Верность сестер Митфорд

Глава седьмая НЭНСИ

Я смотрю на Питера. Тут, в гостиной моей сестры, в моем любимом кресле, скользя взглядом из-под копны темно-русых волос по газете, сидит мой жених. Как же мне нравится произносить это слово, даже думать его про себя приятно. И я знаю, что в какой-то мере нужно благодарить Диану за этот чудесный поворот событий. Если бы она не нянчилась со мной в Итоньерке целый месяц — выделила мне отдельную спальню — до тех пор, пока я не перестала печалиться о Хэмише, а потом не вытолкнула бы меня обратно в свет, я бы никогда не встретила Питера Родда, банкира, сына дипломата лорда Реннела, совершенно блестящего — он учился в Баллиол-колледже Оксфорда. И мы бы никогда не обручились.

То был месяц отчаяния — я размышляла о жизни без Хэмиша, впадала в ярость от его подлости, злилась за украденные у меня годы, а потом наконец успокоилась: поняла, что сама себя дурачила — убеждала себя, что он любит меня и нас ждет совместное будущее. А Хэмиш всегда любил только себя и, мимолетно, мужчин, с которыми он развлекался. И никогда, никогда — меня.

Я больше не жалкая. Я помолвлена с ровней себе, к тому же человеком гораздо более эрудированным, несмотря на его оксфордское образование, дразнюсь я; на темной, пыльной полке, где отсиживаются те из нас, кому не удалось обручиться в дебютный сезон, меня больше нет. И каким-то чудом рядом с Питером улетучились мои вечные страхи, связанные с браком, — что я превращусь в клушу, только и думающую, что о нянях, поварах, хозяйстве, режиме дня детей и настроении мужа. Возможно, все эти страхи были навеяны воображаемым браком с Хэмишем и не имеют никакого отношения к реальной супружеской жизни. Это брак будет счастливым, я планирую в этом убедиться.

В моменты затишья, когда я одна в квартире со своими бульдожками Милли и Лотти на коленях, шальная мысль закрадывается в мою голову. Может быть, я так радуюсь этому браку потому, что он станет моим первым триумфом над вечно превозносимой Дианой? С тех пор, как она ушла от Брайана к Мосли, она больше не звезда лондонского общества, а пария, в то время как меня повсюду поздравляют с помолвкой — ничего общего с безразличием и косыми взглядами, какими меня награждали, когда я объявила о своей помолвке с Хэмишем много лет назад. Даже Муля и Пуля мною довольны, хотя для меня не секрет: Питер в их глазах недотягивает до идеала жениха. Но, без сомнения, он кажется им намного лучше Хэмиша.

Я слышу легкие шаги Дианы, спускающейся по парадной лестнице, а следом — торопливый топот Юнити. Кажется, они теперь неразлучны, по крайней мере пока Диану не позовет Мосли. Если бы только Муля знала, как вопиюще Юнити нарушает ее указ.

— Прод? — окликаю я Питера, по митфордианской традиции мы с сестрами придумали ему прозвище, сократив Питер Родд до очаровательного и забавного словечка Прод.

Он поднимает глаза от газеты: — Да, дорогая? — Выходим?

Питер встает, а я думаю, как же лихо он выглядит в черной рубашке. Я не спеша приближаюсь к нему и провожу пальцем по лацкану.

— Ты так хорош в этой форме, что нам, наверное, надо почаще ходить на митинги.

Он усмехается: — Ты тоже хороша.

Он склоняется ко мне, чтобы поцеловать, и тут из холла доносится голос Дианы:

— Машина ждет! Мы отстраняемся друг от друга, и я кричу в ответ: — Минуточку, Бодли! Только нос припудрю! Я шепчу Питеру:

— Прихвати с собой чего-нибудь покрепче. Думаю, лишним не будет.

Теперь слышен крик Юнити:

— Боже, Леди, нет никакой нужды пудрить нос! Мы едем на политический митинг, а не на бал.

После того как я оправилась от разрыва с Хэмишем, Юнити больше не зовет меня Нэнси или ласково «Нэнс», теперь у нее снова в ходу прозвище «Леди», которым она обычно пользуется, когда я ее чем-то раздражаю. Порой мне хочется понять, чем же я ее за это время обидела.

