Венецианский альбом

Глава 17

Джулиет, Венеция, 9 июля 1939 года

Воскресенье. В Англии это день отдыха. Все магазины закрыты. Утром звонят колокола, но не в такую бессовестную рань, как тут, и упорядоченно, а не как попало. В погожий денек на деревенской лужайке могут устроить пикник или крикетный матч. Но здесь воскресенье — день шумных празднеств. По всему городу в разное время звонят колокола, сзывая горожан к мессе. Почти все жители, кажется, истово верующие. Синьора Мартинелли, например, пошла сегодня на восьмичасовую службу. Она вежливо спросила, не хочу ли я к ней присоединиться и не возражаю ли, если завтрак будет попозже. Я сказала, что насчет завтрака не возражаю, но отклонила любезное приглашение.

— Знаете, тут ведь есть англиканская церковь. Святого Георгия. Рядом с вашей академией, совсем недалеко. Вроде бы у них службы начинаются попозже, я так понимаю, англичане не из ранних пташек, и, конечно, они не должны поститься перед причастием, раз уж у них нет нормального таинства принятия святых даров. — Она снова фыркнула.

Я поблагодарила ее и постаралась сделать вид, что рада новости о церкви — создавалось ощущение, будто, по ее мнению, тот, кто не посещает хоть какую-нибудь, проклят и обречен на адовы муки. На самом деле мне хотелось побывать в католическом храме, и я сообщила хозяйке, что, пожалуй, схожу в Сан-Марко. Та одобрительно кивнула.

— И прекрасно, — сказала она. — Может, вы еще обратитесь в истинную веру.

Мы вместе позавтракали (без всяких свежих булочек, потому что пекарни закрыты, только мясная нарезка и персики), сидя у открытого окна и слушая далекий звон колоколов. Потом я отправилась в базилику.

Раньше я бывала там только как турист. Сейчас церковь была полна народу. Пел хор, и прекрасные звуки эхом отдавались под куполами. В окна купола лился свет, осветив сперва один альков, потом другой. Везде сияло золото, высокий алтарь блистал драгоценными камнями. В воздухе витал сладкий запах ладана. Привыкшая к простоте англиканских храмов, я была ошеломлена, как будто оказалась на каком-то театральном действе, а не в доме молитвы. Попытки следить за ходом мессы по книге, половина текста которой была на итальянском языке, а вторая половина на латыни, не увенчались успехом. Ударил колокол. Все преклонили колени. Колокол ударил снова. Все встали. Я постоянно отставала от остальных на полсекунды и понятия не имела, что происходит. Внезапно мне стало очень одиноко. Все прихожане сидели со своими семьями — длинные ряды детишек рядом с гордыми родителями, вот один, самый младший, закапризничал, и отец взял его на колени. А у меня никого не было.

Я вышла из храма с чувством неловкости и неудовлетворенности. Может, на следующей неделе нужно будет все-таки сходить в храм Святого Георгия.

Я упомянула в разговоре с хозяйкой, что приглашена на суаре в Лидо — к графине, ни много ни мало. Это произвело впечатление, и синьора Мартинелли предложила пообедать вместе, раз уж меня не будет во время ужина, за который я плачу. На обратном пути из церкви я встречала семьи, направлявшиеся к остановке вапоретто с полотенцами и принадлежностями для пикника. Мне подумалось, что было бы неплохо тоже искупаться, но я уже приняла приглашение своей квартирной хозяйки к обеду. Должна сказать, что та постаралась на славу. Стол — обеденный, а не кухонный, за которым мы обычно ели — был застелен кружевной скатертью. Синьора Мартинелли подала антипасто из дыни и прошутто, потом — пасту с сыром, и под конец — маленькую свиную отбивную с кабачком. Я уже понимала, что приготовить мясо значило для нее пойти на серьезную жертву, и порадовалась, что по условиям найма она все-таки должна иногда подавать его. Она даже открыла бутылку красного вина.

Я спросила синьору Мартинелли о ее семье. Оказывается, ее муж умер много лет назад, но есть сын, который теперь живет в Милане и иногда приезжает в гости. Его жена не очень-то симпатико. И у них нет детей. Могу я такое вообразить? Нет детей. А значит, у нее ни одного внука.

— У моей матери тоже пока нет внуков, — сказала я, — но, наверно, у моей сестры Винни скоро появятся дети. Просто она пока еще не слишком давно замужем.

— А вы? Почему вы не выходите замуж? Вы привлекательная женщина. Неужели вам никогда не хотелось связать жизнь с мужчиной?

— Я живу в деревне и ухаживаю за матерью. Преподаю в женской школе. На самом деле, у меня мало возможностей знакомиться с мужчинами.

— Может, пока вы тут, вам встретится хороший итальянский мужчина, — предположила она.

Я улыбнулась.

— Это было бы славно, но, боюсь, потом я должна буду вернуться к маме.

