Волчья песнь (СИ)

13

Его звали Турферт Фаулер.

Ребята не взяли у пилота ничего. Ни отличной карты. Ни хорошего ножа. Ни незнакомого большого пистолета. Ни многоцелевого хронометра в противоударном корпусе. Завернув труп в парашют, они выбрались наружу.

Впрочем — не все.

Горька продолжал стоять в коридоре, задумчиво глядя в его темнеющую глубину. Сашка, свесив голову сверху, спросил:

— Тебе что, руку подать?

— Я туда, дальше, хочу пройти! — с неожиданным азартом откликнулся Горька. Сашка хмыкнул, но смолчал. — Подумай — крепость Рейнджеров! Когда ещё такое можно будет увидеть; это же настоящее открытие! А я даже рисунков или снимков не помню… — голос Горьки стал почти жалобным.

— Нам-то сейчас что до него? — нетерпеливо сказал Сашка.

— Ну… — Грин коротко пожал плечами. — Понимаешь… мне кажется, что тут никто и не был с того дня, как крепость разорили. В общем, ты как хочешь — а я пойду.

— Погоди, — тяжело вздохнул Сашка, — сейчас я факел сооружу…

…Они шли уже довольно долго, растягивая за собой трос. Подземелье не походило на лабиринт, но на всякий случай стоило принять меры предосторожности — максимально возможные.

Сашка светил факелом. Горька осматривал стены и арки, сделанные в виде всё тех же Огненных Цветов — не найденных пока вживую ни на одной планете! — соединённых в середине потолка вырывающимися из сердцевин языками пламени. На стенах не было ни росписей, ни барельефов; слева и справа тянулись ряды выбитых дверей, за которыми обнаруживались снова и снова скучные пустые комнаты, словно это была казарма… или, может, как раз и была? Похоже было, что подземелье тщательно и профессионально почистили. И, судя по дверям — те, кто разгромил крепость, неизвестные земной науке, но, видимо, страшные противники Рейнджеров.

И всё-таки Сашка не ворчал, осматриваясь с не меньшим интересом, чем Горька. А тот неожиданно и совершенно ни к месту спросил:

— Ты заметил, что наши как-то не очень обрадовались, когда услышали, то, что лётчик сказал?

Сашка посмотрел на него:

— Да ну. Просто они удивились и обалдели. Да я и сам…

— А всё-таки нет, — упрямо и уверенно возразил Грин. И добавил задумчиво: — Знаешь… по-моему, им уже просто трудно себе представить, что где-то есть какая-то война и какие-то земляне. Это для них что-то вроде религии, или даже сказки.

— Ляпнешь тоже… — Сашка поморщился.

— Да? — грустная ирония была в голосе Горьки. — А я вот и сам понимаю, что очень многое забыл. Мне сколько тогда было? Шесть лет же. Куски какие-то, обрывки в голове… Смотри, пыли нет.

Сашка остановился, удивлённый такой переменой темы разговора. И понял только сейчас, что это настоящая правда. Коридор выглядел так, словно его аккуратно убирали. Левой рукой Сашка потянулся за "маузером", но поймал взгляд Горьки и, пожав плечами, неловко улыбнулся:

— Так… — хотя друг ничего не спросил и вообще уже снова смотрел в другую сторону. — Знаешь, похоже, тут роботы-уборщики постарались, помнишь, была серия такая? Они ещё вечно ломались, — он хотел, чтобы эта болтовня прозвучала оживлённо и свободно, но Горька неожиданно сам схватился за пистолет, хрипло выкрикнув:

— Факел выше!

Сашка вздёрнул заколебавшийся огонь — пламя расплылось на потолке, закоптило. Но Горька уже явно перевёл дух.

Коридор почти перегораживали статуи непонятных животных. По этой планете или по каким-то ещё, смутные книжные знания о которых оставались в памяти, ребята не помнили таких. Они чем-то напоминали древних львов Земли — и в то же время медведей или… волков? Статуи замерли в позе сфинксов и были нетронуты — похоже, что те, кто взял крепость (если её взяли), сюда так и не дошли. Вообще-то в этом не было ничего страшного — наверное, она стала рушиться, и грабители поспешили убраться.

Друзья остановились плечо в плечо, переводя дух. Их громкое, нервное дыхание было единственным звуком в тишине коридора. Тьма была впереди, за статуями, она же смыкалась позади, в неё уходил трос. Что скрывала эта тьма? Ничего? Или…

Горька переступил с ноги на ногу и коснулся плечом плеча Сашки — просто чтобы ощутить человека рядом. Плечо было потным и холодным — Сашке не по себе…

"Ерунда, — подумал Горька. — Просто большой подвал. Или пещера. Мы сто раз были в пещерах и даже зимовали там." Он перевёл дыхание и вытер лоб. Его лоб тоже был потным и холодным.

— Пойдём дальше? — спросил Сашка. И признался: — Мне жутковато.

Такое он мог сказать только Горьке. Никому больше.

