Весёлые переклики возбуждённо звенели над дорогой. Среди сгоревших целых машин, среди валяющихся трупов, среди разбросанного оружия — шла азартная охота на тех, кто пытался спрятаться или притвориться мёртвым. Отрубленные и оскальпированные головы сваливали в кучу на обочине, тут же развешивали на ветках кровавые клочья скальпов.
Двоих схваченных джаго, скрутив их проволокой, бросили рядом с горящими бензовозами медленно поджариваться. Третьему Нина прострелила колени и теперь неспешно шла за ним, ползущим по дороге в безумной надежде спастись, аккуратно и методично избивая его срубленной в кустах палкой — в явном намерении неспешно забить джаго до смерти.
Хохоча и пиная ещё одного, Мирко и Бранка гнали его к Сашке — джаго был совсем молодой, по его щекам текли мутные слёзы ужаса, он шатался и почти падал, кажется, почти обезумев от страха перед своими палачами — хотя они были на голову ниже его и выглядели по сравнению с пленным хрупкими.
— Выше, выше прыгай! — хохотал Мирко, подкалывая джаго ножом. — А ну?! Иначе я сейчас тебя…
— Оп! — подхватывала Бранка. — Ещё раз — и ты покроешь мировой рекорд по прыжкам среди обезьян!
— Такие, как ты, тварь, отрезали голову Ларке! — кричал Мирко. — Она вернулась к умирающему другу, а твои соплеменники насиловали её, и потом отрезали её голову! Смилостивились, потому что она никак не умирала! Прыгай выше, тварь, если не хочешь сдохнуть прямо сейчас!
— Трус! — делала выпад Бранка. — Моя мама сама закололась, чтобы к вам не попасть, а моего братишку вы сунули лицом в выхлопную трубу — ему было тогда шесть лет! Я всё помню, я всё видела, я это не забуду! Танцуй, мразь!
Издавая от страха какие-то неопределённые звуки, джаго что-то бормотал, протягивал трясущиеся лапы — он не понимал, что ему кричат по-русски эти два дьяволёнка, но видел, что спасения не будет. И тем не менее — пытался его вымолить, растеряв все слова даже на родном языке. В этот момент Сашка, к которому подогнали джаго, стремительным взмахом меча подсёк ему сухожилия под коленями — джаго упал, попытался встать, но опять завалился…
— Убей его, Саш!
— Вспори ему живот!
— Отруби ему голову!
Двумя ужарами ножа Сашка распорол пасть орущего джаго до ушей. Потом ударом ноги превратил её в оскаленную обломками зубов кровавую яму. Дик уже тащил тонкий кол, на ходу затачивая его ударами тесака. Несколько минут — и воющее, дёргающееся тело поднялось над дорогой. Сашка и Димка закрепили кол на обочине.
— Нинка! — заорал Димка. Его красивое лицо перекосилось, глаза были безумными. — Твой выродок ещё живой?! Тащи его сюда!
Но тащить было уже некого — девчонка забила джаго насмерть.
— Открывайте поезде! — скомандовал Сашка. Замки вылетели, крики изумления и восторга понеслись над дорогой. Тут было полно боеприпасов — причём значительная часть из них вполне подходила землянам.
— Да тут же клад прсото! — выразил наконец словами своё восхищение Дика.
— Только вот как мы перетаскаем этот клад за двадцать километров в нашу пещеру? — покачал головой Олмер. — Даже с промежуточной базой — долго… а тут уже скоро будут гости.
— Эй! — встревожилась Галя. — А где Горька?! Горька где?!
Тут забеспокоились уже все сразу. Они вспомнили теперь, что их товарищ в одиночку бросился в погоню за врагом. Но предпринять чего-либо никто не успел — из-за горящих машин с другой стороны дороги раздался жизнерадостный возглас:
— Эгей, люди! Вы тут ещё живы?!
— Горь! — взвизгнула Галька, бросаясь на голос дробной рысью. — О! Ребята, он ранен!
Горька в самом деле был бледен и ковылял, опираясь на карабин — но на его лице буквально цвела улыбка.
— Я? Ерунда, моему противнику не повезло больше! — и он подкинул в воздух отрубленную голову. Она с гулким стуком ударилась оземь и покатилась в сторону.
— Уйооооо!!! — взревела в восторге компания. Между выкаченных глаз головы был виден отчётливый след от попадания кинжала.
— Ну вот встретить бы мне человека, ковавшего мой "Глиммер"! — Горька покачал головой. — Я бы ему земной поклон отбил. Ещё пара секунд — и во мне было бы дырок больше, чем звёзд на небе.
— Белкин, — Сашка показал ему кулак — медленно поднеся прямо к носу (Горька с серьёзным видом его понюхал), — если ты ещё раз вот так сорвёшься в погоню или ещё куда один — я тебя убью. Сам, чтобы не дожидаться, пока тебя прикончат враги.
— Извини, — покаянно сказал Горька. — Впрочем, я уже наказан. Люсь, я ранен в ногу. Посмотри… Так, вы, я вижу, тут повеселились? А в чём проблема?
— В массе груза, — вздохнул Сашка, садясь рядом с вытянувшим ногу другом. Люська закатала штанину, Галя, морщась, положила ладони на плечи юноши.
— Ерунда, — улыбнулся Горька. — Сейчас тут будут волки. Галь, — он откинул голову, снизу вверх глядя на свою девушку, — объясни им, что требуется. Мы быстро утащим груз километров на пять в лес, а оттуда спокойно перетаскаем на базу.
