Венецианский альбом

Глава 43

Джулиет. Венеция, июль 1942 года

Я очень давно не вела дневников. Было слишком тяжело и больно, но я должна записать некоторые события последних месяцев, иначе они останутся тяжелым камнем лежать у меня на сердце.

После того, как у меня забрали Анджело, жизнь утратила смысл. Если честно, мне было все равно, жива я или мертва. Иногда я стояла на мосту Академиа и решала, не прыгнуть ли в воду. Однако мое существование все длилось, я проводила время то на вилле графини, то у себя в квартирке на верхнем этаже. Я осознала, что шпионаж стал для меня неприятной рутиной, которой не хочется заниматься, когда на душе такое горе. Зачем мне спасать чьи-то жизни, когда мою собственную так жестоко у меня отняли? Но все же типично британское чувство долга никуда не делось, а потому я не меньше двух-трех дней в неделю проводила сидя у окна. Иногда заглядывала Франческа, приносила мне еду, но есть совсем не хотелось. Я ходила с биноклем на канал, откуда можно было наблюдать за палаццо Да Росси, надеясь хотя бы мельком увидеть Анджело, но как-то раз ко мне подошел незнакомый мужчина и требовательно спросил:

— Что вы делаете?

— Наблюдаю за птицами, — быстро нашлась я. — Вон там на крыше чаячье гнездо, в нем недавно птенцы вывелись.

Он принял такое объяснение, но я поняла, что подвергаю себя серьезной опасности. Порой очень хотелось сбежать в Швейцарию, туда, где безопасно, но какие могут быть поездки без удостоверения личности? Даже если я выберу не поезд, а попытаюсь двинуться в сторону севера на автобусах, это все равно вызовет подозрения. Кто-нибудь непременно на меня донесет. На дорогах выставлены блокпосты, там устраивают проверки. И нужно будет что-то есть, покупать продукты, а у меня нет карточек. Так что я застряла в Венеции, хотелось мне того или нет, и продолжала твердить себе, что Лео вернется. Он вернется ко мне, и все станет хорошо, хоть я уже и смирилась с тем, что сына не вернуть. Все время мучила мысль: действительно ли он организовал налет на мою квартиру? Мог ли он приказать своим людям, чтобы они забрали Анджело в палаццо, если сам он не вернется к определенному времени? Мне не верилось, что Лео способен на такую жестокость — увезти моего ребенка, не дав даже попрощаться, но, возможно, ему казалось, что так будет лучше. Возможно, он считал, что иначе мне будет слишком тяжело расстаться с Анджело, ведь я так этого боялась.

Я стараюсь находить утешение в общении с графиней и Ханни. Я помогала составлять каталоги для биеннале — как ни удивительно, ее провели, будто и нет никакой войны. Витторио был в гуще событий, он с важным видом расхаживал по павильонам, раздавая указания тем, кто монтировал экспозицию, а еще убеждал графиню купить кое-какие работы. Я обрадовалась, когда он обратил внимание на мою картину, которая висела теперь на стене в библиотеке.

— Где ты это взяла? — поинтересовался он. — Надеюсь, не переплатила?

— Тебе нравится?

Витторио нахмурился.

— Что-то в этом определенно есть, — признал он. — Цвета так гармонично сочетаются, симпатично вышло. Это кто-то из твоих беженцев-евреев?

— Нет, это моя дорогая гостья, — Графиня взяла меня за руку. — У нее есть талант, ты согласен?

Такая вот маленькая радость в долгой череде темных дней.

Лео не вернулся. Я должна принять то, что говорила мне Бьянка: он исчез и либо мертв, либо схвачен. Я молю Бога о том, чтобы он был в плену. Если его поймали британцы, с ним обойдутся по справедливости. Но почему же тогда он до сих пор не прислал письма?

Сентябрь 1942 года

Биеннале закончилась. Ее посетителями были в основном надутые от важности приспешники Муссолини да немецкие офицеры. Русских, конечно, в этом году не было, ведь Гитлер пошел против своего бывшего лучшего друга Сталина. Порой до меня доходили обрывки хороших новостей: с тех пор, как в войну вступила Америка, дела у союзников пошли лучше. Они побеждали в боях на территории Северной Африки. Англия больше не подвергалась ежедневным бомбежкам. Я обнаружила, что все сильнее переживаю за маму и гадаю, как там у нее дела. Только став матерью, я поняла, как тяжела разлука с детьми. Должно быть, мама каждый день сходит с ума от тревоги за меня, а я ничего не могу сделать, чтобы ее успокоить.

