Венецианский альбом

Глава 2

Джулиет. Венеция, 1928 год

Оказалось, что тетя Гортензия не зря с таким подозрением отнеслась к так называемой жареной рыбе. Утром она доложила, что ночью ее рвало и потому у нее нет сил встать. Не буду ли я так любезна попросить, чтобы ей прислали вареное яйцо и чай? Она намерена весь день оставаться в постели. Я отправилась вниз передать ее слова. Хозяйка пансиона засуетилась и настояла на том, чтобы заварить ромашку, которая куда полезнее для желудка. Я позавтракала в саду, в обществе одних лишь голубей, которые с явной надеждой усаживались на свободные стулья, а потом вернулась к тете.

— Ты же не возражаешь, если я выйду одна? — спросила я. — Мне хотелось бы сделать несколько набросков.

Тетушка нахмурилась.

— Не думаю, что это уместно. Что скажет твой отец, если я разрешу тебе в одиночестве бродить по Венеции? А вдруг ты заблудишься? Или забредешь в сомнительный район?

— Я ведь уже знаю, как добраться до площади Святого Марка, — возразила я, — поэтому просто пойду в ту сторону, сяду где-нибудь и порисую. Ведь день на дворе, и кругом полно туристов.

Она обдумала мои слова и сказала:

— Что ж, ладно, пожалуй, я не могу настаивать, чтобы ты весь день просидела тут со мной взаперти. Только обязательно надень шляпку и не сиди слишком долго на солнце.

Стараясь не показывать слишком явно своего восторга, я запихнула в сумку все принадлежности для рисования, надела шляпку, не надела перчаток — разве вообще возможно делать наброски в перчатках? — и отправилась в путь. Вначале я расположилась на площади перед церковью Святого Стефана и изобразила сперва фонтан, а потом босоногих детишек, которые носились вокруг него.

Затем я пошла дальше, задерживаясь, чтобы запечатлеть необычный балкон, где разрослась герань, колонну и даже дверной молоток в виде львиной головы. Вокруг было столько всего удивительного! Пришлось сдерживать себя, чтобы не заполнить весь альбом одной Венецией, ведь тогда там не осталось бы места для Флоренции и Рима. Добравшись до площади Святого Марка, я попыталась изобразить базилику со всеми ее безумными куполами и статуями, которая будто явилась сюда прямиком из «Тысячи и одной ночи», но вынуждена была сдаться: мне определенно не помешали бы несколько уроков перспективы. Тогда я взялась за набросок колокольни, но она оказалась слишком высокой и просто не влезла на лист. Еще одна неудача. Зато со знаменитыми часами повезло больше. И с людьми, которые сидели в уличных кафе за утренним кофе. Очень может быть, мне суждено стать портретисткой.

Потом я поискала хороший ракурс, чтобы нарисовать мост Вздохов, но сообразила, что самый лучший вид на него с противоположной стороны канала. Я вернулась на набережную и остановилась набросать узкий канал и кружевной мраморный мост. Конечно, несколько туристов тут же попытались заглянуть мне через плечо. Только этого не хватало! Не настолько хорошо я пока что рисую, чтобы выносить свои работы на суд общественности, подумалось мне. Я быстро закрыла альбом, и тут начали бить большие колокола на звоннице. Двенадцать часов! Ничего себе. Лучше бы вернуться к обеду, а то тетя Го разволнуется. Я возвратилась на площадь Святого Марка и попыталась найти дорогу к нашему пансиону, но, наверно, вышла с площади через другую арку, потому что оказалась в совершенно незнакомом месте. На этой улице не было запомнившейся мне канавки вдоль стен домов, но я все равно пошла дальше, надеясь, что все-таки двигаюсь приблизительно в нужном направлении. Добравшись до какого-то канала и переходя его по каменному мостику, я вдруг услышала странный звук и вначале приняла его за плач младенца. Он доносился из канала, и, посмотрев на воду, я увидела, что мимо проплывает картонная коробка. Теперь мне показалось, что там мяукают котята. Наверно, кто-то бросил их в канал, чтобы утопить!

Я осмотрелась по сторонам, но не увидела ни души. Нельзя было допустить, чтобы коробка просто уплыла, ведь она размокнет, и котята утонут. Я вернулась на тротуар, идущий вдоль берега канала, уцепилась за столб набережной и потянулась к воде. Но коробка была слишком далеко и медленно, но верно проплывала мимо. Скоро она поравняется с высокими домами, возле которых тротуара нет. Что ж, мне не оставалось ничего другого, кроме как положить сумку, снять шляпку, зажать нос и прыгнуть в канал. Вода в нем оказалась неожиданно холодной. Я ахнула и наглоталась воды, однако все равно начала упорно подгребать к коробке. В Англии мне нечасто доводилось плавать, разве что в Торки, да и там я скорее качалась и прыгала на морских волнах, поэтому до меня слишком поздно дошло, что юбки вдруг стали ужасно тяжелыми и облепили ноги. Стараясь, чтобы коробка не утонула, я толкала ее к берету и в конце концов ухитрилась поставить на тротуар. Потом попыталась вылезти сама и только тут сообразила, что берег выше уровня воды на добрый фут, а никаких ступенек нет и в помине. Мне было не выбраться.