Мы закончили трапезу фруктами, и я помогла хозяйке вымыть посуду. Голова немного кружилась, потому что привычки пить днем у меня не было. На самом деле у меня вообще не было привычки к вину. Я вернулась к себе в комнату и погрузилась в глубокий сон, а проснулась оттого, что на улице внизу раздавалась песня. Высунувшись в окно, я увидела человека, который сидел у нас на крыльце, играл на аккордеоне и распевал. Вокруг столпились люди, они хлопали и подпевали. Какая-то девочка пустилась в пляс и закружилась так, что ее длинные темные косы взлетели в воздух. Это была радостная, веселая сценка, но я снова почувствовала себя посторонней, наблюдательницей.

В семь часов я оделась, на этот раз в вечернее платье и накидку с бахромой, и собралась на остановку вапоретто. Синьора Мартинелли без всяких просьб вручила мне ключи, как будто вечер с графиней все оправдывал.

— Узнайте, во сколько последнее вапоретто, — сказала она. — По воскресеньям они ходят не так часто.

Я двинулась в путь, полная ожиданий и молясь, чтобы по пути через лагуну ветер не уничтожил мою прическу. Нас пригласили к восьми, но меня воспитали в убеждении, что приходить точно вовремя невежливо. Однако я не ожидала, что вапоретто не будет так долго и что в него набьется такая куча народу, направляющегося в Лидо, чтобы потанцевать или поиграть в азартные игры (оказалось, там расположены ночные клубы и казино). Мы целую вечность высаживали пассажиров сперва на Сан-Дзаккариа, а потом и на других остановках. Поэтому на место я прибыла поздно и поспешила от причала через площадь и дальше по широкой улице под названием Гранвиале Санта-Мария-Элизабета. Мне вспомнилось, как язвительно Имельда прокомментировала опоздание Генри. Интересно, что она говорит обо мне сейчас — если, конечно, приехала сама. Я передала приглашение остальным иностранным студентам, но оно, казалось, не привело их в восторг.

— Ну, если ничего получше не подвернется, — сказал тогда Гастон. — Не то чтобы мне хотелось провести воскресенье именно так. Никто не знает, где можно как следует потанцевать?

Ну а сейчас я глубоко вздохнула, прежде чем открыть эти высокие, увенчанные золочеными пиками ворота и пройти по гравиевой дорожке между пальмами к кроваво-красной вилле. Мне открыл дверь пожилой слуга, который провел меня подлинному мраморному коридору в патио за домом. Между деревьев были развешаны фонарики, мерцавшие от прохладного адриатического бриза. Хотя еще не совсем стемнело, фигуры людей во внутреннем дворике окутывал сумрак, и я на мгновение притормозила, чувствуя неуверенность и побаиваясь толпы.

Но тут меня заметила графиня.

— А-а, вот и моя английская приятельница, — сказала она, выступая вперед и протягивая ко мне руки. — Вы пришли, как замечательно. Позвольте же представить вас моим друзьям.

Я ужасно застеснялась, но выйти к остальным все-таки пришлось. Оказалось, остальные студенты тоже были тут. Даже Генри успел добраться до виллы раньше меня. Он махнул мне рукой и отсалютовал бокалом. Они с Францем стояли возле нашего профессора и его жены. Еще я узнала веселого священника и лощеного Витторио, который болтал с болезненно худой, но ужасно элегантной блондинкой.

— Позвольте представить вам Биби и Артуро из Испании, — сказала графиня. — А это еще одна наша гостья, мисс Браунинг из Англии.

Они вежливо кивнули и вернулись к разговору, а графиня повела меня дальше. Я не сомневалась, что Биби с первого же взгляда на мое платье решила, что со мной даже разговаривать не стоит. Тем временем я оказалась возле другой, высокопоставленной с виду пары.

— Позвольте представить вас графу Да Росси.

Я обнаружила, что почти неприлично уставилась в лицо мужчине с военной выправкой и седыми, стального оттенка волосами, который определенно выглядел как более пожилая версия Лео. Почему тот никогда не упоминал, что его отец — граф?

А граф, видимо, заметил мою тревогу, потому что дружелюбно улыбнулся мне.

— Не надо так волноваться, — сказал он, — уверяю вас, я не кусаюсь.

— С вашей стороны так любезно почтить нас своим присутствием, граф, — сказала графиня и обратилась ко мне: — Вообще-то граф не славится как покровитель искусств.

Это не так, — возразил граф Да Росси. — Я большой ценитель настоящего искусства. Пригласите меня на выставку Караваджо, Леонардо или даже Ренуара, и я немедленно буду там. Я ценю красоту. Но не уверяйте меня, что изображение женщины с двумя головами, одним глазом и тремя грудями красиво!

— Искусство — это не всегда красота, — проговорил профессор Корсетти. — Оно призвано вызывать эмоциональный отклик, будить гнев или даже печалить.

