Верность сестер Митфорд

Глава сорок пятая ЮНИТИ

— Verdamtes Englishes Mädchen, — слышит Юнити мужской голос с хрипотцой, доносящийся из библиотеки.

Она не узнает этот голос, что неудивительно, учитывая, сколько тут собралось незнакомых высокопоставленных нацистских чиновников. Что ее действительно удивляет, так это сами произнесенные слова — «чертова английская девчонка». Сегодня на вечеринке только одна англичанка, так что, очевидно, они имеют в виду ее. Чем она их разозлила? Она знает, что ее близкие отношения с фюрером вызывают у некоторых ревность, но открыто нападать на нее — совсем другое дело. К тому же, учитывая, что их лидер думает иначе, это еще и опасно.

— Was sind ihre Motive[22]? — спрашивает второй голос в ответ, и этот голос кажется ей знакомым. Он записан где-то глубоко в ней, словно она разговаривала с этим человеком когда-то, и его голос все еще звучит в ней, живой, но поблекший.

Этот разговор все сильнее пугает ее. Как смеет кто-то сомневаться в ее мотивах? Какие могут быть мотивы, кроме желания поддерживать Гитлера и восхищаться им? Его успех — это их общий успех, успех всего мира, и ей непонятно, как кто-то может заподозрить иное? Разве не все они участники этого грандиозного замысла?

Стоя в коридоре, она разворачивается от библиотеки назад в гостиную, пытается вернуть себя мыслями к вечеринке, своего рода празднованию Нового года, поскольку саму новогоднюю ночь Гитлер провел с Геббельсами. Она очень старательно поднимала себе настроение, чтобы забыть, что Диана имела честь провести с ним целый день. Но все-таки это огорчает ее, и скрытое раздражение из-за очередной победы сестры в битве за привязанность Гитлера прорывается наружу. Юнити на мгновение замирает, натягивая на лицо улыбку, прежде чем вернуться в гостиную. В коридор доносится продолжение разговора:

— Конечно, она делает это не ради материальной выгоды. Фюрер оплачивает ее квартиру и путешествия, но она могла бы позволить себе все это и без него. — Лед звенит о хрусталь, и она понимает, что незнакомый собеседник делает паузу, чтобы выпить. — Может ли она шпионить в пользу британцев?

Шпионить? Они обвиняют ее в том, что она шпионка? Как они смеют! Нет никого, кто был бы сильнее предан герру Гитлеру, чем Юнити, даже среди его так называемых офицеров. Как эти мужчины могут не понимать, что она обожает Гитлера? Верит в его величие и радуется, просто сидя рядом с ним? Как могут они сомневаться, что она хочет того же, что и все они: успеха фюреру и согласия с другими европейскими нациями, включая Великобританию? В ней начинает закипать ярость, и требуется вся ее выдержка, чтобы не ворваться в библиотеку и не наброситься на этих двух мужчин.

— У нее хорошие связи в британском высшем обществе, откуда происходит большинство их политиков. Она родственница этого надоедливого комара Уинстона Черчилля, который решительно намерен настроить британских политиков и общественное мнение против фюрера. Может быть, он подговорил ее на это?

— Или она работает на МИ-5? Это объяснило бы, почему она знает местонахождение Гитлера и его маршрут лучше, чем мы. Она всегда поджидает его в любом ресторане или чайной, куда бы он ни направился, это давно вызывает подозрения.

При этих словах Юнити сдерживается, чтобы не фыркнуть от смеха. Как глупы и наивны эти так называемые нацистские лидеры. Они понятия не имеют, до чего хорошо осведомлены личные охранники Гитлера из СС и насколько сблизилась Юнити с некоторыми из них, особенно с Эрихом. Возможно, этим двум разглагольствующим чиновникам Гитлер не доверяет — и не стоит им доверять.

— Надо установить за ней слежку. Фюрер очень неосторожно разговаривает в ее присутствии, не хотелось бы, чтобы она делилась его секретами со своими английскими контактами.

— Рискну предположить, что в ее присутствии он говорит о том, о чем он не прочь сообщить в Англию. И вообще, я думал, что слежку уже приставили.

