Такое чувство, будто это задание дали мне, потому что мне нечего терять. Ни титула, ни высокого положения. Ни достойной карьеры. Ни подающего надежды мужа. И никаких детей, разумеется. Наверное, я должна быть благодарна, ведь это поручение вытащило меня из дома в мир.
Муля категорически отрицает, что меня выбрали по вышеперечисленным причинам. Она твердит, что я идеально подхожу для спасения Декки просто потому, что только моя политическая позиция — а я социал-демократка, если на меня надавить, — не вызывает отвращения у моей младшей сестры и, таким образом, у меня больше шансов вернуть ее, чем у кого-либо другого. Ко всеобщему ужасу, одна из моих сестер стала убежденной коммунисткой и сбежала в Испанию с Эсмондом Ромилли, тоже коммунистом и сыном кузины Нелли, сестры Клемми. Я должна убедить ее вернуться домой, в фашистское лоно нашей буржуазной семьи.
«Как?» — позвольте спросить. Понятия не имею. Декка приятнее в общении, чем Юнити, — она была симпатичной и популярной дебютанткой, хоть и без особого желания участвовать во всем этом, — но ничуть не менее упряма. И Эсмонд, скорее всего, такой же, судя по тому, что он сбежал из закрытой школы, чтобы издавать левый журнал, а потом присоединиться в Испании к антифашистским Интернациональным бригадам, с Деккой на буксире.
Вся эта чертова история нелепа и обречена на неудачу. Но мы с Питером отправились на побережье Франции встречать английский военный корабль «Эхо», на борт которого беглецов уговорили подняться, но только когда посол сказал Декке и Эсмонду, что без их сопровождения туда не пустят испанских беженцев. Гениальный, надо отметить, ход. И вот я среди грузов и такелажа в порту Жан-де-Люз, где стоит в доке «Эхо», думаю, как, черт возьми, я собираюсь притащить Декку домой к Муле и Пуле, ускользнув от внимания кружащих вокруг репортеров.
— Боже, это они? — Питер указывает на палубу эсминца, там юная пара стоит плечом к плечу среди смуглых испанцев. Я поразилась, когда бывший муж вызвался сопровождать меня в этой спасательной миссии: я думала, мне придется справляться в одиночку. — Нужно присматривать за маленькой мисс на случай, если характером она пошла в свою семью, — сказал он, подмигнув, и я тут же вспомнила, почему я с ним.
Щурясь на корабль на ярком средиземноморском солнце, я пытаюсь разглядеть пару, на которую указывает Питер. Наконец я замечаю свою прелестную младшую сестру, гибкую и темноволосую. Несмотря на то, что «Эхо» быстро приближается к оживленному французскому причалу, ее взгляд прикован к Эсмонду, глаза сияют.
— Чертова девчонка влюблена до безумия, — шепчет мне Прод, и это самое проницательное замечание, которое он когда-либо делал.
К коммунизму Декка пришла вполне осознанно и объяснимо — в ответ на ярый фашизм, который навязывала ей с самого детства Юнити, ее соседка по комнате, — но появление еще и романтического сюжета неизмеримо усложняет мою задачу. Думаю, теперь сестра в два раза крепче привязана к коммунизму.
Мы наблюдаем, как парочка неторопливо спускается по трапу, держась за руки, всего лишь с двумя небольшими сумками. Их беззаботные улыбки испаряются, когда я поднимаю руку, чтобы помахать им, и они меня замечают.
— Ты несносная девчонка, Муля реки слез пролила. Настоящий потоп.
— Что, черт возьми, вы тут делаете? — спрашивает она, а затем объявляет всем, кто готов слушать: — Это засада.
Я глубоко затягиваюсь сигаретой, прежде чем ответить, стараясь не сорваться на сестру.