Промокшая одежда и туфли тянули ко дну, и я уже начала уставать. Я попыталась вспомнить, как по-итальянски будет «помогите» — если, конечно, вообще хоть когда-то знала это слово. Как сказать это на латыни? Ах, надо было внимательнее слушать на уроках мисс Диар! Я хваталась за набережную, но удержаться там оказалось совершенно не за что. Где-то над головой по-прежнему мяукали котята, коробка тряслась так, будто они в любой момент могли оттуда выбраться. И тут я неожиданно услышала шум — это тарахтел, приближаясь, лодочный мотор. Суденышко поравнялось со мной, и я испугалась, что оно вот-вот наскочит на меня или пройдет мимо, поэтому помахала одной рукой и закричала:

— Помогите!

Над бортом появилось мужское лицо.

— Дио мио! — воскликнул его обладатель. — Ун моменто!

Он заглушил мотор, ко мне потянулись сильные руки и бесцеремонно втащили в лодку. Мужчина мгновение смотрел на меня, прежде чем произнести:

— Вы англичанка, си?

Я кивнула:

— Как вы узнали?

— Только у британки хватит дурости купаться в канале, — на весьма недурном английском произнес он. — Или вы упали в воду?

— Я вовсе не купалась. Но и не упала тоже. Я прыгнула в воду, чтобы спасти котят.

— Котят? — Это слово явно оказалось для него внове.

— Кошкиных деток.

Вид у него стал ошеломленным.

— Вы прыгнули в канал спасти кошкиных деток?

— Кто-то хотел их утопить. Они плыли в картонной коробке. Вон, посмотрите, я ее на дорожку поставила.

— И что вы собираетесь делать с этими кошкиными детками? Отвезете их к себе домой, в Англию?

Так далеко наперед я до сих пор не загадывала.

— Нет, тетя Гортензия вряд ли согласится, к тому же отсюда мы поедем еще во Флоренцию и в Рим. Думаю, я найду здесь для них хороший дом.

— Моя дорогая синьорина, — качая головой, проговорил он, — Венеция это город кошек. Их тут больше, чем людей. Они ловят крыс, и это хорошо, но они также плодятся. У них много детей. Слишком много.

— А-а, понятно.

Он стал разглядывать мое помрачневшее лицо. Я, в свою очередь, разглядывала его. В своем потрясении я до сих пор не замечала, что сижу в деревянной лодке из лакированного тика, а правит ею весьма привлекательный молодой человек с непослушными черными кудрями и волевым точеным подбородком, одетый в распахнутую на шее белую рубашку. Точь-в-точь такой, как гондольер из моих мечтаний. Когда он улыбнулся, все его лицо просияло, а глаза сверкнули в буквальном смысле этого слова.

— Не волнуйтесь, — сказал он, — думаю, мы найдем выход. Пристроим к кому-нибудь из наших слуг, например, или отвезем к себе на виллу в Венето.

— Правда? Это было бы замечательно.

Молодой человек опять запустил мотор, подвел лодку к берегу, взял коробку с котятами на борт, а потом вручил мне мою сумку и шляпку.

— У вас тяжелая сумка. Ходили за покупками?

— Нет, там у меня принадлежности для рисования, я делала наброски. Я собираюсь стать художницей и с сентября пойду в Школу изобразительных искусств.

Мой спаситель одобрительно кивнул:

— Поздравляю.

— Надеюсь, с котятами все в порядке, — сказала я, потому что коробка на скамье закачалась. — Может, они уже вымокли и простыли.

Я поставила сумку и аккуратно открыла коробку. С ее дна ко мне поднялись четыре черно-белых мордочки и в унисон произнесли: «Мяу?»

— Только посмотрите на них, разве не прелесть? — спросила я, держа коробку открытой, чтобы молодой человек тоже мог их увидеть. — И с ними все хорошо. Они в полном порядке.

Тут я поднесла ладонь к губам, чувствуя, что могу вот-вот разрыдаться, а плакать перед посторонним мужчиной совершенно не годится, и аккуратно закрыла коробку, чтобы котята не сбежали.

Мой спаситель покачал головой.

— Да, вы настоящая англичанка! Тут, в Италии, мы либо держим животных ради пользы, либо съедаем их.

