4


Костёр почти прогорел. Возле него, накрывшись шкурами, спали почти все. Температура — апрель! — упала до четырёх градусов, холодновато, даже слишком… Димка дежурил на холме.

Сашка, Горька и Люська стояли чуть в стороне, под деревьями — совершенно неподвижно — и разговаривали шёпотом. Сашка скрестил руки на груди и завёл ногу за ногу. Горька опирался ладонью о дерево. Девушка скрестила руки на груди и слушала.

— Нам необходимо посмотреть, какая нам грозит опасность, — пояснял Сашка немного нервно. — Горька тут прикинул — выходит очень плохо, некуда хуже…

— Хуже некуда бывает только смерть — поскольку она единственно непоправимая вещь, — невозмутимо объявила Люська. — Ладно, что вы петляете-то? Сейчас попробуем. Соберите ножи… и сушняк.

— Работать с тобой — одно удовольствие, — раскланялся Сашка.

— Вам бы только хихикать, — махнула рукой Люська…

…В таких случаях девчонка была весьма и весьма требовательна. В движениях, взгляде и словах появлялась властная сила, и ей подчинялись, потому что она одна это умела и знала

— Ну ты откалываешь номера! — Горька потёр челюсть. — Где я тебе достану ясеневые листья?!

— Ну. — передразнила его Люська, — это уже твоё дело! Я своё сделаю — а ты своё делай!

— Надо сказать Димке, чтобы он тебя выпорол… — проворчал Горька, перекидывая за спину карабин.

— Не ворчи, — Сашка раскладывал треугольником костры. — Шагай, солдат!

— Вот что б тебе насушить этих листьев, — посоветовал Горька, — да и таскать в рюкзаке, — и он ухнул в заросли совершенно бесшумно.

— Леший, — пустил ему вслед Сашка. — Убивать станут — на помощь не зови.

К тому времени, когда Горька вернулся, Сашка уже сложил три пирамидки из сушняка и начинил их растопкой. Люська сидела на поваленном дереве, перебирая ножи.

— Вот, нашёл, — Горька бросил на землю ветки дуба, терновника и ясеня — по три штуки. — Попробуйте только ляпнуть, что меня только за смертью посылать!

Девушка пружинисто поднялась. Распустив сыромятную шнуровку узкой, отороченной мехом по вороту и подолу куртки-безрукавки. Люська сбросила её. Парни присела тихонько на ствол дерева — сейчас им оставалось только молчать.

Стянув с себя старые штаны из прочного вельвета — сапоги остались в лагере — девушка бросила их на куртку. Следом полетело и самодельное бельё. Она потянулась сильным, стройным телом, сцепив над головой руки. Казалось, она довольна тем, что освободилась от одежды. Танцующей походкой прошла к кострам и нагнулась; встала на колени и протянула руки к валежнику.

Алое свечение потекло с плеч Люськи по рукам, ладоням, пальцам, растроилось, молниями ударило в валежник — и занялось пламя.

— Россыпь тропы узнал,

ветром в пыли потерян.

В спину сопит весна —

в терем её, в терем!..

Диким огнём сгорит,

всё пропадёт — ночью.

Самые пальцы твои

ветер сквозь сны волочит.


Она бросила в костры по ветке каждого дерева — пламя затрепетало, взметнулось и словно бы потянулось — костёр к костру. Это был не ветер. Ветер не дует со всех сторон сразу…

В свете костров мелькнул первый нож. И вскоре десять лезвий образовали круг около костров — круг из мерцающих алых искр. Со звонким криком девушка прянула между кострами и снова вскинула руки — будто одетая в пламя…


— Видел: туман густой —

встал за рекой — затишь.

Бредил во сне — бедой,

сны по весне — настежь.


Пламя взметнулось, скрывая её целиком. На поляне бушевал яростный единый костёр. Послышался неясный звук — словно бы трубил рог — а потом призрачный мужской голос ответил гулу огня:


— Плеском пустой зари —

шелестом — звали крылья.

Мёртвые сны свои —

пылью ссыпал, пылью.


В огне возникла неясная фигура — словно выдвинулась из алых зыбких глубин. Как обычно, парни не могли для себя уяснить, что — или всё-таки кто?! — это. Часть мозга твердила, что это иллюзия, видение. Но другая шептала о временах, когда Вселенной правили иные силы — не те, что теперь, когда всё было иным — от расположения звёзд до законов мира.

И снова — голос Люськи — из костра:


— Россыпь с ладони сдул,

наземь упал — дивен:

слушал — далёкий гул,

слышал — в траве — ливень…[7]


Стало очень тихо. Потом опять послышался девичий голос:

— Боевые машины… готовятся к взлёту… сто сорок километров к юго-востоку отсюда. Садятся спецназовцы… по восемь… и… и… и… я не могу различить его! Тёмное облако клубится… холод… холод, смерть! Нет, я не могу, иначе он поймает… поймает меня! Всадники… большой отряд идёт с востока… уже близко. Заслоны на лесных дорогах… о, как их много!!! — голос девушки стал пронзительным, почти исчез, уйдя куда-то в ультразвук. — Нас обкладывают, как зверей… как волков… свободна только дорога на запад, к болотам… на запад…

Сашка и Горька озабоченно переглянулись. Сашка сделал глазами молчаливое: "Дааааа…" Горька пожал плечами. Болота раскинулись на юг и север на многие десятки километров — и до них было километров сорок. Там можно было с одинаковым успехом уйти от любой погони — и пропасть без вести и следа. Все это знали, так как на трофейных картах болота обозначались, как трудно — или вовсе непроходимые. И всё-таки очевидно придётся рискнуть… Сашка нарисовал на земле круг и провёл пальцем по его краю, сделав левой рукой винтообразное движение. Горька кивнул и отставил большой палец. Он понял план друга — дойти до края борота и "выкрутиться" из окружения по самой кромке.

Оставалось непонятным лишь, чему ребята обязаны подобным вниманием со стороны врага. До сих пор все операции против них ограничивались местными действиями — их было всё-таки слишком мало, чтобы начинать против них большую операцию. А заставы на всех дорогах, боевые машины, да ещё в таком количестве?! Так же до сих пор их выручали везение и умение… но помогут ли они сейчас?!

Ответ на невысказанный вопрос пришёл тут же — убийственный, как пуля в упор:

— Они говорят… на дороге погиб Кагын-Хуг, командующий войсками Джаггана на планете…

Сашка и Горька уставились друг на друга в немом изумлении.


Загрузка...