Венецианский альбом

Глава 3

Джулиет. Венеция, май 1928 года

Мне повезло: войдя в холл, я первым делом встретилась с хозяйкой. Увидев меня, она в ужасе воздела руки к потолку.

— Кара[3] синьорина, что случилось?

— В канал упала, — призналась я.

— Дио мио! Су бито[4], снимайте одежду и вымойтесь.

Хозяйка с беспрерывным негромким кудахтаньем загнала меня в ванную, пустила воду и помогла избавиться от промокших вещей, умудрившись дать мне понять, что сама разберется с моим платьем и нижним бельем. Она убежала куда-то с ними, а вернулась с большим полотенцем и халатом. Я лежала в ванне, наслаждаясь теплой водой, и с улыбкой думала о Лео. Всю жизнь я мечтала о том, чтобы влюбиться, но за все годы, что я училась в женской школе, на горизонте ни разу не возникло ни единого молодого человека — даже тамошним садовникам и тем было за восемьдесят. И вот это наконец-то со мной случилось. Прекрасный юноша изъявил желание вновь меня увидеть. Я вздохнула от незамутненного счастья.

Когда я попыталась незаметно прокрасться в нашу комнату, выяснилось, что тетя Гортензия сидит там за чтением. Она изумленно уставилась на меня:

— Ты принимала ванну? Я не слышала, чтобы лилась вода.

— Хозяйка набрала мне ванну внизу, — сказала я. — Мне немного не повезло, я оступилась и упала в канал.

— Джулиет! Стоило мне единственный раз выпустить тебя из виду, и ты чуть не утонула! О чем ты только думала?

— Я не собиралась тонуть, ничего подобного, — возразила я. Потом набрала в грудь побольше воздуха, продумывая фразы, которые собралась произнести вслух. — Я попыталась набросать одну интересную крышу, увлеклась, подошла слишком близко к краю канала и оступилась. Впрочем, мне на помощь пришел один очень добрый человек и привез меня сюда в своей лодке.

— Ты села в лодку к незнакомцу?

— Я не могла выбраться из канала, там не было лестницы, а он мне помог. И уж всяко это лучше, чем идти домой пешком, когда выглядишь как мокрая курица.

Тетя вздохнула.

— Ладно, будем считать, ничего плохого не случилось. Хотя, наверно, твой красивый новый альбом совсем испорчен?

— Мне удалось бросить его на берегу, пока я падала, — быстренько сообразила я. — Так что ты правильно сказала, ничего плохого не случилось. А молодой человек, который меня привез, окончил школу в Англии.

— Правда? И какую же?

— Амплфорт.

Она фыркнула:

— Это католическая школа.

— Ну конечно. Скорее всего, он католик, раз уж живет в Венеции. Но он из хорошей семьи, у них палаццо. А еще он рассказал мне о биеннале. Ты о ней слышала? Большая выставка, павильоны со всего мира.

— Современное искусство. — Тут тетушка испепелила меня взором. — Миро, Пикассо и прочая чепуха. Надеюсь, в художественной школе тебя не будут учить ничему в таком роде. Кто угодно может эдак размазать краски по холсту и назвать это картиной. Даже ручной шимпанзе может нарисовать что-нибудь получше.

— Но ведь мы все равно можем пойти и посмотреть? Мой спаситель предложил нам там все показать.

— Разумеется, нет. Это не то искусство, с которым я хотела бы тебя познакомить, а идти куда-то с незнакомым мужчиной в высшей степени неприлично. Твой отец решит, что я пренебрегаю своим долгом.

— Он из очень хорошей семьи, — снова сказала я. — Он показал мне свой дом — скорее, даже палаццо. Великолепное здание из цветного мрамора на берегу канала, напротив дворца Гритти.

Тетушка опять вздохнула.

— Боюсь, моя дорогая, этот молодой человек рассказывал тебе сказки. Судя по описанию, ты говоришь о палаццо Росси.

— Точно, — подтвердила я, — он сказал, что его фамилия Росси. Росси что-то.