— Мне тоже, — криво усмехнулся Горька. — Пойдём, я всё-таки хочу посмотреть, что там, дальше.

— Пойдём, — повторил Сашка и резко оглянулся. Во тьму уходил трос; больше никого и ничего.

Они прошли между каменными животными, изваянными с великолепным, но холодноватым мастерством, и вступили в новый, более широкий, коридор. По обе стороны через каждые два примерно метра из стен выступали барельефы — воины в остроконечных шлемах с широкими наносьями и кольчатыми шарфами, одетые в кольчуги, сжимали в руках недлинные мечи или прямые секиры — длинные, прижатые к коротким древкам, полотнища с тяжёлыми концами. Лица воинов были неразличимы — их словно бы специально сделали такими — но рост, широкие плечи, могучее сложение говорило о том, что это настоящие богатыри. Ни Сашка, ни Горька не помнили подробно о том, какие статуи встречались в городах Рейнджеров и не могли ничего об этом сказать. Как же они сейчас проклинали своё вынужденное невежество…

Снова подняв факел выше, Сашка различил высоко под потолком — по обе стороны коридора, над головами каменных воинов — бегущие строки букв, высеченные в камне. Он нечётко, но вроде бы помнил, что записи в городах Рейнджеров встречаются нечасто (большинство учёных считали, что пра-цивилизация стояла настолько высоко, что практически перестала нуждаться в записях информации в каком бы то ни было виде) и они до сих пор не расшифрованы. Видимо, и это была одна из таких.

— Смотри, — шепнул Сашка.

— Вижу, — так же шёпотом отозвался Горька.

— Дёрнуло меня — тащиться с тобой, — голос Сашки звучал слегка нервно.

— Не боись, — Горька подмигнул, — выберемся. Дойдём до конца и повернём.

— Ага, идти-то совсем ничего осталось, — согласился Сашка, — буквально туда и обратно… ах ты!!!

Он едва не заорал от страха. Горька со свистом втянул воздух. Факельное пламя дрожало на стенах, полу и потолке — может быть, впервые за тысячи… десятки тысяч?.. лет освещая то, что было впереди.

На юношей глядело лицо. Оно было благородным, прекрасным, одухотворённым, но в то же время в больших глазах странноватого пурпурного оттенка читались горечь и боль — они были, как муть в чистой воде — а правильные черты искажали сдерживаемые ненависть и гнев.

Горька выдохнул и сказал чуть дрожащим голосом:

— Картина. Это просто картина, Саш.

Ощущая явственную дрожь в ногах, Сашка тоже перевёл дух. Конечно же — картина. Написанная талантливым художником, почти живая — но только картина…

Юноша, золотистые волосы которого развевались по ветру, одетый в полный кольчужный доспех, стоял на фоне чудовищной битвы. Заходило большое зеленоватое солнце. Груды порубленных тел высились, как жуткие рукотворные холмы. Волна бронированных всадников, явно не-людей, верхом на каких-то ящероподобных двуногих животных, с длинными копьями наперевес атаковала построившихся ромбом пехотинцев, могучих светловолосых великанов, часть из которых закрывалась большими миндалевидными алыми щитами и выставила копья, а часть стреляла из больших луков.

Обшитые чешуёй сапоги юноши до середины голеней были погружены в кровь. Он стоял среди трупов всадников и их животных. Левой рукой протягивал вперёд отрубленную клыкастую голову с плоским носом, держа её за длинные редкие волосы, а правую держал ладонью вверх, с растопыренными пальцами. То ли просил что-то дать ему, то ли протестовал бессознательным жестом, не желая продолжения бойни, то ли был это всего лишь жест отчаянья…

Смотреть на него было страшно и почему-то стыдно. "У него тоже всё отняли, — бессвязно подумал Сашка. — Он не хотел убивать, ему пришлось делать это… и он хочет понять, как это получилось и что теперь делать, как жить…"

— Посмотри, — показал Горька на верх картины. Только теперь Сашка понял, что наверху, над полем битвы, ровным строем висят неподвижно несколько больших кораблей. Они ничего не делали, не стреляли, не двигались — просто висели на месте. Одни — похожие на обычные геометрические фигуры, словно бы две соединённых основаниями пирамиды, вторые — напоминавшие корабли землян, хотя и отдалённо. — Это не древнее сражение. То есть, оно очень древнее… для нас… но для сражающихся оно не древнее… — Горька запутался, досадливо поерошил волосы… но Сашка понял его мысль.

— Может, это просто какой-то символизм, — тихо сказал он. Горька покрутил головой, потом ответил:

— Если всё для нас закончится… закончится хорошо — я приду сюда с экспедицией. Настоящей. Пусть будет живым ещё один кусочек истории. За правду надо бороться — бороться без сроков давности!

"Бороться за правду без сроков давности, — подумал Сашка. — Хорошо он сказал… — его поразила странная мысль — что, если они сейчас и Рейнджеры тогда делали и делают одно дело? И подумалось: — Но они же проиграли… — и тут же Сашка оспорил себя: — Добру не вечно проигрывать. И почему бы и не нам одержать ещё одну его победу?!"