Я не обращаю внимания на крики Юнити и задерживаюсь перед зеркалом, пудрю нос, подкрашиваю губы. Затем мы вчетвером — все в сочетании с обычной одеждой еще и в черных рубашках — втискиваемся в машину, которую прислал за нами Мосли. Все какие-то мрачные, так что я пытаюсь поднять настроение репликой:

— Кто бы мог подумать, что черный цвет нам так идет!

Диана неодобрительно оглядывается на меня:

— Нэнс, черные рубашки носят не ради красоты. Члены Британского союза фашистов носят черный, потому что это символ фашизма. Так мы опознаём друг друга и убеждаемся, что мы заодно, независимо от богатства и социального статуса.

Она забывает упомянуть, что по «совпадению» форма БСФ такая же, как у Бенито Муссолини, которым восхищается Мосли.

Боже мой, она уже говорит словами Мосли. В последние месяцы я провела множество часов в Итоньерке в обществе этого человека, хорошо узнала его взгляды на фашизм, государственную политику Великобритании и всего континента. Мосли любит разглагольствовать: дескать, он основал БСФ, чтобы подтолкнуть страну от старомодной, экономически и социально несостоятельной демократии к более современной и эффективной автократии. Образец для него — правительства Италии и Германии, хорошо бы и в нашей стране было такое же руководство, считает он. Он недавно вернулся в Лондон из Италии, где общался с Муссолини. У Дианы загораются глаза всякий раз, как Мосли начинает вещать о своих политических планах. И это меня тревожит.

Хотя я убеждена, что стране нужны перемены — у нас три миллиона безработных, финансовый кризис, коммунисты наступают на пятки, но бог мой — взгляды Мосли слишком радикальны. Я центристка и вряд ли согласилась бы поехать сегодня вечером на большой митинг фашистов, если бы Питеру не было так любопытно туда заглянуть. И если бы Диана не умоляла присоединиться к ней.

Мужчина, с головы до ног одетый в черное, приветствует нас, когда машина подъезжает к Альберт-холлу, и с военной четкостью провожает нас к местам в первом ряду. Мы усаживаемся в кресла, и я рассматриваю людей вокруг. Настоящее море черного. Но не только этот цвет объединяет участников митинга: большинство из них принадлежит к среднему классу, хотя, говорят, и среди представителей высшего общества появляются сторонники фашизма. В зале в основном румяные парни, попадаются угрюмые мужчины средних лет и жизнерадостные моложавые женщины.

— Не такого я ожидал, — шепчет мне Питер, озираясь по сторонам.

— Нет, это не шайка хулиганов, — отвечаю я тоже шепотом. Я ожидала увидеть в толпе подстрекателей.

— Тсс, — шипит на нас Диана: Мосли выходит на сцену, его приветствует лес вскинутых вверх рук. Лицо сестры сияет, когда она смотрит на него снизу вверх.

Сторонники устраивают Мосли бурную овацию, едва завидев своего мужественного темноволосого лидера, отрастившего черные усы. Я слышу выкрики «БСФ!» и замечаю в толпе несколько рассредоточившихся полицейских, видимо, для поддержания порядка.

Мосли перестает напыщенно расхаживать по сцене и останавливается, уперев руки в бедра и взирая на толпу, выпячивает грудь колесом. Мне кажется, что он специально надел облегающую черную водолазку вместо официальной черной рубашки на пуговицах, как у всех у нас, чтобы выставить напоказ свое сильное, как у льва, тело.

Я словно под гипнозом наблюдаю, как он перемещается по сцене, грозит пальцем, топает ногой, разговаривая со своими помощниками и готовясь произнести речь. Такого Мосли мне видеть еще не доводилось, и теперь я наконец начинаю догадываться, что в нем так привлекает Диану. Что привлекает к нему всех сторонников.

Однако чем больше он старается, тем более его движения выглядят наигранными. Внезапно вся эта напыщенная обстановка, вся срежиссированная торжественность кажутся ужасно глупыми, и меня разбирает смех. Диана, прищурившись, смотрит на меня, губы ее сжимаются в ниточку, а брови сердито хмурятся, пока я отчаянно пытаюсь подавить смешок. Но тут взгляд мой скользит по Юнити, и мне моментально становится не до смеха. При виде ее жалкой преданной физиономии мне становится до дрожи страшно.