— Гхм, — покровительственно ухмыльнулась она, — сильно в этом сомневаюсь, — и потрепала меня по руке. — Милая моя, ты еще молода и неопытна. Этого мальчишку, скорее всего, послали с каким-нибудь поручением в хозяйской лодке, вот он и рад был пустить пыль в глаза молодой иностранке. Ну да неважно, все равно встречаться с ним еще раз просто неприлично.

— Он обещал, что приедет сюда к десяти утра. Смогу я хотя бы сказать ему, что у меня не получится с ним поехать? Заставлять человека ждать зря просто невежливо.

— Это если он действительно явится, — усмехнулась тетя. — Думаю, окажется, что хозяйской лодки у него больше не будет, и это ты прождешь его зря.

— Но хотя бы попробовать-то можно?

— Лучше не надо, — сказала она. — В любом случае я запланировала для нас на завтра Мурано — конечно, если позволит мое самочувствие.

Я поняла, что ее не переспоришь, однако мысль, что Лео будет меня ждать и в конце концов сочтет грубиянкой, была просто невыносима. Наконец выход нашелся. Я вырвала из альбома лист и написала на нем:

Поднявшись на следующее утро, я незаметно выбралась из комнаты и пришпилила записку (в конверте, который лежал в пансионе вместе с остальными канцелярскими принадлежностями; мне пришлось умыкнуть его) к деревянному столбу у канала, предназначенному, чтобы привязывать к нему гондолы.

Тетя Гортензия, похоже, совершенно пришла в себя. Мы позавтракали и наняли лодку, чтобы отправиться на остров Мурано. Всю дорогу я думала, приезжал ли Лео, прочел ли мое письмо и пожалел ли, что все так вышло. Наблюдать за стеклодувами в Мурано было довольно интересно, хоть и жарко, и мы с тетей вышли из помещения фабрики с пунцовыми лицами.

— Ну, думаю, на сегодня хватит, — сказала тетя Го, подталкивая меня к поджидающей моторке.

Мне хотелось заглянуть в здешний магазин и, может быть, купить изысканные бусы местного производства, но тетушка объявила здешние цены непомерными и сказала, что лучше посетить лавку возле моста Риальто, где можно поторговаться.

На обратном пути мы поравнялись с островом под названием Сан-Микеле.

— Экко Сан-Микеле! — провозгласила тетя Гортензия, стоило нам приблизиться к нему.

— Мы тут тоже сойдем? — поинтересовалась я.

— Боже, нет. Это кладбище.

Когда лодка подошла еще ближе, я разглядела, что весь остров будто состоит из белых мраморных надгробий: одни походили на маленькие домики, другие были увенчаны ангелами. Я подумала, что, наверно, это хорошее место для вечного упокоения.

— Теперь-то ты понимаешь, почему я всегда останавливаюсь в этом пансионе, — сказала тетя, когда мы наконец вернулись с прогулки и нам в сад принесли по стакану лимонада из свежевыжатого сока. — Это так цивилизованно — сидеть в тени и восстанавливать силы.

Потом она отправилась немного отдохнуть, а я проскользнула туда, где оставила записку, и почувствовала облегчение, обнаружив, что ее нет. Значит, теперь Лео хотя бы знает, что я не наплевала на его приглашение. Но тут на меня со страшной силой навалилось осознание того, что я больше никогда его не увижу. Не увижу, как сверкают его глаза, как светлеет его лицо, когда он смеется. И это оказалось почти невыносимо.

После того, как тетушка восстановила силы, мы вновь отправились на прогулку — шаг за шагом преодолели мост Академия (все пятьдесят две ступени вверх и пятьдесят вниз) и посетили академию.

— В этой академии учат тому же, чему ты начнешь учиться с сентября. А еще тут просто великолепное собрание картин, — объяснила тетя.

