Мурашки
Виктория
Воскресенье всегда отведено для церкви и позднего завтрака (слова моей мамы) с семьей. Около десяти утра каждое воскресенье Кира находит какой-нибудь хитрый предлог, чтобы сказать моим родителям, что ей не нужно идти с нами в церковь. Она утверждает, что ее пугает, когда наш пастор говорит о грехе и о том, как просить прощения.
— Клянусь, он смотрит прямо на меня, когда говорит о грехе. — Кира делает вид, что ее пробирает озноб, как будто мысль о том, что пастор Майкл смотрит на нее, пугает ее. — Как будто он все видит и все знает. У меня мурашки по коже. — Она снова вздрагивает.
— Ты так полна дерьма, — говорю я ей, просовывая руки в рукава рубашки и натягивая ее через голову. — Это твоя совесть вызывает у тебя мурашки. Тебе нужно быть в церкви. Ты могла бы чему-то научиться.
— Не надо проповедовать — фыркает она. — То, что церковь — это твое дело, не значит, что это мое. Мне нравится моя жизнь такой, какая она есть. Кроме того, я не смогу прожить ни дня, не согрешив, так зачем беспокоиться?
Стоя перед длинным зеркалом на задней стенке шкафа, я расчесываю пальцами распущенные локоны на кончиках волос и наношу немного блеска на губы.
— Все грешат, Кира. Никто не ожидает, что ты будешь идеальной. — Я наблюдаю за ее реакцией в зеркале. В ее выражении лица заметно безразличие. И добавляю: — Дело не в этом. Речь идет о доверии…
— Оставь это. — Она закатывает глаза и усмехается, как будто она умна. — Кроме того, еще слишком рано. Моя подушка зовет меня. Девушке нужно выспаться. — Она забирает ключи из комода и закрывает глаза, чтобы посмотреть на подъездную дорожку. — Интересно, завез ли этот придурок мою машину сегодня утром, как я его просила? — Она отворачивается от окна.
— Твой парень такой хороший слушатель. Если бы я только могла так легко обучать всех парней, — восклицает она, выходя за дверь.
Оглянувшись, я вижу машину Киры, припаркованную на подъездной дорожке. Я опускаюсь на край кровати. Мой парень крутится вокруг мизинца Киры. Я выдыхаю долгий вздох. Что я собираюсь с этим делать?