— Похоже, что нет. — Следует долгая пауза, а затем объяснение: — Фюрер до сих пор сопротивлялся этому. Он слишком очарован эксцентричными английскими манерами этих сестер Митфорд, чтобы всерьез считать их опасными. Он почему-то находит обаятельной их дерзость, которая в других его так отталкивает. И совсем не видит опасности.

— Немного безрассудно, да? Не следить за ними?

На долгое мгновение воцаряется тишина, и Юнити собирается уйти в гостиную, когда слышит, как один из мужчин шипит на другого:

— Ты называешь фюрера безрассудным?

— Нет, нет! — бросается защищаться знакомый голос. — Я просто имел в виду, что немного безрассудно не приставить слежку к Юнити, наверняка это решение принял какой-то младший лейтенант. Фюрера никто не назовет беспечным. Никогда. К тому же наш Верховный вождь предложил блестящую идею использовать Юнити для пропаганды. Штрейхер хорошо реализовал ее, опубликовав интервью в «Мюнхенер Цайтунг» и «Письмо английской девушки» в «Штюрмере».

— Не забывайте о митингах, — добавляет другой офицер.

— Да, — отвечает офицер со знакомым голосом, явно испытывая облегчение от того, что собеседник согласился с ним. — Она отлично выступала на митингах и вполне могла повлиять на отношение Англии к нацистской партии. В конце концов, если кто-то из них, к тому же родственник Черчилля, находит наше правительство привлекательным…

Другой подхватывает: — Кто знает, сколько еще людей могут проникнуться?

— Именно. Это может обеспечить нам гораздо более теплый прием, когда мы будем кататься по улицам Лондона.

Вспышка гордости пронзает Юнити, прежде чем она вспоминает, с чего начался этот разговор — с направленных на нее подозрений. И она помнит предательские комментарии знакомого мужчины о Гитлере — что он был безрассуден. И она знает, что должна сделать; этот человек заслуживает наказания за свою измену, за то, что не верит беззаветно в нацистское дело и в самого Гитлера. Она только хотела бы знать, кто этот преступник.

— Путци, — спрашивает незнакомый голос, — как, по-твоему, нас встретят, когда мы появимся на улицах Чехословакии и Польши?

Юнити перестает слушать. Ее разум взбудоражен тем, что оскорбивший ее человек — Путци Ганфштенгль, глава Бюро иностранной прессы. Тот самый Путци, который когда-то дистанцировался от Юнити и Дианы, обнаружив, что их макияж не соответствует арийскому идеалу. Она не может позволить этому предателю оставаться рядом с фюрером.

Она даже не старается приглушить звук шагов, проходя по коридору мимо библиотеки в гостиную c серебристыми обоями «дамаск» и отделанной серебром мебелью, которую оживляют яркими красками любимые цветы Гитлера — белый эдельвейс, имеющий для него символическое значение, и красные оранжерейные розы, чей цвет перекликается с нацистским флагом. Юнити хочется заплакать при мысли о том, что она нарушит эту мирную обстановку своими новостями. Сильно ли разозлится ее фюрер?

— Мой фюрер, — говорит Юнити Гитлеру, опускаясь в мягкое кресло рядом с ним, которое он специально для нее зарезервировал.

— Где вы были, mein Schatz[23]? — вежливо спрашивает он, бросая взгляд на Магду Геббельс. — У нас была очень интересная беседа, о том, в какой мюнхенской чайной подают самые вкусные эклеры.

Юнити знает, как нравятся Гитлеру такие легкомысленные разговоры с женщинами из его ближайшего окружения, и ей не хочется менять тему. «Но, — напоминает она себе, — это ради его безопасности и блага партии». Она собирается с духом, готовясь разочаровать его, и шепчет:

— Мой фюрер, я должна сообщить вам кое-что важное. Это касается Путци Ганфштенгля.

Пока они негромко беседуют, Юнити думает о том, что она, возможно, наконец выиграла битву за любовь фюрера в продолжающемся состязании с Дианой. Она разоблачает предателя.