Я осмотрелась по сторонам в надежде хоть одним глазком увидеть какого-нибудь студента, но тетя прошествовала прямиком ко входу в музей. Как и во Дворце дожей, я была ошеломлена размером и великолепием картин: куда ни глянь, сплошь девственницы, святые мученики и папы во время коронации. Втайне я уверилась, что современное искусство на биеннале понравилось бы мне больше, и невольно восхитилась стойкостью тети Го. Она шагала вперед, беспрерывно восторгаясь и комментируя каждое полотно.

Потом мы отправились к мосту Риальто и расположенному возле него рынку. Тетушка позволила мне немного порисовать, пока она пила кофе в кафе у Гранд-канала. Мне понравилось делать наброски рынка, его прилавков с фруктами и овощами, женщин в длинных крестьянских юбках, бравых черноусых мужчин. Рыбный рынок не заворожил меня до такой степени: из-за слишком сильного запаха задерживаться там вовсе не хотелось. Я вернулась к тете Го, и она предложила мне джелато, замечательное итальянское мороженое с новым для меня вкусом — фисташковое и страччателла. К нему подавали вкуснейшие вафли.

Тетя Го была одной из невероятно стойких викторианских дам. Когда мы возвращались в пансион, она не выказывала никаких признаков усталости. Я предложила ей воспользоваться услугами вапоретто, изрядно утомившись к тому времени, но она заявила, что в водных трамвайчиках слишком много народу, а ей совершенно не улыбается перспектива оказаться прижатой к какому-нибудь итальянцу.

— Понимаешь, они щиплют дам за мягкое место, — в ужасе шепнула она мне.

Я постаралась не улыбнуться.

Наконец мы добрались до пансиона и переоделись к ужину. Тетя Го пожелала чего-нибудь такого, что не вызовет расстройства ее деликатного желудка, поэтому мы ели грибное ризотто. Оно оказалось довольно неплохим, как и последовавшее за ним пирожное с кремом, и мне позволено было выпить бокал местного белого вина называемого пино гриджио. Мы посидели, разговаривая с другими постояльцами пансиона — вернее, разговаривала тетушка, а я просто сидела, жалея, что не могу сейчас наслаждаться видами и звуками города — и около десяти отправились с постель.

Тетя Го мгновенно уснула, а я все лежала, прислушиваясь к далекой музыке, и почти задремала, когда услышала, как что-то скребется в ставни. Я встала. Может, это ветер? Но никакого сквозняка не чувствовалось. Потом звук повторился. Я открыла ставню и огляделась.

— Джульетта! Я внизу! — раздался шепот.

И действительно, прямо под моим окном обнаружился Лео со своей лодкой.

— Спускайтесь, — прошептал он, протягивая ко мне руки, — я помогу.

— Но на мне только ночная рубашка, — сообщила я, а мое сердце билось при этом громко-громко.

— Вижу, — усмехнулся он. — Одевайтесь побыстрее.

Не веря в происходящее, я тем не менее натянула одежду и, возясь с пуговицами, то и дело бросала торопливые взгляды на храпящую тетушку. Потом положила в своей кровати диванный валик и подушку так, чтобы они могли сойти за спящего человека, и полезла в окно. Спускаться было далековато, и я заколебалась, но руки Лео тут же снова поднялись, он обхватил меня за талию и перенес в свою лодку.

— А теперь, — сказал он, — поехали.

— Но ставни? — я посмотрела вверх; ставни, действительно, остались полуоткрыты.

Он осторожно встал на борт лодки и закрыл их. Потом оттолкнулся веслом, и мы бесшумно поплыли вдоль берега канала, пока наконец не оказались достаточно далеко, чтобы можно было завести мотор. А потом лодка понеслась в ночь.

Вырвавшись на просторы Гранд-канала, мы переглянулись, и я издала нервный смешок. До сих пор я всегда была пай-девочкой и вдруг осмелилась поступить так опрометчиво! Лео тоже засмеялся.

— Куда мы едем? — спросила я.

— Увидите, — все так же обаятельно улыбаясь, ответил он.