— Посмотрим, — сказал Сашка негромко, чувствуя, словно что-то бы приподнимает и расправляет его и без того прямые плечи. — Посмотрим, но одно я точно знаю уже сейчас: пока мы боремся — нас никто не победит. Даже если убьёт.

Горька промолчал, но молчание его было одобрительным. А Сашка сделал ещё шаг вперёд. Юный рыжеволосый дикарь перед картиной древнего воина — каким-то неведомым чувством Сашка понял, что, даже если бы он не пришёл сюда вот так, вот таким и правда дикарём, а прилетел на вертолёте — для воина на картине он, пожалуй, всё равно был бы дикарём, потому что вся цивилизация Земли в сравнении с ним родилась вчера… а то и сегодня утром. Но это почему-то не давило и даже не задевало гордого землянина.

Едва Сашка сделал этот шаг, как под ногой у него что-то звякнуло — глухо, но отчётливо. Он опустил факел и негромко вскрикнул удивлённо:

— Смотри, Горьк!

С трудом оторвавшись от разглядывания картины, Горька нагнулся, упираясь руками в колени.

Яркие блики отражённого света запрыгали по стенам. На полу лежали сверкающие предметы — и непонятно было, откуда они взялись, пусть и в полутьме, но нельзя же было их не заметить.

Первым предметом было золотое кольцо — гонящийся за своим хвостом зверь, похожий на волка (но чем-то и отличавшийся). Между носом и хвостом зверя кроваво сверкал крупный рубин, огранённый множеством мельчайших плоскостей.

Рядом лежал золотой же браслет — в три пальца шириной. На нём сражались друг с другом гравированные странный змей и такой же похожий на волка зверь — глаза волка сверкали двумя рубинами, глаза змея — двумя изумрудами, клыки — выложены какой-то белой эмалью.

Но самым главным был меч.

Меч буквально приковал к себе взгляд Сашки. Такого оружия он не видел нигде и никогда. Длинная — не меньше тридцати сантиметров — рукоять была образована сплётшимися металлическими стержнями и увенчана головой всё того же волкоподобного зверя с разинутой пастью. Гарду образовывали распростёртые крылья птицы, в месте их схождения сверкал чистейший крупный бриллиант, с другой стороны — чёрный опал. Узкий, шириной не больше трёх сантиметров, и короткий, всего вдвое длинней рукояти, клинок был плоским и обоюдоострым. Это могло показаться несоответствием, но не казалось — скорей притягивало. Сашке вдруг ужасно захотелось взять это оружие. Как будто… да, словно оно ковалось для него. Хотя так быть и не могло.

— Это его меч, — сказал Горька. — И перстень, и браслет — его.

— Что? — Сашка не без труда очнулся от грёзы-желания. Горька молча показал на картину.

И Сашка увидел! Да, конечно же! Рукоять меча у пояса… блеск перстня в волосах отрубленной головы врага… браслет на протянутой руке…

Сашка прерывисто вздохнул. это было странно — ещё более странно, чем всё, что он видел за сегодняшний странный день. Оружие и украшения были словно бы молчаливыми, но живыми свидетелями того, что неведомый воин жил. Будто протянулась между тем невероятно давним прошлым и настоящим днём тонкая, но явственная нить.

Друзья присели на корточки. Сашка, подняв факел чуть выше, негромко сказал:

— Как думаешь, если я возьму меч — ничего?

— Думаю, что ничего страшного… — ответил Горька. — А я возьму перстень и браслет. Знаешь… я даже думаю, что эти вещи лежат тут не просто так. Они ждут кого-то.

— Ну не нас же… — усмехнулся Сашка.

— Кто может сказать? — возразил Горька серьёзно. Он нагнулся и, подняв перстень и браслет, покачал головой, обращаясь к картине: — Наверное, вы были бы довольны, что эти ваши вещи вновь увидят свет. И будем надеяться, что они принесут нам счастье.

— А меч возьму я, — Сашка наконец решительно взялся за рукоять и поднял оружие. — Я, может, и не имею на него никакого права, но к чему ему лежать тут — а в моей руке он, может быть, снова сгодится в дело!

Длинная дрожь прошла по сводам и полу. Друзьям почудилось, что барельефы воинов в коридоре вдруг обрели объёмность и выступили из стен. Послышался стонущий злой крик… откуда-то снизу, что ли?

И снова всё затихло — или ничего и не было, всё показалось?

— Мы уходим, — тихо сказал Сашка.

— Мы уходим, — эхом откликнулся Горька, — но во всяком случае я вернусь сюда…

… - Мы уж думали, что вас засыпало! — Мирко возбуждённым жестом подал руку Сашке. — Пора отсюда уходить, к утру тут уже будут…

— Мы никуда не пойдём, — усмехнулся тот, выбираясь из провала. — Нам надо ещё разжиться боеприпасами!