— А как же собаки?

— Ну, может быть, старые дамы и заводят их просто для души. В основном собаки у нас для охоты и охраны.

Тут до меня стало доходить, что я выгляжу как настоящее пугало — в мокром облепившем меня платье, с прилипшими к щекам волосами. Под ногами на дне уже натекла целая лужа.

— Извините, я промочила вам лодку, — пробормотала я.

Молодой человек улыбнулся.

— Это же лодка! Они постоянно промокают. — Потом он принялся меня разглядывать, качая головой. — Вам нужно переодеться в сухое и смыть эту воду, пока вы не подхватили какую-нибудь жуткую болезнь, — сказал он. — В канале нехорошая вода, синьорина. Я живу тут неподалеку. Мы можем отправиться туда, наши служанки выстирают и высушат ваше платье. Незачем кому-то знать о вашем маленьком приключении.

— О нет, — воскликнула я, несмотря на сильное искушение, — боюсь, тетя Гортензия не одобрит, если я пойду в гости к незнакомцу.

— К благовоспитанному незнакомцу, могу вас заверить, — сказал он с усмешкой.

— Все равно, боюсь, мне лучше вернуться в гостиницу. Тетушка будет ждать меня к обеду.

— И что же она скажет о том, как вы выглядите? Или в Англии тем, кто прыгает в канал, чтобы спасти кошку, все прощается?

— В этом я не уверена, — пришлось признать мне. — Скорее всего, она больше не выпустит меня одну.

Он явно развлекался, потому что глаза у него сияли.

— Можете сказать ей, что пытались сделать эскиз какой-нибудь крыши и незаметно оступились. Не исключено, что она поверит.

— Да, точно. Отличная идея, — закивала я, соглашаясь. — Спасибо.

— Значит, мне придется отвезти вас в гостиницу. Где вы остановились?

— Пансион «Реджина», — сказала я. — Тетушка всегда в нем останавливается, когда бывает в Венеции. Там есть сад.

— Ах да. Кормят ужасно, зато с садиком. Типично для англичан. — Он запустил мотор, и мы двинулись вперед.

— У вас отличная лодка, — проговорила я и тут же сообразила, что прозвучало это несколько по-дурацки. Раз уж я больше не школьница, мне, пожалуй, придется научиться поддерживать беседу.

Молодой человек, обернувшись, одарил меня улыбкой.

— Вообще-то она папина, но он иногда дает мне попользоваться. И согласен, она отличная.

— А где вы так хорошо выучили английский? — поинтересовалась я.

Теперь, когда канал сужался, зажатый стенами высоких домов, мой спаситель смотрел строго вперед.

— Отец хотел, чтобы я вырос разносторонним человеком, поэтому первым моим учителем был француз, а потом меня послали в английскую школу-пансион. Французский язык для дипломатии, английский — для коммерции. Видите ли, наша семья владеет судоходной компанией.

— А в какой школе вы учились?

— В Амплфорте. Знаете ее? Это на вашем севере, холодном и угрюмом, а распоряжаются там католические священники. Я все там ненавидел. Жуткую морозную погоду. Холодный душ. Пробежки по лесам и полям перед завтраком, кошмарная кормежка. Нам вечно давали кашу и печеную фасоль.

— Люблю сэндвичи с печеной фасолью, — призналась я.

— Меня это не удивляет. В Англии не умеют готовить, — сказал мой спаситель. — Вот погодите, пока вы не уехали из Венеции, я отведу вас куда-нибудь, где можно нормально поесть, и вы почувствуете разницу.

— Сильно сомневаюсь, что тетя Гортензия отпустит меня в ресторан или кафе с молодым человеком, — сообщила я. — Она ужасно старомодная.

— Даже если я буду ей представлен? — спросил он. — У нас древняя родословная, тянется еще со Средних веков. В нашем роду было несколько дожей и даже римский папа. Она это учтет?

— Учтет, но не в вашу пользу, — с улыбкой отозвалась я. — Тетя Гортензия ревностно привержена англиканской церкви, для нее папа — враг.

— Значит, папу я упоминать не буду. — Он с озорной улыбкой обернулся ко мне. — Однако мы тут с вами беседуем, а я даже имени вашего не знаю. Тетушка Гортензия не одобрила бы такого.

— Меня зовут Джулиет, — сказала я. — Джулиет Александра Браунинг.

Я не стала добавлять, что так ко мне обращается только тетя, настоявшая на том, чтобы мне дали при крещении имя шекспировской героини Джульетты, а все остальные без лишнего пафоса называют Летти. Глаза моего собеседника широко раскрылись.

— Значит, Джульетта. Это потрясающе. Потому что меня зовут Ромео.