Мгновение я гадала, уж не похитили ли меня. В школе мы, девчонки, слышали об торговле белыми рабынями, а я, как говаривала тетушка Го, была ужасно наивной. Но этот юноша совершенно не вязался с моими представлениями о работорговцах, мне казалось, что они выглядят совершенно иначе.

— Ну так расскажите же о моих котятах, — попросила я. — С ними все в порядке?

— Им очень повезло. Оказалось, у нас в Венето развелись крысы, так что наша кухарка отвезет их в поместье, а управляющий будет кормить, пока из них не вырастут настоящие крысоловы.

Я испустила легкий вздох облегчения, надеясь, что собеседнику можно верить. Никакого опыта общения ни с мальчиками, ни с мужчинами у меня не было, а с незнакомыми иностранцами и подавно. Мне хотелось ему доверять, а он предложил сопровождать меня вместе с тетей на фестиваль искусств. Наверно, из этого следует, что он достоин доверия, ведь так?

Мы добрались до конца Гранд-канала, туда, где он вливался в лагуну. Справа маячил огромный храм с белыми куполами. Когда мы начали движение вдоль променада, на воде заискрились отражения огней. Хотя стоял поздний вечер, тут кипела жизнь, прогуливались люди, до нас долетали звуки музыки и смех. Я понадеялась, что Лео, быть может, привез меня сюда повеселиться, но потом сообразила, что не одета для вечернего выхода. Тем временем мы продолжали плыть, миновали площадь Святого Марка, и вот уже слева от нас не осталось ни зданий, ни людей, одна только темнота, а мне, конечно, снова стало неспокойно.

— Куда мы едем? — дрожащим голосом спросила я.

— Я хотел отвести вас на биеннале, — сказал он, — но, к сожалению, ночью там закрыто. Зато я могу показать, где она находится. Это Джардини, наш городской сад. Мое любимое место.

С этими словами он подвел лодку к причалу, выпрыгнул, крепко привязал ее и протянул мне руку. Я сошла на берег, а он нагнулся и вытащил из лодки корзину.

— Что это? — поинтересовалась я.

— Я хотел как следует угостить вас, пока вы тут, — объяснил он. — Ресторан ваша тетя не разрешила бы, значит, остается пикник. Идемте, я покажу свое любимое место.

— Пикник? Может, вы не и заметили, но вообще-то сейчас темно, — удивилась я.

— Разве есть закон, запрещающий устраивать пикники в темноте? Очень сомневаюсь.

Лео взял меня за руку — замечательное ощущение; я сразу поняла, что мне с ним ничто не угрожает. Дорожка вилась среди величественных старых деревьев и зарослей кустарника, причем некоторые кусты стояли в полном цвету. Тут и там попадались фонари, и света как раз хватало, чтобы видеть, куда мы идем. Время от времени мимо проходили другие пары, повстречалась нам и пожилая дама, выгуливавшая свою собаку. Жизнь в Венеции даже в такой поздний час шла своим чередом!

— Видите, вон там, за деревьями? — показал Лео. — Это павильон Германии. — Я разглядела белое здание с колоннами, как в храме. — А там павильон Англии. Их тут много разбросано по всей территории. Жаль, что я не могу отвести вас ни в один. Придется обходиться тем, что снаружи.

Он остановился у скульптуры, изображающей греческого бога, над которой потрудились дожди и морская соль. Постамент обвивала виноградная лоза, а по обе его стороны росли кусты.

— Вот эта статуя — моя любимая, — сказал Лео, проводя ладонью по руке бога, словно тот был живым.

— Его правда изваяли в Греции?

— Наполеон поставил его здесь, когда велел заложить этот сад, — объяснил он. — Я не знаю, привезли его из Греции или сделали специально, чтобы поставить здесь, в тысяча восьмисотом году. Тут повсюду подобные скульптуры.

— У него печальный вид, — сказала я, всматриваясь в бородатое лицо.