Постоянный поток еврейских беженцев, которых до сих пор принимала у себя графиня, иссяк. Из Германии доходят ужасные новости. Евреев арестовывают и отправляют в трудовые лагеря на территории Восточной Европы. Их не осталось уже ни в Германии, ни даже в Австрии. Сильнее всего мы тревожимся за родителей Ханни, но держим свои тревоги при себе, так оно разумнее. И сама Ханни больше не спрашивает нас о них. Пусть она радуется и наслаждается детством, пока у нее есть такая возможность. Я слежу, чтобы она продолжала учиться. Ханни не оставляет занятия музыкой, играет на пианино и любит в жару ходить со мной на пляж. Мы вместе купаемся в Адриатике и забываем обо всем на свете, плавая в теплой спокойной воде. Потом Ханни начинает брызгаться, я гоняюсь за ней, и она визжит от восторга, как любая нормальная девочка. Боюсь, я привязалась к ней, и когда придется уехать, мое сердце разобьется во второй раз.

Судя по всему, в Италии положение евреев тоже ухудшается. Теперь им приказано нашить на одежду желтые звезды и не покидать городской район Каннареджо. Графиня рассмеялась, когда я спросила, будет ли она носить звезду сама и велит ли Ханни это сделать.

— Деточка, милая, ну не тревожьтесь вы так. Меня все тут знают, я — жена итальянского графа, — сказала она. — Мы в полной безопасности.

Но я все равно начала беспокоиться. Может, и сама графиня тоже, потому что однажды она позвала меня в библиотеку и усадила там.

— Если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, возьмите на хранение папку из этого ящика, — сказала она. — О ней не знает даже Витторио. — Графиня выдвинула ящик и развязала ленточки на простой картонной папке. — В основном в ней ничем не примечательные рисунки, на которые раз посмотришь и забудешь, но в середину я сунула несколько ценных работ: там ранний Пикассо, Миро и еще пара серьезных художников. Не хочу, чтобы они попали не в те руки. Вы сохраните их для меня?

— Конечно, сохраню, — сказала я, — но вы ведь сами говорили, что ничего с вами не случится.

— В этой жизни ничего нельзя знать заранее, но я буду крепче спать, зная, что какие-нибудь негодяи не наложат лапу на мои сокровища. — Она помолчала, потом подняла на меня взгляд. И если что-то со мной случится и я не вернусь, они достанутся вам по моему завещанию.

Ноябрь 1942 года

Я продолжала наблюдения и выходила на связь по рации. Прошло некоторое время, прежде чем до меня дошло, что слишком давно не было новой книги с кодами. То ли это наши решили, что ключи к шифрам менять больше незачем, то ли немцы засекли мои ежедневные сводки и теперь смеются над ними. Боюсь, что скорее второе. Не исключено, что теперь через какое-то время они выйдут и непосредственно на меня. Я не знаю, продолжать мне передачи или прекратить их. Впрочем, не все ли равно? У меня отняли Лео, отняли Анджело. Моя жизнь и так уже кончена. Иногда Франческа заходит прибрать в квартире или принести продукты, которые ей удалось добыть на рынке. Я хорошо питаюсь у графини, поэтому много мне не надо.

Сентябрь 1943 года

Год прошел будто в сонном мороке, и у нас в Венеции наконец-то появился повод для оптимизма. Союзники освободили Сицилию, потом высадились на юге Италии. В лагуне стали появляться новые немецкие корабли. Я продолжала слать в эфир свои сообщения, надеясь, что их получают. Потом восьмого сентября пришла долгожданная весть, итальянское правительство капитулировало перед союзниками. Мы больше не были врагами! На улицах царило ликование. На каждом углу слышалось, что наши мальчики скоро будут дома. Однако радость длилась недолго, потому что Германия нанесла ответный удар.

