Волчья песнь (СИ)

23

Прошло ещё несколько дней. Жизнь отряда шла ни шатко, ни валко — за последние пять суток никто ничего не предпринимал, только неутомимый бродяга Горька совершал новые и новые походы по окрестностям, утверждая, что нога нуждается в разработке и физзарядке.

— Оторвать бы тебе ходилки по самое немогу! — сказал как-то в сердцах Сашка, но Горька лишь расхохотался в ответ. — И как ты его терпишь, Галь?! Его же утопить — самое разумное!

Но Галя твёрдо знала, что ей достался лучший на свете парень…

…Горька видел, что у волков уже появились щенки. Одно логово располагалось километрах в десяти к северу от постоянного лагеря — его разбили на ветках огромнейшего дуба довольно далеко от базы. Волчица не подпускала даже близко к щенкам ни Горьку, ни папашу-волка, но охотно принимала добычу — пара мужского пола часто сидела бок о бок над логовом, наблюдая за тем, как играют шесть толстолапых, большеголовых и неуклюжих серых зверьков. Волк против компании человека не возражал. Изредка он вздыхал совсем как человек, смотрел на Горьку так, словно спрашивал: "Вот видишь, что она делает?! Своих детей посмотреть не даёт!" Горька утешал его, поглаживая по холке, груди и трепля уши. Иногда они вместе охотились, иногда Горька плавал, а волк посиживал на берегу и сторожил.

Этим утром Горька явился к логову, издалека посвистывая песенку, которая нравилась волкам — простенькую "Песенку про дождь", которую помнил с самого детского детства. Он знал, что в целом это не требуется — волки издалека узнавали его по запаху — но почему бы не доставить друзьям удовольствие?

Он добрался до холма, в противоположном склоне которого была выкопана нора. "Папаша", кажется, был в отлучке — наверное, на охоте, по крайней мере, на холме никто не сидел. Мягко ступая по траве и улыбаясь, Горька взбежал на холм и, плюхнувшись на живот, выглянул над краем.

Волчица лежала в стороне от норы. Её стройное тело было рассечено почти надвое, череп размозжён. Между оскаленных зубов чернела густая кровь.

Волк застыл у входа в нору. Он тоже был окровавлен, шкура с ушами с головы содрана, на боку — открытая рана с торчащими рёбрами.

Горька даже не понял, как спустился вниз. Волк ещё дышал. Он зарычал и попытался поднять голову, но узнал Горьку, рычание сменилось тихим стоном и поскуливанием. Волк лизнул руку юноши, скосил глаза и заскулил снова, словно хотел выговорить по-человечески: "Больно, как мне больно!"

Горька видел, что раны зверя смертельны. Кроме того, он видел, что нет волчат. И ему не нужна была Галя, чтобы понять, что же тут случилось. Кое-где трава была вытоптана и залита кровью — это была не только волчья кровь. Картина стала ясно: на логово напали джаго. Четверо пришли сюда перед рассветом и даже не дали волкам позвать на помощь. Драка была короткой. Волчат унесли; скальп с волка содрали, чтобы поглумиться и потом похвастаться трофеем.

Волк снова заскулил и попытался встать, но лишь захрипел от боли и ткнулся мордой в кровь. Тоскливо посмотрел на юношу закатывающимися глазами — ужасен был их взгляд с покрытого засохшей кровью черепа! — слабо взвизгнул и вытянулся омертвело.

Горька встал на ноги. В ушах гудела кровь, с лязгом поднимались и опускались стальные чёрные шторы над прошлым, и Горька видел то логово и мёртвого волка — то пепелище своего дома и разлагающийся уже труп отца с пустым карабином в руках.

Юноша поднял лицо к небу и завыл…

— Ты уверен, что это они?

Горька никак не успел отреагировать, вопрос в первую очередь возмутил Нину:

— И что с того, если не они?! — прошипела она. — Какая тут разница?!

— Мелочь бешеная, — сказал Димка и получил прикладом по хребту.

— Нет, это точно они, — Горька мелко вздрагивал от ненависти и напряжения. — Смотрите, как волнуются волки.

Четверо волков в самом деле были явно неспокойны. Они не сидели на месте, а ходили туда-сюда за кустами, то и дело молча обнажая клыки и бросая на пост пристальные взгляды.

Лёгкие модули образовывали русскую букву П. За оградой из колючей проволоки стоял открытый автомобиль и бегали два тситсу. Какой-то джаго перегружал из-под высокого навеса непонятные тюки.

— Надо убрать его и тситсу, — сказал Сашка. Галя повернулась к волкам; они зарысили вниз и пропали в траве.

Тситсу забеспокоились почти сразу. Длинноногие, остромордые, они подвывали и взвизгивали, надсаживаясь, в голосах их звучали ярость и страх — но джаго не обращал на них внимания.

Он и погиб первым. Один из волков обошёл кордон, по какой-то перекладине вошёл на крышу и прыгнул сверху, тут же вцепившись в горло и повиснув на джаго — так, что тот крутнулся и грохнулся наземь всей тушей. Тситсу пережили джаго на полминуты — волки расправились с ними беспощадно и быстро.

— Пошли, — Сашка легко поднялся на ноги. Бесшумно и быстро они сбежали к посту и просто вошли во двор. Во всех помещениях было тихо, только из центрального доносился отчётливый шум гулянки.

