал впервые, хотя удачные, признаю. «Перевод в другую валюту», «грязные деньги»… гм… очень метко. Какая-то сибирская школа?

— Да, — ответил я и добавил поспешно: — Но перетащить в Петербург не получится, у нас свой патриотизм. Да и наша соседка, Дальневосточная Республика идёт в бурный рост, а Петербург вот-вот развалится, он уже заразился от Запада.

Он вздохнул, на лицо набежала тень.

— Как я скорблю, что моя Сюзи не родилась мальчиком!.. Представляете, у неё настоящий талант финансиста, но где вы видели женщину-финансиста?.. Это вот и толкнуло её в этот неприятный кружок суфражисток… А вы думали, просто мода или чужое влияние?

— Ну, — протянул я, — дело вообще-то правое, хотя будут ещё те перегибы.

Он взглянул на меня внимательно.

— Да, я слышал, вы разделяете их взгляды. Если это искренне, я вам сочувствую.

— В целом, — сказал я очень осторожно, — они правы с точки зрения общечеловеческих ценностей, но впереди очень большие сложности. Даже не с получением прав, этого добьются, а с результатами и резкими изменениями в обществе. Тряхнет настолько сильно, что кто-то усомнится в правомерности…

Он посмотрел в моё лицо с заметным удивлением.

— Вы это понимаете? Такой юный… Но теперь я меньше опасаюсь, что вы входите в круг тех аристократических суфражисток.

И он уверен, мелькнула мысль, что я примкнул к их обществу суфражисток из-за их высокородности, мечтаю втереться в общество повыше, чем сейчас доступно нищему баронету.

Я помолчал было, но не получится ли, что я действительно стараюсь втереться в высшее общество через женщин, это отвратительно, а когда начнутся всякие слухи в Академии, а потом и просочатся в высший свет…

— Ваше сиятельство, — сказал я серьёзно, — вы не поверите, но меня в самом деле ни в малейшей мере не интересует социальный статус моих спутниц по рейду в Щель Дьявола. И я не стараюсь сблизиться, об этом вам могла упомянуть ваша дочь

Он чуть усмехнулся.

— Ещё как упомянула! Но, прошу вас, продолжайте.

— Мне важны сами Щели Дьявола, — сказал я. — И скажу вам то, о чем вы и сами догадаетесь… Да, я хожу туда чаще всего один. Потому, когда иду с ними, они под надежной защитой, так как там был раньше и всё проверил, почистил, разгреб песочек и даже подложил соломки.

Он посмотрел на меня с живейшим интересом.

— Вы интересный молодой человек… А зачем тогда вам эти суфражистки?

— Всё проще, — ответил я. — Я жил в такой глуши, что ничего не слышал о магии. Ну, кроме бабских сказок о ведьмах, бабе-яге, кощее… А когда здесь столкнулся, моё природное недоверие не позволяет эти необъяснимые явления называть магией, ибо магия — нечто сказочное, мечта детишек, которым не хочется ни учиться, ни работать, а хочется всё получить на халяву, или как говорят в Петербурге, задурно. Я иду с ними в Щель Дьявола, помогаю бить зверей и стараюсь понять, что из себя представляет то, что называется в простом народе магией. Для меня это важнее, чем все эти княжны и графини.

Он покачал головой.

— Ишь, в простом народе… Магией зовут все, от Императора до простого землепашца. Но я у дочери выяснял другое. Но пока не получил ответ… Хотя вижу, вы человек рассудочный. Одно то, как строите фразы говорит о том, что сгоряча у вас не бывает ни единого шага. Девушки за вами, как за каменной стеной. Но… зачем вам их общество? Что вы хотите получить? Простите, что интересуюсь вот так в лоб.

Я учтиво поклонился.

— В мире началась научно-техническая революция, но пока её мало кто замечает. А она изменит мир… и женское движение в особенности.

Он чуть приподнял одну бровь.

— Научно-техническая?.. Интересное словосочетание…

— Изобретение парового двигателя, — сказал я, — постройка сети железных дорог, что покроет Россию… И весь мир. Их ещё нет, но уже строятся, они будут!.. Разработка шахт, рудников, постройка металлургических заводов… да наши отцы-прадеды ахнули бы и не поверили, что такое возможно. Но, ваше сиятельство, это потребует людей другого склада. Аристократия окажется неспособна справиться с этим новым миром… придут простолюдины… не в одиночных экземплярах, как пока что, а в массе, и женщины во всём станут наравне с мужчинами, что вообще-то, если честно, справедливо.

Он взглянул на меня задумчиво.

— Из этих соображений и поддерживаете суфражизм?

Я ответил, чуть понизив голос:

— Он полностью придуман мужчинами, им же лучше и дальше управлять этим движением. Понятно, чтобы помочь женщинам в их справедливой борьбе.

Он смотрел на меня задумчиво и внимательно.

— Вижу, вас хорошо учили с детства. А я, уж простите, представлял вас в образе ловеласа, падкого до женщин… Единственное, что видел хорошего, что вы, когда ситуация становится опасной, отбрасываете всякую игру в суфражизм и берете управление отрядом и его защиту на себя. Сюзи мне уже успела пожаловаться.