В Италию вторглась немецкая армия. По Венеции маршировали войска. Они разместились в нескольких палаццо, в том числе и у Росси. Я тревожилась за Анджело, но прошел слух, что Да Росси всей семьей переехали на виллу в Венето.

— Пожалуйста, спаси и сохрани его, пусть с ним ничего не случится, — молилась я за сына каждую ночь.

Вчера я нечаянно услышала разговор двух женщин. Они говорили, что немцы строят в Лидо концлагерь, чтобы согнать туда всех евреев.

— Скатертью дорожка, — сказала одна из них. — Не больно-то и хотелось, чтобы они вообще в моем городе жили, иноверцы паршивые.

Я поспешила в Лидо и обнаружила графиню с Ханни в оранжерее. Девочка читала вслух по-итальянски. Я сообщила ужасную новость.

— Да, милая, я уже слышала. Так гнусно, что я ничего не могу с этим поделать! Таких людей невозможно образумить. Нам остается только залечь на дно и дождаться, когда твои соотечественники доберутся сюда через всю Италию. Теперь наверняка ждать уже недолго. Немцы выстроили линию обороны севернее Тосканы, но не думаю, что они будут яростно биться за восточный берег. Думаю, тут очень скоро будут союзники, и тогда все наладится.

— Но вы же живете совсем рядом с этим лагерем, который строят немцы! Может, вам лучше пожить некоторое время у меня в Дорсодуро? — спросила я.

— Но мне нравится мой дом. — Она изящной рукой обвела оранжерею. — И у меня есть мой дорогой Умберто и моя милая малютка Ханни.

— Думаете, Ханни ничего не грозит?

Графиня пожала плечами.

— Ее нет ни в одном списке. Ее вообще не существует. Я считаю, что, пока она на вилле, ей ничто не угрожает.

Я молилась, чтобы она оказалась права. На Лидо шли и шли суда с евреями. Немцы забрали для своих нужд почти все вапоретто, и добраться до острова стало почти невозможно. Но через несколько дней я поняла, что все-таки должна проведать друзей и проверить, все ли с ними нормально. Когда в Дзаттере причалила рыбацкая лодка, я набралась смелости и поинтересовалась у ее хозяина, пойдет ли он на какой-нибудь остров, когда распродаст свой улов (почти все рыбаки живут на барьерных островах). Я не раз рисовала и их, и лодки, на которых они выходят на ловлю. Рыбак сказал, что пойдет, и я спросила, не забросит ли он меня на Лидо.

— Хочешь искупаться, хотя там от немцев не продохнуть?

— Нет, у меня там близкая подруга, она уже старенькая, я хочу посмотреть, как она.

— Ва бене, — сказал рыбак. — Прыгай в лодку.

И вот час спустя мы шли через лагуну. Возле нас притормозил немецкий патрульный катер.

— Эй ты! Куда плывешь? — раздалось с сильным немецким акцентом.

— Домой. Я рыбак. Улов продавал.

— Разрешение есть?

— Конечно. За кого вы меня принимаете?

— А женщина, она кто?

Я почувствовала, как сердце пропустило удар — ведь у меня по-прежнему не было удостоверения личности.

— Жена, кто же еще? Она у покупателей деньги принимает. Смотрит, чтобы ничего у меня в кармане не осело и на вино не ушло.

— Ладно, проезжайте, — и немец махнул нам рукой.

Я глубоко вздохнула от облегчения.

— Спасибо тебе. Быстро ты сообразил!

— Не хочу, чтобы немцы схватили симпатичную венецианскую девчонку, — сказал он.

Я почувствовала прилив гордости. Мое произношение теперь безупречно. Я отлично схожу за венецианку.

Меня высадили на небольшой заштатной пристани.

— Не возле их гнусного лагеря, — сказал рыбак. — Ты там смотри, береги себя.

Я поспешила к вилле и, добравшись, застучала в дверь, но никто мне не открыл. Я прошла через сад на зады дома и забарабанила в стекло оранжереи. Растущий ужас сжал меня своими тисками. Что если дом захватили немцы? Где графиня? Где Ханни?

— Умберто! — закричала я, стоя перед дверью. — Соно ио! Это я, Джульетта. Впустите меня.