— Правда? — с изумлением выдавила я.

Он посмотрел на меня и расхохотался.

— Нет, неправда. Я просто решил вас подразнить. На самом деле меня зовут Леонардо, Леонардо Да Росси. Но вы можете звать меня Лео.

Из прохладного полумрака бокового канальчика мы выбрались на сияющую гладь Гранд-канала.

— Смотрите, — Лео показал на здание слева от нас, — вот мой дом. Проще всего было бы разобраться с вашей мокрой одеждой там.

Я поглядела на вычурное и величественное палаццо с мавританскими арочными окнами и подумала: «Вовсе нет», однако промолчала. У меня возникли подозрения, что Лео — не тот, за кого себя выдает, но он был очень хорош собой и так замечательно улыбался… К тому же он вез меня в пансион. Правда, уверенности, что он не станет втихаря топить котят, у меня не было.

Мы двигались вверх по каналу, маневрируя между медленными гондолами и большими баржами, пока не добрались до начала бокового канальчика, который вел к моему пансиону.

— Пока мы не распрощались, вы должны показать мне свои наброски, — сказал Лео. — Можно взглянуть? Боюсь, альбом намокнет, если вы его возьмете.

— Да я почти ничего еще не успела, — запротестовала я, когда он полез ко мне в сумку. Мне не хотелось, чтобы кто-то смотрел мои работы, но он уже листал альбом.

— Совсем неплохо, — кивнув, проговорил он. — Думаю, у вас есть талант к рисованию. Вы здорово ухватили этих людей на площади. В этом есть настроение и юмор.

Я заподозрила, что просто не справилась с перспективой, оттого рисунок и производил такое впечатление, но Лео продолжил:

— Вы еще не побывали на биеннале? Раз занимаетесь искусством, нужно обязательно туда сходить.

— А что это?

Он нахмурился.

— Вы не слышали про нашу биеннале? Это огромная выставка в саду. Там есть павильоны многих стран, где выставлены лучшие произведения современного искусства со всего мира. Вам понравится.

— Я скажу тете.

— Буду счастлив сопровождать вас туда.

Я прикусила нижнюю губу и спросила:

— Откуда у вас столько свободного времени?

Лео пожал плечами.

— Я только что окончил университет в Падуе, осенью начну входить в семейный бизнес, а пока могу располагать собой, как хочу. Так вы разрешите показать вам биеннале?

— Я обязательно попрошу у тети Гортензии, чтобы мы туда сходили, — сказала я. — Но, боюсь, она может не принять ваше любезное предложение. Понимаете, она же отвечает за меня и очень серьезно относится к своим обязанностям.

Мои слова заставили его улыбнуться.

— Едва ли в присутствии вашей солидной тетушки мое сердце посетят злые намерения.

Я тоже не смогла сдержать улыбки.

— Она и правда очень солидная.

Мы уже поравнялись с лестницей, которая вела в сад пансиона. Я дотронулась до рукава Лео:

— Послушайте, вы не могли бы проплыть немножко подальше и там меня высадить? Не хочу, чтобы кто-нибудь заметил, как я в таком виде выхожу из вашей лодки.

— Ладно. — Он сбросил скорость и потихоньку отвел лодку к лестнице, которая начиналась в нескольких ярдах он нас. — Когда мы снова встретимся? Или вы больше не хотите меня видеть?

— Хочу, сказала я, и это наверняка прозвучало чуть-чуть излишне пылко, — но мы будем тут еще только два дня, а потом поедем во Флоренцию. Я спрошу тетю Го про биеннале, может быть, она согласится сходить. А может быть, ей и завтра будет нехорошо, и я смогу распоряжаться собой.

— Хорошо, — сказал Лео, — значит, будем надеяться, что ее недомогание растянется еще на один денек. Я хочу столько всего показать вам в моем городе!

Он крепко ухватился за столбику ступеней, помог мне выйти из лодки, потом подал сумку. Я посмотрела вниз, на коробку с котятами.

— Обещаете, что не бросите их в воду, как только я уйду? А иначе чтоб вам сдохнуть!

— Не понял, — сказал он, — вы что, желаете мне смерти?

— Нет, просто у нас так говорят, когда что-нибудь обещают.

— Ладно, я обещаю, но сдохнуть вовсе не собираюсь. Я планирую жить долго и счастливо.

Я стояла на дорожке у канала и смотрела на него сверху вниз, гадая, увидимся ли мы когда-нибудь еще.

— Я буду здесь завтра в десять утра, — сообщил Лео, — чтобы отвезти вас с тетей на биеннале.

Широко улыбнувшись, я сказала ему:

— Хорошо.

— Чао, Джульетта.

— Чао, Лео.

Он завел мотор и умчался.