— И какой отклик должна вызывать эта одноглазая дама с тремя грудями? — требовательно спросил граф. — Жалость? Омерзение?

— Может быть, восхищение?

Граф мотнул головой.

— Но вы все же пришли, — сказала графиня, — хоть и знали, что я собираюсь продемонстрировать новое произведение искусства.

— Не смог устоять перед искушением снова увидеть вас, — ответил он.

— Льстец. Но где же ваш сын и очаровательная Бьянка?

— Она не пожелала проделать нелегкое путешествие через лагуну, — с улыбкой сообщил граф.

— Она нездорова? Может быть, в интересном положении?

— Насколько мне известно, нет. Хотя, конечно, надежда есть, — сказал граф Да Росси. — Но я скорее думаю, ей неинтересно наше общество. Слишком многие здесь чересчур стары и скучны для нее.

— Чепуха! — воскликнула графиня. — Говорите за себя. Я, может, и стара, но никто не посмеет заявить, что я скучна, не так ли, дорогой? — Она обернулась к Витторио.

— Категорически нет, кара миа.

Я с интересом наблюдала эту сцену. Так значит, графиня, возможно, не просто покровительствует Скарпе, как меценат галеристу, хотя он моложе ее по крайней мере лет на тридцать? Но она действительно все еще привлекательная женщина с такими живыми глазами!

— Вам до сих пор не предложили выпить.

С этими словами графиня взяла меня за руку и увела от отца Лео.

Меня продолжала бить легкая дрожь. Я чувствовала облегчение от того, что Лео и Бьянка не явились на суаре.

— Ага, вот и приветливое лицо, — сказала графиня Фьорито, переключаясь на английский при виде человека, стоявшего у столика с напитками. На нем был блейзер типично английского вида. — Это мистер Реджинальд Синклер, консул ее величества в Венеции. Реджи, дорогой, это ваша соотечественница мисс Браунинг.

— Здравствуйте, дорогая моя, — приветливо улыбнулся мне консул, пожилой мужчина со светлыми усами и обвислыми щеками, придававшими ему довольно понурый вид. — Так приятно встретить тут землячку, англичанку. Большинство наших сограждан сбежали домой. Подозреваю, они опасаются худшего.

— Вы думаете, будет хуже?

— Боюсь, что да, — ответил он. — Я все жду, не отзовут ли и меня, и если да, то когда это случится. Все зависит от Муссолини: решит ли он взять пример со своего кумира Адольфа. Сомневаюсь, что у него есть ресурсы, чтобы развязать настоящую войну, но даже если он предложит Германии использовать Венецию в качестве военной базы и, следовательно, втянет город в свои политические интриги против воли его горожан, это уже будет достаточно плохо.

— Незадача какая, — сказала я. — Наверно, из Венеции выйдет отличная военно-морская база.

— Нацисты имеют виды на Триест, который до мировой войны был крупной австрийской базой, — объяснил консул, — но Венеция — более безопасная гавань, к тому же среди здешних мелких островков легче спрятать корабли. — Он покачал головой. — Но давайте не будем гадать, что может случиться. Постараемся получить как можно больше удовольствия от великолепного венецианского вечера и приятного общества, согласны?

Я кивнула. Консул взял бокал просекко и передал мне.

— Так вы здесь в гостях?

— Я приехала на год, учиться в академии, — проговорила я. — Получила стипендию и на время распрощалась с учительской работой.

— Ах как славно! На вашем месте я воспользовался бы этим на полную катушку. Венеция по-прежнему один из немногих цивилизованных городов этого мира. Националистические законы, принятые дуче в прошлом году, должны были устранить евреев из сферы образования, а затем лишить их собственности. Но ничего подобного тут не произошло. Венецианцы живут как жили, благополучно ведут дела с гетто и закрывают глаза на горожан еврейского происхождения вроде нашей дорогой графини.

Я в удивлении уставилась на него, а потом перевела взгляд на графиню Фьорито. До сих пор я толком не принимала во внимание того факта, что она еврейка.

— Но ведь ее муж был итальянским графом, — заметила я.

— Разумеется, был, но это не имеет никакого отношения к ее национальности. Насколько я понимаю, она родилась в Париже, в бедной еврейской семье. Конечно, здесь она пользуется большим уважением и многое делает для города, занимается благотворительностью. Большинство даже не знает о ее происхождении. — Консул придвинулся ко мне поближе. — Я посоветовал ей подготовить план побега, просто на всякий случай.

Подошел слуга с подносом закусок. Мистер Синклер с энтузиазмом занялся ими, а я взяла себе шампур с креветками. К нам присоединились Генри Данби и священник, и тревожный разговор закончился. Я знала, что война уже, возможно, маячит на горизонте, но до сих пор не задумывалась над тем, что мне может грозить настоящая опасность.