Я подождала, но никто не пришел. Я подергала все двери, наконец, обнаружила приоткрытое окно и залезла через него в дом.

— Графиня! — позвала я. — Умберто!

Я обходила комнату за комнатой. Все было на своих обычных местах: на столике лежала газета, стоял стакан с недопитым лимонадом. Я проверила кухню, потом — комнату Умберто. Нигде не было никаких признаков жизни. Тогда я медленно поднялась по лестнице. «Все в порядке, — уговаривала я себя, — ей просто пришлось бежать в спешке. Она уехала в какое-нибудь безопасное место и забрала с собой Ханни. У нее не было времени дать мне об этом знать».

Одну за другой открывала я двери спален. Непохоже было, чтобы кто-то пытался собрать вещи в дорогу. На шелковом покрывале все еще лежал халат. Потом я заглянула в маленькую спальню и собралась уже выйти, когда заметила какое-то движение и подскочила от испуга.

— Кто здесь?

— Джульетта? — прошептал очень тихий голосок.

— Ханни?

С огромными от страха глазами она выбралась из-под кровати.

— О, Джульетта, ты пришла, — и бросилась в мои объятия.

— Девочка моя, что случилось? Где графиня?

— Они пришли. Нацистские солдаты, — сказала девочка. — И забрали графиню. Она увидела, как они подходят к дому, и велела мне спрятаться. Я не знала, что мне делать и куда идти.

— Что произошло с Умберто?

— Не знаю. Он ушел. Когда я спустилась на первый этаж, никого не было. — Теперь она плакала. — Они ее забрали. Куда они ее увели?

— Наверно, в один из концлагерей для евреев, которые построили в Лидо. — Я крепче обняла Ханни. — Не волнуйся. Графиня — влиятельная женщина, ее в городе уважают и поэтому быстро отпустят. А до тех пор я о тебе позабочусь, Ханни. С тобой ничего не случится, вот увидишь. Мы вместе поедем ко мне. Будешь прятаться у меня в квартире, пока не придут союзники и не вышибут из города этих мерзких нацистов.

Она взяла мою руку и с такой благодарностью посмотрела на меня, что на глаза мне навернулись слезы, а душу переполнила нежность.

— Я так рада, что ты здесь, Джульетта.

Я прижала девочку к себе.

— Не тревожься, дорогая моя. Обещаю, я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.

Мы как раз спускались по лестнице, когда раздался звук открывающейся парадной двери. Я поманила к себе Ханни и шепнула:

— Беги и спрячься снова. И не выходи, пока я тебе не скажу.

Потом я глубоко вздохнула, уверенно зашагала вниз по лестнице и увидела всего лишь Витторио, который входил через парадную дверь. Увидев меня, он застыл от удивления.

— Джульетта, что вы тут делаете?

— A-а, Витторио, здравствуйте, — самым беззаботным голосом проговорила я. — Я приехала навестить графиню, но что-то ее нет. Вообще дома никого. Наверно, все уехали куда-нибудь за город.

— Да, — сказал он, — наверно, вы правы. А меня интересует девочка, австрийская еврейка. Не знаете, графиня ее тоже забрала?

— Очевидно, — ответила я, — не могла же она бросить ребенка в одиночестве. Графиня ведь обожает ее.

— Так вы уверены, что девочки тут нет? — огляделся по сторонам он.

— Уверена, — сказала я, — я весь дом обошла. И уверена, что графиня точно не могла просто взять и оставить ее.

Я переместилась, встав у подножия лестницы, на случай, если он решит подняться на второй этаж и осмотреть там все лично. Совершенно непонятно, откуда у него вдруг возник такой интерес к Ханни. Я старалась, чтобы мой голос звучал непринужденно и светски.

— А не знаете, случайно, адреса этих ее друзей, о которых она говорила? Где-то в сельской местности, под Тосканой, кажется? Неподалеку от Кортоны?

— Да, — сказал Витторио, — вроде бы так оно и есть. — Пока он говорил, его глаза сканировали все вокруг.

— Но точного адреса у вас нет?

— Может быть, на письменном столе, если только графиня не забрала с собой записную книжку, — ответил он. — Поискать?

