Верность сестер Митфорд

Глава шестьдесят восьмая НЭНСИ

Звонок телефона неожиданно резкий. Я слышу его даже из сада, где развешиваю для просушки выстиранные простыни Юнити, звук долетает через кухонную дверь, открытую в этот теплый весенний день, чтобы впустить свежий воздух. Уинстон не преувеличивал. Как только война началась, события стали развиваться очень быстро. Каждая страна стремительно продвигала вперед свои фигуры на шахматной доске, пока Германия не вывела своих ладей и слонов и не вторглась в Бельгию, Францию, Люксембург и Голландию. В ответ, конечно, Великобритания выдвинула вперед свою самую сильную и умную фигуру — по иронии судьбы, ферзя, — и Уинстон стал премьер-министром после отставки Чемберлена. Он принял присягу 10 мая, сразу после массированного немецкого вторжения в континентальную Европу, и вскоре привнес в игру новое оружие — Положение об обороне 18B, поправку к Закону о чрезвычайных полномочиях, которая давала правительству право задерживать любого, кто считается угрозой национальной безопасности или подвержен иностранному влиянию, без предъявления официальных обвинений или судебного разбирательства, включая тех, кто симпатизирует нацистской идеологии. Тем не менее казалось, что опасность буквально повсюду.

Звонок обрывается, и я слышу голос Мули:

— Диана, дорогая, это ты? Я тебя не узнаю, — произносит Муля и замолкает. — Отдышись. Успокойся.

Я замираю с простыней в руках. Что происходит? Диана никогда не нуждалась в призывах успокоиться, она и без того всегда сверхъестественно спокойна.

— Что сделала полиция? — спрашивает Муля. — Прямо на твоих глазах? Ты послала к нему адвоката? — Ее голос чуть дрожит.

Адвокат? Кому он понадобился? Они говорят о Мосли? Он попал в очередную передрягу на митинге? В этом месяце на него уже напали на митинге из-за его взглядов.

— Как это никто не берется за это дело? — почти кричит Муля. — А как же постоянный адвокат Мосли, Свит? — короткая пауза. — Отказался? — Муля перестает притворяться спокойной, она в ярости. — Все отказались? Да как они смеют!

Она надолго замолкает, потом спрашивает: — Свит сказал, что это в связи с новым законом? Муля, стуча каблуками, расхаживает по комнате:

— Что это за закон, который позволяет бросать подозреваемых в тюрьму на неопределенный срок без суда и следствия? Без предъявления обвинения? Это нарушение принципа неприкосновенности личности, такое вряд ли понравится британским гражданам. Не волнуйся, Диана. Все скоро разрешится, — Муля пытается успокоить свою любимую дочь.

В тюрьму? Мосли отправили в тюрьму? К горлу подкатывает тошнота, я опускаюсь на ступеньку перед кухонной дверью. Хотя я не сомневаюсь, что Мосли заслуживает тюремного заключения, что ему нельзя позволять свободно разгуливать и сеять семена предательства накануне немецкого вторжения, мне все равно больно видеть, как переживает моя сестра. Даже вот так, опосредованно. Даже если он, скорее всего, попал в тюрьму из-за переданных мною сведений, поскольку его имя фигурировало в документах насчет радиостанции. А также потому, что люди Уинстона бывали на встречах БСФ, о которых я узнавала от бывшей няни детей Дианы.

Чуть более спокойным тоном Муля говорит:

— Ты совершенно права. Как только полиция обыщет вещи Мосли на ферме Сейвхей и в вашей лондонской квартире и ничего не найдет, они его освободят. Новый это закон или старый. В этой стране не считается преступлением придерживаться иной точки зрения.

Короткая пауза, затем Муля спрашивает:

— Где его держат?.. Но, Диана, Максу всего пять недель, ты еще кормишь грудью! — восклицает она, затем добавляет: — Скажи хотя бы, что твоя новая няня согласна остаться и присмотреть за Максом, пока ты повезешь вещи Мосли в Брикстонскую тюрьму. Хотя бы она не оставила вас? Слава богу хоть за это, — говорит Муля, и в ее голосе отчетливо слышится отчаяние. Боюсь даже представить, сколько отчаяния сейчас в голосе Дианы, и очень надеюсь, что у нее есть хорошая прислуга. Джин добровольно уехала помогать фронту несколько недель назад, и, признаться, я испытала облегчение. Я постоянно боялась, что она проболтается о наших тайных разговорах и о шпионаже на меня.

Пока Муля и Диана обсуждают, как добраться до Брикстонской тюрьмы и что Диане надо отвезти мужу, я спрашиваю себя, насколько я причастна к случившемуся. Я знаю, что МИ-5 держала Мосли и Диану на прицеле еще до того, как я начала делиться информацией с Уинстоном. Но и Мосли в последние недели вел себя крайне неосторожно. Несмотря на то что немцы прорвали линию фронта союзников всего четыре дня назад, а британские войска отступают к Дюнкерку, Мосли, чья преданность фашизму и связи с Гитлером хорошо известны, продолжал публично призывать к миру. И все это в то время, когда граждане особенно бдительно высматривают шпионов — спускающихся с неба на парашютах или готовящих бомбу по соседству, а правительство выпустило постановление, позволяющее задерживать, кого оно пожелает.

Я слышу, как телефонная трубка возвращается на аппарат, а потом — без сомнения — плач Мули. Надо ли мне пойти и обнять ее? Мы с ней не склонны взаимно утешать друг друга. Имею ли я вообще право утешать?

Глубоко вдохнув, я вхожу в дом. Рано или поздно мне придется столкнуться с чувством вины, как бы я ни старалась подальше запрятать его внутри себя. Полагаю, в конце концов вина станет моей постоянной спутницей на всю жизнь.