— Опечалишься тут, когда тебя постоянно разъедает морская соль, — отозвался Лео, коснувшись кисти руки бога, на которой сохранились лишь обрубки вместо пальцев. — А знаете, что мне еще здесь нравится? Вот это большое старое дерево у него за спиной. Вроде бы оно называется платаном. Когда я был мальчишкой, то любил прятаться между статуей и деревом. Заберусь туда и играю, как будто оказался на необитаемом острове, совсем один, или шпионю за людьми, которые проходят мимо.

— А я все время пряталась в саду у нас за домом, — сказала я. — Играла, что я кролик или белка.

Лео напоследок погладил статую.

— Вам нужно вернуться сюда и нарисовать его, — предложил Лео. — Ему это понравится — оказаться в вашем альбоме.

— Вряд ли тетя Го одобрит. На нем же нет одежды.

— Но сад-то она одобрит наверняка. Все англичане любят сады, правда же?

— У нас уже почти не осталось времени. Мы проведем в Венеции еще один день, и все.

— Но вы вернетесь сюда, когда станете знаменитой художницей.

Я не могла не улыбнуться, услышав эти слова.

— Когда я смотрела здешние картины, то, наоборот, боялась, что никогда не дорасту до таких высот.

— Но это было искусство прошлого. Вы же наверняка видели Пикассо, Дали, Миро? Они нарушают все правила. Изображают мир таким, каким он им видится. То, что у них в Сердцах. Вот и вы должны делать так же.

— Я надеюсь, что смогу. Люблю писать красками и рисовать, и папа, спасибо ему, согласился оплатить мне художественную школу.

— А чем занимается ваш отец?

Я поморщилась и сказала:

— Его ранили во время мировой войны. Даже не ранили, он отравился газом, и у него серьезно повреждены легкие. Какое-то время он пытался снова, как до войны, работать в Сити, но в последнее время мало что делает. Он получил небольшое наследство, на него-то мы и живем. Папа сделал инвестиции, и, кажется, довольно удачно. Я училась в закрытой школе, и сестра тоже скоро туда поступит.

— А братья у вас есть?

— Нет, только сестра, и она гораздо младше. Понимаете, нас разделяет война. — Я помолчала. — А у вас братья есть?

— К сожалению, нет, я единственный сын в семье, у меня две сестры. Одна ушла в монастырь, а вторая вышла замуж и регулярно рожает детей, как и положено хорошей итальянской жене.

— А вам хотелось бы иметь брата?

— Конечно, и лучше старшего. Тогда он взял бы бизнес в свои руки, а я мог делать со своей жизнью, что захочу.

— И что же вы хотите?

— Путешествовать по свету. Коллекционировать прекрасные вещи. Может быть, открыть художественную галерею. Может быть, написать пьесу. У меня целая куча совершенно непрактичных желаний, которые я никогда не смогу осуществить. Мой отец — человек могущественный и властный, у нас судоходная компания. Наша семья занимается коммерцией со времен Марко Поло, отец — хороший друг Муссолини, так что… к нам вроде как благоволят.

— Значит, вы по-настоящему богаты?

— Боюсь, что да.

— Но разве это не замечательно? Я знаю, что раньше, когда папа был здоров, моя семья жила лучше и наслаждалась этим. Они путешествовали по Европе, мама заказывала платья в Париже. А теперь мы все шьем у местной портнихи, миссис Раш, и это заметно по тому, как я одета.

— Мне кажется, вы прекрасно выглядите.

Я замолчала и вспыхнула, не зная, как реагировать на его комплимент. И едва осмелилась задать следующий вопрос:

— Лео, вы сказали, что богаты, к тому же вы обладаете привлекательной внешностью. Зачем вам терять время с девушкой вроде меня?

Мы стояли под фонарем, и я увидела, что Лео улыбается.

— В вас что-то есть. Вы непохожи на моих знакомых девушек. Им скучно жить, они хотят только одного — чтобы на них тратили деньги. А вы… вы так стремитесь к разным впечатлениям. Вы хотите попробовать все, что предлагает жизнь.

