Верность сестер Митфорд

Глава шестьдесят шестая НЭНСИ

Я выхожу из неброского черного «остина» в переулке рядом с величественным зданием Адмиралтейства. Солдат в форме ждет меня и, не говоря ни слова, проводит через неприметную дверь в стене из желтого кирпича. Я следую за ним по извилистому коридору, который выходит в большое фойе, там сопровождающий жестом приглашает меня подождать на скамейке, обитой яркой сине-красной тканью с рисунком в виде морских коньков. В любом другом месте этот узор выглядел бы нелепо, но в официальной резиденции лорда адмиралтейства он вполне уместен.

Если отвести глаза и не смотреть на светомаскировочные занавески, а также представить, что в этом переоборудованном бальном зале вокруг не снуют офицеры военно-морского флота, может показаться, что тут очень мирно. Но это лишь иллюзия, хотя сейчас бомбы не падают на Лондон. Так называемая странная война все ближе к переходу в настоящую. Я слежу за тихими приготовлениями и знаю, что нацисты не дремлют, а мы готовим морские патрули, военно-воздушные войска и незаметно отправляем несколько дивизий во Францию. От того, что война не задевает обычных граждан, она не становится менее реальной.

Даже из коттеджа Олд-Милл, где я отсиживалась с Мулей и Дебо, ухаживая за Юнити, я видела, что схватка надвигается. На самом деле каждый раз, когда я меняла постельное белье для бедняги, страдающей недержанием мочи, или кормила ее с ложечки пюре, или заново учила мою младшую сестру словам, которые она забыла, или дежурила у ее постели ночью вместо Дебо или на удивление жизнерадостной Мули, мне было очевидно — война между Великобританией и Германией не за горами. А когда Пуля собрал вещи и уехал из Олд-Милл на Инч-Кеннет, потому что не мог вынести вида своей искалеченной дочери и слушать, как Муля превозносит Гитлера, я страстно пожелала, чтобы война началась всерьез. Если бы это зависело от меня, так бы и было. Я умираю от желания отомстить нацистам за то, что случилось с моей сестрой, независимо от того, какую роль она сыграла в этом сама. Единственная странная вещь, которая произошла за эти ужасные недели с тех пор, как Юнити вернулась, — это краткий визит Дианы в Олд-Милл. Ее желание сбежать поскорее было очевидным с того самого момента, как она вошла в домик, отделанный белой штукатуркой и темными балками, и увидела Юнити на больничной койке в гостиной. Хотя из нее потоком лились слова поддержки, она начала прощаться, едва успела войти. Ей было невыносимо смотреть на то, что она сотворила с Юнити. Не прошло и тридцати минут, как она неторопливо погладила свой огромный живот и объявила, что ей пора идти «ради ребенка». По крайней мере, у нее хватило порядочности не приводить Мосли.

— Леди Черчилль сейчас примет вас, — произносит секретарь, и я следую за ним вверх по центральной лестнице — видимо, в личные покои Черчилля. Я устраиваюсь на уютном диване перед потрескивающим камином и греюсь, ожидая Клемми.

Когда она позвонила в Олд-Милл-коттедж и попросила меня зайти, если я буду в Лондоне, я догадалась, зачем меня зовут. Клемми не просто хотела узнать новости о Юнити и Муле, хотя мы подробно это обсудили. Нет, Клемми приглашала меня от имени Уинстона. Если мне есть что рассказать, он более чем готов выслушать. Приглашение «навестить их семью» в Адмиралтействе лишь слегка маскировало истинные причины встречи.

Пронизывающий февральский холод заморозил меня до костей, поэтому я встаю и подхожу поближе к огню, чтобы согреться, пока жду. Я снимаю перчатки, потираю перед огнем руки и слышу позади себя шаги. Прежде чем повернуться, я произношу:

— Добрый день, кузина Клемми.

— Чертовски приятный комплимент, Нэнси, — раздается грубый, глубокий рокот позади меня. Это Уинстон. — Еще никто и никогда не принимал мои тяжелые шаги за легкую поступь Клемми.

Ему всегда удается рассмешить меня. Муля считает его невыносимым, а Пуля — слишком уж целеустремленным, но я ценю его интеллект и юмор.

— Готова на все, чтобы порадовать лорд-адмирала.