Пожалуй, никогда ещё за все восемь лет отряд не был так богат и не имел такого замечательного убежища. Волки не проявили особого любопытства ни к боеприпасам, ни к консервам, концентратам и сухарям. Посмеиваясь, Галя сказала, что звери недоумевают, как могут люди есть всю эту гадость, если в лесу — столько живого мяса?! Перетаскав всё к пещере, стая попрощалась с друзьями воющим лаем и вслед за вожаком потрусила в чащу.
Но партизаны не разделяли мнения четвероногих друзей. Очень давно они не ели консервированных фруктов, не пили сока… Мясных консервов и вообще мясного брать никто не стал — боялись[35], да и качество у всего уступало земному, но лучше такое, чем никакое — здесь все были согласны.
— М-м-м-м… — у Элмера не было даже слов, сидя со скрещёнными ногами, он пальцем подчищал банку мёда.
— Если обожрёмся — будет плохо. Заканчиваем это, — Сашка с сожалением завинтил банку каких-то фруктов в сиропе — вроде небольших яблок. — Дик! Я что сказал?! Лопнешь!
— Угу, — Дик со вздохом кивнул. — Хорошо, но теперь бы ещё чего-нибудь сладенького… — перевернувшись на бок, он провёл ладонью по ступне сидящей рядом Машки, они оба поднялись и в обнимку вышли из пещеры.
— Не сметь хрустеть кустами и мять траву! — крикнул вслед Сашка. — Ну что, Горь?
— Не знаю, — искренне сказал Горька. — Не могу толком сосчитать. Всего очень много. Думаю, надолго хватит… Можно больше за продуктами и боеприпасами не гоняться… но не стоит так тратить консервы! — он пронзительно посмотрел на Машку, которая спрятала за спину банку консервированного сока и придала своему лицу выражение "средневековая девушка из деревни Большие Пупыри впервые на улицах стольного града Владимира". — И надо недельку хотя бы посидеть тихо, совсем тихо. Больно уж близко эта дорога от нашей нынешней базы.
— Ещё прятаться опять! — возмутился Димка.
— Не прятаться, — Горька покачал головой, — но мне не хотелось бы вот так, обожравшись грушами в сиропе, или что там у вас, проснуться в луже пирогеля, который закачают во вход.
Но Димку сейчас, похоже, не слишком занимали проблемы какой-то там безопасности. Подхватив под руку Люську, он тоже выскочил из пещеры. Их смех и ойканье донеслись с противоположного склона — они вломились в малинник.
— What the…[36] Ты что, сдурел?! — раздался окрик Дика. — Я тут с девушкой!
— А я что, с бревном, что ли?! — ответил Димка не менее свирепо. — Развалился под ногами…
Оставшиеся в пещере глухо фыркали и стонали от сдерживаемого смеха. Мирко лежал на животе, поставив подбородок на ладони; Бранка, лёжа рядом на боку, играла его медно-рыжей гривой. Горька и Галя сидели, обнявшись и переплетясь пальцами. Нина спала. Олмер осматривал снаряжение. Сашка устроился на спине, подложив под голову рюкзак.
— Галь. — спросил он задумчиво, — а вот как ты говоришь с волками? Я имею в виду — ты слова слышишь, или…
— Нет, что ты… Я как будто смотрю кино — то, что они видели или хотят сказать. А им мысленно отвечаю словами.
— Ясно, — подвёл итог Горька. — Мой браслет нас с волками подружил. Перстень Галюшки позволяет "говорить" с ними.
— А мой меч? — ревниво спросил Сашка, поглаживая звериноголовую рукоять.
— Может быть, он приносит военную удачу? — неуверенно предположил Горька.
— Много удачи он принёс своим прежним владельцам… — возразил Сашка. — Да и вообще… если бы можно было создать вещь, приносящую военную удачу — её бы штамповали серийно и выдавали командирам до взводного звена. Нет, тут что-то другое… Может, просто хорошее оружие?
— Всё может быть… — Горька неудачно переместил ногу, поморщился. — Да ладно, хватит тебе голову мучить… Ты бы спел, Олмер?
— Своё? — оживился немец.
— Да чьё хочешь пой.
Олмер задумался, тряхнул головой и сообщил:
— Тогда слушайте… Это очень старые стихи. А в книжке не было автора, сказано только, что они с одной пластинки — ещё до Безвременья… В общем — вот…
Вчера был день без лишней грязи и без фальши,
Был день открытий, достижений и побед,
Настала ночь, и мы не знаем, что же дальше,
И все почти забыли, что такое свет.
Народ героев превратился в свору нищих,
Закрыла свет всепоглощающая тень…
Нам говорили — будет день, и будет пища.
Я вижу пищу, но не вижу, где же день!
Вчера закончилось, и алая звезда
Давно снята с вершины ёлки новогодней;
Мы верим в Завтра, забывая иногда,
О том, что Завтра не наступит без Сегодня.
Мы ищем проблески и признаки рассвета,
Поскольку верим, что не вечна темнота,
И что последняя минута ночи — эта,
Хотя пока выходит, что, увы, не та;
Давно устал жить в темноте любой и каждый,
Но мы не станет думать, что всё было зря,
Мы помним старые заветы, и однажды
Перевернём застывший лист календаря.
Вчера закончилось, и алая звезда
Давно снята с вершины ёлки новогодней;
Мы верим в Завтра, забывая иногда,
О том, что Завтра не наступит без Сегодня.[37]