— Дорогая, я бы не стояла здесь, в Сен-Жан-де-Люз, если бы ты не подделала письмо от друзей, якобы пригласивших тебя погостить во Франции, и не сбежала с Эсмондом. — Я машу рукой в сторону своего троюродного брата, с которым время от времени сталкивалась на каникулах у кузины Клемми и находила его неприятно воинственным. — Муля и Пуля буквально обезумели от беспокойства, как только узнали, что тебя нет в Дьеппе. Ты хоть представляешь, что пока мать Эсмонда не получила письмо, в котором сообщалось, где вы и что вы, возможно, поженились, наши родители только и делали, что сидели у телефона, ожидая звонка от вас или полиции? Они думали, что ты погибла.
На лице Декки мелькает тень сожаления, но недолгая — пока она не переводит взгляд на Эсмонда. Он, напротив, всем своим видом бросает вызов, и когда она это замечает, ее выражение лица тоже меняется, подстраиваясь под его. Она говорит:
— Какое ты имеешь право читать мне свои аристократские нотации? Мне уже восемнадцать, и я сама могу решать, что делать. Я хочу быть в корпусе прессы на Гражданской войне в Испании, вместе с Эсмондом.
Звучит так, словно эти слова родились в голове Эсмонда. Что случилось с моей сестрой? Она выглядит сердитой:
— Это ты подстроила, чтобы мы оказались на корабле? Из-за тебя власти нажали на нас и заставили подняться на борт?
Питер вмешивается:
— Полегче, Декка. Тут повсюду вокруг репортеры. Ваше маленькое приключение попало в заголовки новостей, и нам не хотелось бы, чтобы об этой встрече узнали газетчики. Но на всякий случай: правительство вмешалось по просьбе матери Эсмонда, а не твоей сестры или родителей, так что ты злишься не на тех.
Эсмонд усмехается и громко заявляет:
— Пусть репортеры все слышат. Как можно больше англичан должны знать, что происходит в Испании. Это первые бои великой битвы между фашистами и коммунистами, которая начинается на континенте и на которую британцы закрывают глаза, оберегая свой комфорт.
Неприятный парнишка, на мой взгляд, прав, но сейчас не время и не место для политической дискуссии. К тому же его манеры отвратительны. Надо взять ситуацию под контроль.
Но Питер ничего не может с собой поделать и выпаливает:
— С меня довольно ваших поучений, молодой человек. Мы с Нэнси вам не враги; мы приехали убедиться, что с вами все в порядке, и предложить поддержку от семьи Митфорд, если Декка вернется в Лондон. Вы должны…
Ситуация становится взрывоопасной, а это совсем не поможет выполнить доверенную мне миссию. То, что Питер смотрит сверху вниз на невысокого молодого человека и разыгрывает старшего брата, только заставит Эсмонда — а вслед за ним и Декку — еще сильнее упираться: я заметила, как покраснело его лицо при упоминании финансовой поддержки семьи. Здесь не нужно давления, нужно сопереживание, на которое, я знаю, моя сестра способна.
Я перебиваю своего мужа:
— Питер имеет в виду, что мы беспокоились о вас и просто хотим немного поболтать. За углом есть тихое кафе, где подают вкуснейшую курицу в вине. Мы приглашаем вас пообедать и выпить.
Глаза Декки и Эсмонда загораются при упоминании еды, и мне интересно, сколько времени прошло с тех пор, как они в последний раз нормально ужинали. Не дожидаясь, пока они ответят, я подхватываю сумку Декки, а Питер перекидывает через плечо сумку Эсмонда, и мы отправляемся за пару кварталов отсюда в кафе.
Эсмонд за моей спиной выкрикивает:
— Мы согласились поговорить с вами, только потому что ты написала «Потасовку». Остальные Митфорды — нацисты.
Мне отчаянно хочется как-нибудь язвительно поблагодарить за комплимент, но я молчу. Хорошо, что я сдержалась, потому что сестра догоняет меня и начинает шагать рядом, так что я могу спросить:
— Как, черт возьми, вы смогли себе это позволить?