Уинстон расправляет плечи при упоминании своего титула. После столь долгого пребывания на политических задворках он, должно быть, счастлив снова оказаться на главных ролях в результате того, что все его подозрения оправдались. Конечно, он с удовольствием возглавил Адмиралтейство и теперь произносит зажигательные речи по всей стране.

— Как Юнити? — Веселье исчезает из его голоса, мы устраиваемся рядом на диване. Он лучше, чем все журналисты, вместе взятые, неотрывно следящие за падением моей сестры, знает причины ее нездоровья. Я догадалась, что полицейские, охраняющие Олд-Милл-коттедж, подобраны Уинстоном лично и держат его в курсе событий — никаких сомнений. Уверена, что они приставлены именно ради этого, а не для защиты нас от разгневанных толп и не для защиты Великобритании от нацистки Юнити.

— Это уже не Юнити. — Еще одна жертва войны… — вздыхает он. — Я тоже так считаю.

— И наши общие убеждения привели нас к этому самому моменту. — Это утверждение, не вопрос.

— Думаю, вы это знаете.

Он улыбается, попыхивая сигарой. Вытаскивает из кармана серебряную зажигалку и спрашивает:

— Желаете закурить?

Я киваю, открываю сумочку и достаю сигарету. Держу ее наготове, Уинстон щелчком открывает зажигалку и подносит огонь.

— Я не стану спрашивать, почему вы поделились информацией, которую передали через моего человека. Полагаю, Диана дала много поводов. Возможно, и Юнити в прошлом также.

— Ваши предположения верны, — отвечаю я, затягиваясь своим «Данхиллом» и вспоминая все обрывки информации, попавшей ко мне от бывшей няни Дианы и переданной мною Уинстону. Самыми весомыми сведениями — помимо утверждений Дианы о том, что приход нацистов неизбежен, — были даты и время встреч БСФ; полагаю, Уинстон смог воспользоваться ими.

— Но самые компрометирующие документы я решилась передать, только когда увидела лицо Юнити после ее возвращения, — продолжаю я.

— Ого, — говорит он и начинает расхаживать перед камином. — Да. Думаю, такое может подтолкнуть к патриотическим поступкам.

Я устала от кружения вокруг да около. Это решение слишком давно тяготеет надо мною, и я хочу переложить это бремя на кого-то еще. Не то чтобы я верила, будто когда-то перестану сомневаться в правильности своего поступка. Вопрос об этом будет преследовать меня вечно.

Я открываю сумочку и вытаскиваю документы, которые взяла из запертого ящика стола Дианы.

— Мне нелегко передать вам это, — говорю я, вкладывая бумаги в его протянутую руку.

— Я знаю. Поэтому я и не давил. Я знал: должно быть что-то еще, но речь о вашей сестре, а вы почти моя кузина. Поэтому я не спешил. Но в конце концов я не мог больше ждать. — Не глядя на бумаги, он спрашивает: — Что в них?

— Я не слишком хорошо знаю немецкий, но судя по тому, что смогла перевести, это контракты. Похоже, Диана и Мосли открыли цепочку фирм, чтобы заключить контракт с правительством Германии и создать коммерческую радиостанцию на немецкой земле, которая вещала бы на некоторые районы Великобритании.

Глаза Уинстона расширяются, и он утыкается в документы.

— Это действительно настолько страшно? — спрашиваю я, хотя и знаю ответ.

— Нэнси, «странная война» вот-вот закончится. — Его пронзительно-голубые глаза всматриваются в меня. — Гитлеровские войска скоро снова двинутся вперед. Наша разведка предполагает, что сначала они направятся в Скандинавию, а затем во Францию. А в Норвегии, где есть партия, лидер которой Видкун Квислинг, подобно Мосли, является открытым антисемитом и нацистом, им будет проще простого победить. Квислинг встретит их с распростертыми объятиями и создаст марионеточное правительство.

— Боже мой…

— Да. И тогда нацисты обратят свой взгляд на Великобританию, и нам не стоит недооценивать атакующие возможности Германии. Понятно, что на лондонские улицы полетят бомбы, но не только: возможно полномасштабное вторжение. Представьте, какой ущерб могла бы нанести радиостанция, находящаяся в руках врага, вещающая по всей Англии — запросто соединяя врагов внутренних и внешних, распространяя пропаганду и дезинформацию среди британцев. Очевидно, нам абсолютно необходимо разгромить внутренних врагов — эту проклятую «пятую колонну», о которой вы читаете в газетах, — или они помогут Германии быстро захватить нашу страну.