Волчья песнь (СИ)

1

В сочетании с окружающей обстановкой те, кто лежал над дорогой, создавали почти совершенный пейзаж для картины кого-нибудь из романтиков — зелёный лес и эльфы в нём.

Ну, густой зелёный лес, что правда, то правда, простирался на сотни и сотни километров — эти места на Левобережье были заброшены ещё во время большой войны, в те времена, когда колонисты-мьюри пытались сопротивляться вторжению джаго. Для пришедших позже людей это была даже не история, а скорей легенда земли, в которую они пришли.

Впрочем, и самим людям сейчас угрожала прямая опасность стать легендой — и не только здесь, но и вообще. В масштабах Галактики…

…Никому из лежавших над дорогой не было на вид более шестнадцати лет. Их одежда носили следы очень долгой бродячей жизни "на свежем воздухе" — такой жизни, когда этот "свежий воздух" начинает временами превращаться в серьёзную проблему и даже угрозу для жизни. Лица и руки — незагорелые из-за постоянного пребывания в лесу, но обветренные, со следами зимних обморожений (хотя стоял по земному календарю конец апреля, правда — здешнего, двадцатисемидневного), волосы — выгоревшие. Всё та же одежда могла бы натолкнуть стороннего наблюдателя на мысль, что перед ним — дикари, но отлично вычищенное и ухоженное огнестрельное оружие указывало обратное. Это были люди, земляне. Только внешне преображённые долгой и трудной жизнью в лесах…

Возле самого гребня холма, держа у глаз мощный бинокль, лежал рослый, стройный парень, которого внешне без натяжки можно было назвать взрослым. Длинные, откинутые назад и схваченные ремешком в "хвост" рыжеватые волосы падали на спину, обтянутую меховой курткой-безрукавкой, потёртые до полной белизны и многократно залатанные джинсы были забраны в невероятно побитые и поцарапанные туристские ботинки.

Рядом с ним, покусывая веточку, лежал на боку, подперев голову рукой, светловолосый юноша — волосы перетянуты повязкой из замши, куртка — простейшая прямоугольная накидка с отверстием для головы, штаны-клёши со шнуровкой и короткие мягкие сапоги-мокасины, явные самоделки.

Четверо других парней и пятеро девушек, лежавших вокруг, были одеты не менее странно — и мало на ком оставались хоть какие-то части одежды некустарного производства. Почти всё было грубовато, но надёжно и умело сделано из кожи с одной-единственной целью: прикрыть и защитить тело. Одежда девушек была, правда, изящней и даже украшена — примерно так, как украшается обрядовая и праздничная одежда. От кое-чего могло и в дрожь бросить.

Чехол для обреза охотничьего ружья у красивого рыжего парня был сделан из чёрной блестящей кожи, принадлежность которой при ближайшем рассмотрении становилась совершенно ясной: это была кожа джаго. У другого парня — даже скорей мальчика на этот раз — в швы шнурованных штанов у пояса были вделаны два лохматых чёрных скальпа. Тоненькая девушка, сидевшая в развилке дерева со снайперской винтовкой, перекинула через плечо ремень этой винтовки — сделанный явно из обработанных кишок, и наверняка не животных. Держатель для гранат на поясе юноши с ручным пулемётом были ничем иным, как высушенной лапой джаго со скрюченными пальцами.

Если бы кто-то дал себе труд приглядеться к лицам юношей и девушек, то он обнаружил бы кроме самой обычной чисто земной красоты — выражение некоторой звероватости, нередко появляющееся у людей от долгой жизни бок о бок с опасностью, от которой нельзя уйти и с которой сживаешься. Почти так же можно было заметить плавную грацию в каждом движении — все они неосознанно двигались так, чтобы не производить шума и не тратить лишней энергии…

…В начале боёв за планету и эвакуации группа пионеров — в основном старших — находилась на лесозаготовках. Вернувшись, они обнаружили смерть.

Несколько пионеров ушли искать своих. Об их судьбе оставшиеся ничего не знали. Большинство, движимые местью и гневом, начали открытую войну против врага. Борьба была неравной и заранее решённой — нанеся врагу большие потери, все они погибли в первую же неделю боёв.

Но пять человек ушли дальше в лес, чтобы начать другую войну — войну партизанскую.

Те времена хорошо помнил разве что Сашка Унтеров — это его старший брат Толька командовал той группой. И из тех ребят давно никого не осталось.

Лежавшие над дорогой были их воспитанниками — мальчишками и девчонками, которых ещё совсем малышами юные партизаны подобрали тут и там среди разрушенных поселений, подбитых кораблей и просто на дорогах. Старшие погибли и оставили младшим эту войну — звериную войну, которая шла уже восьмой год, которую не вёл, наверное, больше никто в Галактике.

Они позабыли (а некоторые — и не помнили!) всё то, что составляло жизнь человека космической эры. Они научились есть сырое мясо и спать на снегу. Они научились добывать огонь при помощи ножа и куска кремня. Они научились часами сидеть в засадах — распластавшись на ветке дерева, лёжа в комарином болоте, жарясь на камнях под светом Одиночки или промокая под холодным осенним дождём. они научились голодать неделями и не пить по нескольку суток. Они научились метко и быстро стрелять и бить ножом. Они научились различать следы, как буквы в книге — следы на снегу, на земле, просто на траве и даже в воздухе. Они научились бесшумно двигаться по морозному снегу и жухлой листве.

Они научились…

Они научились…

Они научились…

Кто научился — жил.

Кто не смогу или не успел научиться — умер.

Когда-то их — младших — было двадцать. Зимой семь лет назад — ещё когда были живы многие старшие ребята — погибли от голода и холода мальчик и две девочки. Потом попал в плен и был казнён после долгих пыток ещё один мальчишка — тогда они уже воевали сами, а из старших не было уже никого, это было четыре года назад… Ещё двое парней и трое девчонок были убиты в схватках и стычках в разное время за последние три года. Но последние восемь месяцев никто не погибал. Хотя их по-прежнему искали, гнали и травили безо всякой пощады — потому что не понимали, боялись и ненавидели — а они отбивались и огрызались, как загнанные волки. И никому не приходило в голову "залечь на дно" и оставить джаго в покое, чтобы и самим его обрести.

Во всём этом была одна опасность. Кое-кому — особенно младшим, англосаксу Дику, германцу Олмеру и Машке — казалось, что такая жизнь идёт везде и была всегда, что она никогда не кончится и нет ничего, кроме лесов вокруг. Цивилизация к ним приходила в виде боевых машин врага, а войне Земли — где-то там, далеко-далеко — не было и не могло быть никаких вестей. Все они родились когда-то в благоустроенных домах, где были компьютеры, машины, тепло и свет, но иногда даже старшие ловили себя на мысли, что даже во сне не видят прежней жизни, лиц родных, не может восстановить прежнюю жизнь, как невозможно собрать правильно мозаику, половина кусочков которой потеряна навсегда… Мир был войной, жизнь — погоней и бегством, где весь смысл в убийстве врага, добыче пищи и дружбе.

Может быть, именно поэтому Сашка так тщательно сохранял пионерскую иерархию (которая по большому счёту ничего никому из них не говорила тоже) и вёл долгие, подробные разговоры о прежней жизни (которую и сам уже не очень помнил!) Забывать было нельзя, потому что необходимо было оставаться людьми, хотя бы на донышке души, хотя бы краешком мозга…