Муля сказала, что они с Пулей дали Декке тридцать фунтов на поездку, думая, что она отправляется во Францию к друзьям, но эти деньги, наверное, давно закончились. Насколько я понимаю, помимо этого их единственный источник дохода — скромное жалованье Эсмонда от агентства «Рейтер».
Она задорно хихикает:
— Ты же знаешь, у меня всегда была заначка на случай побега.
Я смеюсь в ответ, вспоминая, что Декка припрятывала деньги еще со времен, когда была малышкой:
— А я и запамятовала.
Мы с Дианой и Юнити частенько дразнили Декку, высмеивая ее тайные клады пенсов и фунтов, которые она копила для побега. Похоже, деньги наконец-то пригодились.
— Как ты, Декка? Мы все беспокоились о тебе, — говорю я, обнимая свободной рукой ее тонкие плечи. Она всегда была хрупкой, но за время пребывания в Испании совсем исхудала.
К моему облегчению, она не стряхивает мою руку, а вместо этого кладет свою ладонь поверх моей.
— Это было потрясающе… — Она замолкает, понимая, что такой восторг не очень-то сочетается с описанием войны в Испании. — Я хотела сказать, что обожаю быть рядом с Эсмондом и работать вместе над чем-то значительным, более важным, чем мы сами.
— Даже если это означает жить с Эсмондом вне брака?
— Особенно это, — отвечает она с дьявольским смешком. — Эсмонд уверяет, что брак это такая старомодная, буржуазная конструкция.
— Еще бы ему не утверждать, — шепчу я себе под нос, стараясь не отпугнуть Декку и не подтолкнуть ее к длинной проповеди о чудесах коммунизма.
Мы заходим в кафе, усаживаемся за столик с мраморной столешницей, Декка спрашивает:
— Почему Юнити не заберут из Мюнхена? Почему Муля и Пуля послали вас двоих только за нами?
— Чертовски хороший вопрос, — бормочет Питер. Я не могу винить его, поскольку он упорно спрашивает об этом моих родителей, но сейчас его комментарий нам только помешает.
Я бросаю на него взгляд и, как могу, отвечаю на вопрос, которым и сама не раз задавалась:
— Полагаю, потому что она спросила разрешения перед отъездом в Мюнхен и пошла привычным путем: остановилась в приемлемом пансионе в центре города, начала изучать язык и так далее. Она не сбежала тайком с молодым человеком, соврав, будто едет в отпуск с приятелями.
Бровь Декки изгибается, когда я сравниваю их с Юнити ситуации. Затем, взглянув на Эсмонда, она спрашивает:
— Как можно допустить, чтобы Юнити жила одна в квартире, подаренной ей Гитлером, отнятой у евреев, которых, скорее всего, отправили в лагерь? В квартире, куда она приглашает офицеров СС, когда ей заблагорассудится, и бог весть чем с ними занимается, да еще и развлекает самого Гитлера? Неужели наше с Эсмондом желание помогать Испании и всем людям, которых из-за их коммунистических взглядов третируют и мучают фашисты, более предосудительно?
Я лишаюсь дара речи от ее вопроса, и на мгновение Питер и Эсмонд тоже. Декка попала в самую суть, указав на неоднозначность моей миссии, на лицемерие наших родителей и им подобных. Думаю, Муля и Пуля парировали бы, что Юнити в безопасности, потому что соглашения, достигнутые Чемберленом и Гитлером, будут неукоснительно исполняться, а если эти соглашения не устоят, то, вероятно, Британия и Германия найдут общий язык, когда у руля встанет Мосли. А вот Декка серьезно рискует. Но это было бы ложью. Правда в том, что отношение родителей к фашизму совсем не такое же, как к коммунизму, и дело тут в их собственных интересах и страхах. Насколько все-таки политика затрагивает личное.