— Спасибо, я сама. Не хочу вас задерживать. Наверно, придется просто вернуться в город и ждать, когда они приедут. Мне будет не хватать графини. Я так привыкла приезжать к ней каждую неделю!

Он кивнул, явно не собираясь уходить. Я тоже не собиралась.

— Вы что-то хотели? — спросила я. — Я могу вам чем-то помочь?

Витторио нахмурился.

— Графиня просила меня забрать на хранение в галерею кое-какие картины из самых ценных. Я подумал, что, может быть, сейчас самое подходящее время.

— Хорошая идея, — поддержала я. — Мне говорили, что нацисты грабят везде, куда бы ни явились, и вывозят все ценное.

Он по-прежнему хмурился.

— Вы когда поедете в город, сейчас?

— Я беспокоюсь о старом Умберто, — сказала я. — Как вы думаете, куда он подевался? Могла графиня взять с собой и его тоже?

— Вряд ли, — отозвался он. — Скорее всего, старик вернулся к своим родственникам. У него, знаете ли, дочь живет тут неподалеку, на острове Виньоле.

Мы стояли и смотрели друг на друга.

— Ну, я так понимаю, вы хотите отобрать картины для хранения, — сказала я. — Если хотите, я могу остаться и помочь вам с этим.

— Нет необходимости, — ответил он. — Я буду их замерять, чтобы для них подготовили ящики.

— Да, думаю, вам нельзя терять время. Тут полно немцев. На вашем месте я сняла бы самые ценные работы и сложила куда-нибудь, где их не так просто найти. Может, в домике садовника? Или в старой комнате Умберто?

— Неплохая идея, — согласился Витторио. — Интересно, там открыто или придется поискать ключи?

— Запасные ключи вроде бы хранятся за кухонной дверью, — сообщила я, хоть и не имела понятия, так ли это.

Он, кивнув, к моему облегчению, отправился в сторону кухни и комнат для прислуги. Я, стараясь не издать ни звука, взлетела на второй этаж.

— Ханни, идем, — сказала я, приложив палец к губам. Мы на цыпочках спустились по лестнице. — Выйди в сад и спрячься в больших кустах у ворот. Я приду через минуту.

— А как же мои вещи?

— Боюсь, их придется оставить. Надеюсь, я смогу приехать за ними попозже, но сейчас собирать их слишком рискованно. Так что иди быстрее.

Ханни выскочила в парадную дверь, и я смотрела ей вслед, пока она не исчезла среди кустов. Не теряя больше ни секунды, я отправилась в библиотеку, достала из ящика картонную папку, вытащила оттуда рисунки и сунула их под пальто. Потом пошла в кухню и увидела, что Витторио идет мне навстречу.

— Вы правы, там целая связка ключей. Попробую открыть домик садовника.

— А я, к сожалению, не нашла записную книжку, — проговорила я, — так что надо ехать домой. Сейчас вапоретто ходят очень редко.

— Рад был снова встретиться с вами, мисс Браунинг, — сказал Витторио, отвешивая мне легкий поклон.

— Взаимно, синьор Скарпа.

Идя по дорожке от парадного входа к воротам, я спиной чувствовала его взгляд. Потом услышала, как дверь закрылась, и с облегчением вздохнула. Неподалеку от ворот я помедлила, осмотрелась, убедившись, что вокруг никого нет, и шепотом позвала Ханни. Девочка вышла, я взяла ее за руку, и мы быстро зашагали по бульвару.

— Слушай, — сказала я, — если тебя спросят, ты — моя младшая сестра, Елена Альото. Capisce[23]?

Она кивнула, ее глаза были все еще громадными от страха.

— Меня тоже заберут, когда узнают, что я еврейка?

— Не волнуйся, милая. Я буду тебя защищать, — пообещала я. — Скоро все это закончится, честное слово. А до тех пор ты должна быть храброй.

На пристани вапоретто толпились люди — хороший признак, значит, трамвайчик вот-вот подойдет. Так и произошло. Там было невыносимо тесно, но мы все тоже залезли на борт. Я нашла уголок, затолкала туда Ханни и прятала ее у себя за спиной до самой остановки на Сан-Марко. А потом мы без происшествий добрались до дома.