Часовой оставался один, и он бессовестно спал. Впрочем, в центре селения можно было не опасаться внезапности — не опасаться, пожалуй, даже танковой атаки.
Лулани разувшись, перебежала от крайних домов к клетке. Землянин то ли спал, то ли просто так сидел — скрестив руки на коленях и опустив на них голову. Но — тут же поднял её, хотя девушка шла совершенно бесшумно. В глазах сверкнули огоньки, ноздри расширились, и это движение было таким нелюдским, что остатки рассудка шепнули замершей Лулани: "Убегай, ты что?!"
Не убежала…
— Что тебе нужно, волк? — спросила она, приближаясь к решётке. Слово "волк" она произнесла по-русски — оно, это слово, появилось на планете вместе с волками, которых привезли с собой земляне.
— Ничего, — послышался приглушённо-звонкий голос на родном языке Лулани — землянин говорил почтит без акцента и не подбирая слов, легко. — Это ты пришла, а не я тебя звал. И я не волк, я — человек… — и добавил на совсем непонятном языке: — Du woher, das Wunder?[45]
— Ты колдун?
Мальчик негромко засмеялся. Отстранившись чуть, задумчиво заговорил:
— Одета не как дикарка… обычная девушка, а разную ерунду говоришь.
— Волосы… у тебя на штанах… они…
— Нет, — хмуро ответил мальчик, угадав вопрос замявшейся девушки. — Это куски шкур зверей. Эти звери растерзали мою семью и лишили меня дома. А теперь такие же схватили меня — и я жалею, что очень мало их убил.
— Тебя тоже убьют… скоро…
— Не убьют скоро, — скривил губы мальчик. — Увезут в штаб, а потом… потом да, убьют. Но ещё не скоро, нет.
— Разве тебе не страшно? — девушка взялась за прутья.
— Страшно? — с искренним изумлением посмотрел на неё землянин. Медленно ответил: — Не знаю… я бы, конечно, предпочёл жить… но… нет, мне не страшно.
— А как тебя зовут?
— Олмер.
Лулани увидела совсем близко избитое, в засохшей крови, лицо — но под этой маской различалось совсем другое, красивое и чистое. Она хотела отстраниться, но Олмер спросил:
— А тебя?
— Лулани…
— Лу-ла-ни, — сказал нараспев землянин. — Du in Wirklichkeit das sehr schЖne MДdchen… Sehr-sehr schЖn. Ich weiß, dass du mich nicht verstehst, selbst wenn du der Russe weißt. Doch die Dummheit… Dich vor dem Tod zu begegnen! Ich so wollte dich wieder und wieder sehen…[46]
— Я не понимаю, — тихонько засмеялась невольно девушка.
— Я знаю, — мальчик в клетке тоже засмеялся тихонько. — Да и не сказал бы я этого в глаза… но вот это, я думаю, ты поймёшь, — он приблизил своё лицо к прутьям и заговорил:
— Прекрасная дама минувшего в бездну столетья…
На Вашем портрете вы смелы, красивы, юны.
На этот портрет чуть не вечно способен смотреть я,
О Вас мои мысли, мечтания, вздохи и сны.
И мне безразлично, и мне все равно отчего-то,
Какая ждала Вас судьба, где Вы кончили век —
Ведь Вы для меня уже больше, чем кто-то иль что-то,
Уже не портрет, но и все-таки не человек.
Вы — ангел вчерашнего дня, Вы — улыбка на счастье,
И взгляд Ваш с холста меня попросту сводит с ума.
Смотрю я на Вас, понимая, что вдруг, в одночасье
Умру я, умру, и меня заберёт к себе тьма,
Ведь с Вами, я знаю, вовеки мне не повстречаться —
Вы жили давно, и ушли, как уходят года…
Я Вашей красой бесконечно могу восхищаться,
Я Вами навек околдован, пленён навсегда.
Молюсь я на Вас, как когда-то молился на Бога:
Придите кто мне, ненадолго, хотя бы во сне!
Побудьте со мною! Не надо особенно много,
Хотя б мимолётом, но все-таки — наедине.
Откройте же мне, наконец, своё милое имя,
Смеясь, похвалите ночного певца-соловья…
Ведь мы теперь стали друг другу совсем не чужими —
Прекрасная дама далёкого века — и я…[47]
… - Чьи это стихи? — спросила девушка, когда землянин умолк.
— Мои, — улыбнулся Олмер. — Я умею складывать их и на вашем языке.
— И ты давно их… сложил?
— Я смотрел на тебя и говорил…
…Когда два человека тянутся друг к другу, то решётка — не преграда. Несколько минут спустя Олмер задыхающимся голосом сказал:
— Больно губам… По крайней мере, я нашёл в аду кусочек рая и унесу его с собой — до той черты, за которую не унесёшь уже ничего…
— Я не хочу, чтобы ты умирал. Может быть, тебя выручат твои друзья?
— Ты что, желаешь неудачи своим соотечественникам?!
— Я хочу, чтобы ты жил.
— Едва ли выручат. Едва ли успеют, то есть. Они даже не знают, где я. Я дурак…
— А если бы знали? — осторожно спросила Лулани. — Они бы пришли? Тут ведь много джаго…
— Это всё равно. Они бы пришли, — в голосе землянина прозвучала спокойная убеждённость. — Или погибли бы — или спасли бы меня. Но это пустой разговор…
— Я могу их найти и предупредить. И всё им рассказать.
Вот и всё.
Путь назад был отрезан.
Лулани увидела, как расширились глаза землянина.
— Ты?!
— Боишься, что я предам?
Олмер быстрым движением встал на колено и нагнулся:
— Нет, ты не предашь, я вижу… Ты в самом деле хочешь мне помочь?
Лулани кивнула. Олмер провёл рукой по лбу:
— Хорошо. Тебе придётся идти в лес. В лес — далеко. Три километра… в общем, где-то с полчаса по тропинке — там будет дуб, расколотый молнией. И кусты. Густой терновник. Если посмотришь в расщеп дуба — увидишь там тропку, в терновнике, иначе её трудно заметить. Иди по ней до большой поляны, это ещё часа… часа два. Если там никого не будет — просто жди. Придут волки…
— Волки?! — Лулани отшатнулась. — Это… так это правда?!
— Да, мы друзья и боевые товарищи волков. Но тебя они не тронут… вот! — Олмер оторвал кусок с низа штанов. — Они почуют запах. Главное — не бойся, и волки проводят тебя или к Сашке, или к Горьке. Говори только с ними… Сашка рыжий, волосы собраны так… ну… в хвост такой. Он ещё меч носит. Да и Горьку сразу узнаешь — у него повязка из оленьей кожи на голове. И ещё раз говорю — не бойся. Не смей бояться. Никогда. И ничего.