Волчья песнь (СИ)

39

Была чёрная, душная ночь — ночь перед грозой. Но, если небесная гроза ещё только напоминала о себе отдалёнными раскатами и зарницами, то гроза на земле уже разразилась.

Тяжкую перину ночи кромсали алые языки пламени и белые клинки прожекторов. Горела ферма, полыхали пристройки, выл пёс, которого переехала машина, дико, так, что можно было сойти с ума, выл сгорающий скот. С этими жуткими звуками мешались крики людей и рёв джаго — звуки ночного погрома.

Мужчины — защитники фермы — уже были убиты. Семнадцатилетний юноша, подорванный гранатой, свисал в огонь с остатков крыши, и одежда на нём полыхала, а ствол пулемёта, который он держал в руках, раскалился докрасна. Плечистый могучий мужчина, убитый ударами тесаков в грудь, лежал на трупе своей жены, с пистолетом прикрывавшей ему спину — всё ещё сжимая в руках окровавленный топор; вокруг валялись тёмными грудами три или четыре трупа налётчиков, попытавшихся взять людей живыми.

"Дикки! Дикки, братик! — истошно кричала девушка лет четырнадцати, распятая железными штырями на дверях горящего сарая. Волосы её — рыжие, пышные — трещали и завивались от жара в безжизненные серые пружинки. Потом дверь с грохотом рухнула внутрь — в снопах искр — и пламя жадными щупальцами рванулось из-под неё, свиваясь в плотный кокон. — Братик, Дикки! Не выходи! — голос девушки стал безумными, извиваясь от невыносимой боли, она билась головой о дерево и рвалась из стороны в сторону, расширяя раны на руках и ногах… пока огонь не прогрыз себе путь через доски и не обнял уже её тело. — Дикки! Дикки!! Дикки!!! Не вы-хо-диииии…"

Сгрудившиеся вокруг другой девушки — постарше — джаго следили за тем, как один из их приятелей насилует несчастную, которая, впрочем, уже была, похоже, мертва: тускло смотрели глаза, разбитый прикладом алый рот разинут в мёртвой зевоте… Рядом были разбросаны окровавленные части тела, принадлежавшие мальчику лет десяти или около того — он уже отмучился.

Ещё один мальчик — не старше пяти-шести лет — видел всё это. Лёжа в кустах за фермой, дрожащий, с изгрызенными в кровь пальцами, он смотрел на происходящее без мыслей, зная только одно — выходить нельзя…

…Он снова видел всё это!

Он снова видел всё это!

Ни единой подробности ужаса не стёрло время…

… - Мамочка! Ма-ма!

— Дик, Дикки, не кричи, пожалуйста, не кричи, они вокруг…

Жуткое чёрное существо склонялось над ним. Конечно, это пришла Эгнес, его сожжённая сестрёнка — пришла за ним, и Дик снова хотел закричать, но внезапно понял, что лежит на земле, всё тело болит, совсем рядом грохочут взрывы и мечется огонь чудовищного пожара, а девчонка над ним — конечно же, никакая не Эгнес, а Машка. Просто вся в ожогах и копоти — но совершенно живая. Якорь надёжности, который помог выбраться из мира навалившегося в бессознательности кошмара. И Дик вцепился в неё:

— Маш… аgain… аgain…[51]

— Тихо, тихо… — она прижала к себе голову друга. — Мы всё сделали… но нас выбросило…

— Ммммменя, похоже, здорово шарахнуло… — Дик сел, с трудом удержав стон.

— Тише, — Машка приникла к земле, пригибая и его. Но их уже заметили — фигуры трёх джаго рисовались на фоне огненных вихрей. С лёгким посвистыванием трассирующие очереди прошили ночь над юношей и девушкой, приникшими к земле.

— Вон они, вон! — раздался ухающий голос, полный злости и страха. Дик выхватил "парабеллум", но ни разу выстрелить не успел.

— Ложись! — закричали откуда-то из темноты, раздёрганной хлыстами пламени — и очереди срезали всех троих джаго. Всё ещё не вполне понимая, что происходит, Дик и Машка держали оружие наготове, но к ним уже подбегали… их друзья! Все — живые, почти целые и невредимые…