— Так и есть. Сейчас я здесь, и мне хочется путешествовать. Увидеть мир. Стать свободной, независимой женщиной.

Произнося эти слова, я поняла, что действительно хочу именно этого. Раньше я не особенно задумывалась, что буду делать после художественной школы, но теперь, побывав в Венеции, узнала: мир огромен и прекрасен, и я должна его повидать. И уж конечно, меня не устраивает будущее, ограниченное чопорной английской деревней.

— А замуж выйти вы не хотите?

— Может быть, когда-нибудь. — Говоря это, я покраснела, благо было темно. — Но не раньше, чем пойму, кто я такая и чего хочу.

До сих пор мы шли по темной тихой гравиевой дорожке между призрачными силуэтами зданий и куртинами высоких деревьев, но тут снова остановились.

— Возможно, ваше искусство должно быть больше похоже вот на это? — спросил Лео, и я увидела впереди очертание еще одной статуи.

Это была громадная металлическая скульптура, вероятно изображавшая вставшую на дыбы лошадь, но странно искаженную. Ее вид вызывал какое-то тревожное ощущение.

— Работа современного немецкого автора, — сказал Лео. — Он подает большие надежды.

— Вряд ли мне хотелось бы создавать что-то настолько пугающее, — призналась я. — Мне нравится красота.

— Ну еще бы. Сколько вам лет, восемнадцать?

Я кивнула.

— В восемнадцать всем нравится красота. И всем представляется великое будущее. — Он помолчал. — Ну, мы пришли. Вот место для нашего пикника.

Мы вышли на поросшую травой лужайку, окруженную с трех сторон густыми кустами. С четвертой стороны открывался вид на лагуну. Вдалеке сверкали огни.

— Там Лидо, — пояснил Лео. — Пляж и красивые виллы с садами. Вам нужно будет там искупаться.

— Я не привезла с собой купального костюма, — сказала я. — Думала, тут только церкви и картинные галереи. К тому же, — пришлось добавить мне, — у нас остался всего один день в Венеции.

Он кивнул.

— Значит, вы снова сюда приедете. Когда станете независимой женщиной.

— Надеюсь.

Лео расстелил на траве подстилку и сказал:

— Садитесь.

Я так и сделала. Он опустился рядом на корточки, открыл корзину и стал с довольным видом доставать оттуда многочисленные баночки и коробочки, приговаривая:

— Вот сыры: бель паэзе, пекорино, горгонзола, моцарелла… его едят с помидорами. — Он показывал, где какой сыр, выкладывая их на деревянную доску. — А вот салями, ветчина и оливки. И хлеб. И вино. А еще персики из нашего поместья. Видите, с голоду мы не умрем.

Он налил вино в два стакана и вручил мне один из них. Я сделала глоток. Вкус был насыщенным, теплым, почти фруктовым. Хотя я поужинала, а время близилось к полуночи, обнаружилось, что аппетит у меня как после нескольких дней голодания.

— Ммм, — вот и все, что мне удалось произнести.

Лео, улыбаясь, кивнул. Он смотрел, как я ем, с таким удовлетворением, словно был фокусником, только что удачно проделавшим какой-то сложный трюк.

С Адриатического моря задул прохладный бриз, но вино согревало мне тело изнутри. Я откусила персик, и по подбородку потек сок.

— Ой, — смутившись, промокнула его я, — никогда раньше не ела таких сочных персиков.

Лео засмеялся.

— Это потому, что они свежие. Их только сегодня собрали.

Он потянулся и вытер мне подбородок кончиками пальцев, просто легонько скользнул ими по коже, но я немедленно почувствовала неловкость и волнение, все сразу. Мы неохотно покончили с едой, но Лео снова наполнил мой стакан, и я отпила из него, а потом легла на спину, глядя на звезды. Я не могла припомнить, чтобы мне когда-нибудь было так хорошо.

— А скажите, вы, — проговорил Лео, и его лицо возникло у меня в поле зрения, — вы целовались когда-нибудь?