— Гранату в окно — и с концами, — внёс конструктивное предложение Дик. Но Горька прищурился:

— Стоп-стоп. Я хочу с ними поговорить. И попрошу не мешать душевной беседе.

— Их там по звуку — минимум четверо, — беспокойно предупредил Сашка. Горька поднял и опустил плечи в почти комичном жесте:

— Если что — я позову.

Бесшумно взбежав на крыльцо, он толкнул дверь в сторону и вошёл…

…Внутри было почти темно — какой-то небольшой "предбанник" — но темнота юноше ничуть не мешала. Он безошибочно отыскал ещё одну дверь, толкнул её и оказался в обычной, скудно обставленной комнате. На откидном диване сидели двое джаго — в раздрызганной форме, сильно пьяные. Ещё двое устроились за простеньким, тоже откидным, но буквально заваленным едой и выпивкой столом. Один тискал самку. Грин про себя удивился — самок джаго редко кому удавалось увидеть, их держали фактически в полурабстве, не давая ни малейшей воли — может быть, ещё и поэтому сами джаго сексуально были отвратительно неразборчивы даже с точки зрения своих же союзников, для землян же — просто омерзительны. На шелест двери повернулись все замедленно — они как раз смеялись своим обычным квакающим смехом над тем, как один из сидевших на диване плеснул кипяток из чашки прямо в мордочку одному из лежавших на полу со связанными лапами щенков. Бедный зверёныш зашёлся плачущим жалобным визгом.

Вся компания тупо уставилась на возникшего на пороге худощавого юношу-землянина с обветренным лицом и перехваченной повязкой копной светлых волос. Впечатление было такие, что к джаго явился разгневанный дух леса, чтобы требовать ответа за насилие над своими детьми. Горька заметил, что морды джаго и вправду отразили испуг — конечно, они не думали о духах леса, но землянин?! Наконец один из сидевших за столом рыкнул на мьюрике:

— Ты кто такой?!

— Не важно, — отозвался на том же языке Горька. И по-русски продолжал — не заботясь, поймут или нет: — Я из тех, кого вы в порошок стереть грозились. А стёрли в порох.

Диспозиция была никудышней. Горька хотел использовать дробовик, но трое за столом сидели далековато от тех, на диване, да и щенки… И ещё, кажется, один из сидевших на диване был вообще трезвый. Он вдруг рявкнул:

— Заходи, гостям рады! — и схватился за автомат рядом.

С лопающимся звуком вылетело стекло, и джаго с изумлением на морде повалился на пол — ему снесло полчерепа. Горька немедленно выстрелил картечью в тех, за столом, разметав еду. Последний, выхватив из-за голенища сапога кривой нож, бросился на Горьку, но ворвавшийся в дверь Дик срезал его из "парабеллума". Сказал:

— А говорил — сам справишься… Смотри!

Один из волчат, судорожными рывками добравшись до ближайшего убитого, с рычанием начал рвать рукав его куртки.

— Боец! — засмеялся Горька. Во дворе раздавался голос Сашки — он командовал, приказывая обыскать все помещения.

Застонала самка — картечь угодила ей в плечо и руку. Дик обогнул стол, бросив по пути себе в рот какую-то конфету, прицелился ей в голову. Самка что-то забормотала, торопясь и вращая глазами, но Дик выстрелил, присел, стал освобождать волчат. Словно в ответ, очередь прогремела во дворе, кто-то закричал, снова грохнули выстрелы…

— Вон оттуда выскочила!

— Проверь, кто там ещё, скорей! Бранка, с ним!

— Да ну! — изумился Сашка, входя. — У них тут стол накрыт! А кто половину еды расстрелял?

— Моя вина, — вздохнул Горька. Вошедшая следом Галя подняла щенка с обожжённым носом, стала его гладить. Следом сунулась одна из волчиц — чутко поводя носом. Волчата завизжали, стали перебираться ближе к ней, кутёнок на руках у девушки задёргался, стараясь убраться от знакомого, но всё-таки чужого запаха к запаху, похожему на запах матери — Галя спустила его на пол:

— Беги, малыш.

Снаружи послышалась ругань, Мирко пинками вогнал внутрь ещё одну самку и солдата-джаго — без штанов.

— Развлекались, когда мы их застали, — сообщил он. — Там пункт связи был, мы его раскурочили… Так что с ними делать?

— Подарим волкам, — спокойно сказал Сашка. — Отпусти. Пусть бегут.

И сплюнул…

…Мальчишка, сидевший на ветках дуба совсем недалеко от джагганского поста, был совершенно неподвижен и даже не дышал — лишь зелёные внимательные глаза скользили по тропе вслед за бесшумно уходящими землянами. Глаза, расширившиеся от ненависти — что эта ненависть запредельна, лучше всего подтверждали белые пальцы на рукояти небольшого курносого бластера. Но выстрелить вслед мальчишка не решился. Нет, он не боялся, но знал, что лишь он сможет рассказать точно о том, что враг здесь и что у него — всё то, что ищет группа Императорских Рук.

Мальчик подождал, пока последний из землян скроется за кустами на дальнем конце прогалины. Потом — приподнялся, встал на ветке и издал низкий мурлыкающий звук, тихий и в то же время мощный. Подождал, глядя вверх — и улыбнулся, различив приближающийся еле слышный свист крыльев.