— Никогда. Меня только родственники целовали.

Он собирается меня поцеловать! Идеальное завершение идеального вечера. Мое сердце забилось быстрее.

— Значит, вам повезло, что впервые вас поцелую именно я, сказал он. — Мне говорили, я хорошо целуюсь.

И прежде чем я успела хоть что-то сказать, его губы встретились с моими. Это не было легкое касание первого поцелуя, о каком я читала в романах. Нет, я ощутила тепло его рта, тяжесть его тела и яркую вспышку страсти. Понятия не имела, что она во мне есть. Хотелось, чтобы Лео продолжал и продолжал меня целовать. Но он вдруг отстранился и сел.

— Думаю, лучше мне вести себя по-джентльменски и на этом остановиться, — сказал он. — Пора отвезти вас домой.

И он принялся собирать остатки после нашего пикника. Я сидела и смущенно наблюдала за ним. Неужели я чем-то огорчила его, разочаровала, оказалась недостаточно хороша? Но спрашивать не хотелось.

Лео помог мне встать, и мы в молчании пошли обратно, но на этот раз не через сад, а по берегу лагуны. Добравшись до лодки, он подал мне руку, я села, мотор взревел, и мы помчались назад гораздо быстрее, чем шли сюда. За кормой оставался отчетливый след, в лица нам бил ветер.

Не успев даже оглянуться, мы добрались до Гранд-канала. Тут приходилось маневрировать среди ночных гондол, и Лео сбавил скорость.

— Я должен вам кое в чем признаться, — сказал он, когда мы уже приближались к пансиону. — Я думал, что окажу любезность молодой девушке, туристке, подарю ей волнения первой влюбленности. Но когда поцеловал вас, понял, что должен немедленно остановиться, потому что иначе я не смогу остановиться вообще. Я хотел вас. И, думаю, вы тоже меня хотели, правда?

Я почувствовала, как вспыхнули щеки, и порадовалась темноте, скрывшей этот факт. По мнению тети Гортензии, мне следовало заявить, что вести подобные беседы с мужчиной совершенно неприемлемо, однако разговаривать с Лео почему-то было очень легко. Со смесью стыда и удивления я поняла, что мне вовсе не хочется его обрывать.

— Я понятия не имела, что такие ощущения вообще бывают, — ответила я. — Думала, целоваться приятно.

— А оказалось неприятно?

— Оказалось не просто приятно, а… поразительно. Как будто больше ничего в мире не существует.

— Думаю, когда-нибудь вы станете интересной женщиной, — проговорил Лео. — Очень многие девушки… они боятся, что их коснется мужчина. Считают, что должны каяться в этом священникам. А вы, благодаря своей англиканской церкви, от этого избавлены, и в этом, пожалуй, ее плюс.

Мы приближались к боковой стене пансиона, и на меня вдруг нахлынуло осознание того, что я почти наверняка никогда больше не увижу Лео.

— Может быть, завтра мне снова удастся взять лодку, — сказал он. — Мы могли бы сходить потанцевать, если вы наденете подходящее платье.

— Вряд ли оно у меня есть, — призналась я. — Ничего подходящего для мест, в которые вы, наверно, ходите, я не взяла.

— Но я все равно приеду. Хочу снова вас увидеть. Мы ведь не прощаемся, правда?

— Надеюсь, что нет.

Лео заглушил мотор и провел лодку вдоль стены, пока она не остановилась под моим окном, поднялся, открыл ставни. Помог мне встать на борт, и я совершенно неприличным образом забралась в комнату.

Тетя Гортензия еще спала, несимпатично открыв рот и похрапывая. Я высунулась в окно и показала Лео оттопыренный большой палец, мол, все отлично. Он улыбнулся, помахал в ответ и повел моторку прочь. Я смотрела вслед, пока он не исчез, свернув в Гранд-канал, потом разделась и легла в постель, испустила глубокий счастливый вздох и уставилась в потолок.