— Эмиль… Эмиль, вы меня слышите?
Бип. Бип. Бип. Мерный и довольно приятный звук. Как дыхание. Или биение сердца. Вот только это бипер. Слева какое-то движение. Шуршит ткань. Голоса кажутся далекими или шепчут:
— …сколько времени?
— …привезли сегодня утром… без сознания уже час… девушка в коридоре…
— …позвать?
— …должна найти его удостоверение личности…
Бессмыслица. Какой-то совершенно несуразный сон. Он никак не может вынырнуть, окончательно проснуться. Он чувствует себя очень тяжелым, и, кажется, все болит, но это, наверно, действие сна.
— Эмиль… Эмиль… Вы меня слышите?
— Он приходит в себя?
— Кажется… Посмотрите на его веки.
Он слепнет. Словно от яркой вспышки. Он попытался открыть глаза. Белые стены. Ослепительный свет. Люди в белых халатах. Его глаза закатываются. Сейчас он снова провалится в черноту. Он уже уплывает, но сердце вдруг сжимается. Что это было? Белый цвет. Халаты. Он чувствует, как ускоряется пульс. Где он? Что он здесь делает? Он не должен был… Он пытается бороться с навалившейся тяжестью. Пытается уцепиться за лязг тележки на колесиках, за звяканье металлических инструментов. Нельзя засыпать. Он не должен быть здесь. Что с ним делают? Пульс еще ускоряется. Трудно дышать. Не приснилось же ему… Он был в горах. Был в Пиренеях. Не мог же он выдумать свой отъезд… Не могло ему присниться все, что было потом… Кемпинг-кар… Рюкзаки… Озеро… Накатившая паника помогает ему потихоньку выйти из оцепенения, из темноты. Звуки становятся отчетливее. Он снова слышит голоса.
— …похоже, обморок…
— …сердцебиение учащенное…
— …предупредить девушку…
Снова вспышка. Снова слепота. Во второй раз он слишком быстро открыл глаза, но теперь это не так неожиданно, не так резко. Он чувствует, что пытается заговорить, но не получается ни звука. В комнате двое. Мужчина в белом халате. Женщина, она выходит в коридор. Он цепляется за простыни на кровати. Он в кровати. На нем надето что-то странное, всю одежду с него сняли.
— Месье, успокойтесь. Все хорошо. Вы в больнице. Вами занимаются.
Врач говорит как будто в замедленном темпе. Эмиль снова открывает рот. Редко ему приходилось испытывать такой страх. Он ведь отказался. Отказался умирать подключенным к аппаратам. Что же произошло? Он принял все меры, чтобы этого не случилось. Его руки пытаются сорвать простыни. Врач спокойно удерживает его в кровати.
— Я знаю, вы потеряли ориентацию, но не беспокойтесь. Вами занимаются. Мы запросим вашу медицинскую карту. Моя коллега пошла за вашей подругой.
Дверь открывается. Возвращаются женщина в белом и с ней еще одна фигурка, поменьше. Он снова пытается заговорить, но ничего не выходит. Как в кошмарном сне. Когда страх слишком силен и парализует все тело.
— Это ваша подруга нас вызвала. Вы помните? Вы потеряли сознание и упали.
Его зрачки мечутся справа налево со страшной скоростью. Трудно сосредоточить взгляд на чем-то. Фигурка поменьше рядом с медсестрой. Фигурка в черном. Он изо всех сил пытается сосредоточиться на ней. И когда он узнает фигурку, узнает Жоанну, то теряется еще сильнее. Он не спит. Ему не приснился отъезд. Это не галлюцинация. Все происходит на самом деле. Он действительно уехал с Жоанной, а теперь он в больнице.
— Эмиль? Эмиль, постарайтесь успокоиться. У вас, наверно, небольшой провал в памяти. Это ничего. Это совершенно нормально после обморока.
Жоанна подходит к кровати. Вид у нее встревоженный. Она говорит тихо, как будто не хочет, чтобы ее слышали врачи:
— Ты помнишь меня?
Ему удается кивнуть, и он видит, что она сама вот-вот потеряет сознание от облегчения. Врач обращается к ней:
— Нам нужны его документы…
Она выглядит растерянной. Стоит опустив руки. Вмешивается медсестра:
— Есть его рюкзак. Посмотрите там.
Все вдруг начинают суетиться. Он не понимает почему. Сердце никак не вернется в нормальный ритм. Все, что он помнит, — они были на берегу озера. Озеро Глер и этот такой уродливый приют. Он пытается уцепиться за взгляд Жоанны. Губами выговаривает вопрос:
— Что произошло?
Доктор уже достал из его бумажника желто-зеленую карточку. Карта медицинского страхования. Он спокойно обращается к Эмилю:
— Я запрошу вашу медицинскую карту.
Врач выходит из палаты. Медсестра говорит:
— Я сейчас дам вам успокоительное. Станет лучше.
Он мотает головой, пытается сесть в кровати, но медсестра силой укладывает его.
— Не дергайтесь, иначе придется вас привязать.
Он поворачивается к Жоанне, снова пытается спросить ее: «Почему я здесь?», но не издает ни звука. В его руку вонзается игла.
— Жоанна…
Это первый звук, который ему удалось произнести. Он чувствует, как его тело расслабляется, почти мгновенно. И одновременно обретает дар речи.
— Жоанна…
— Да.
Она склоняется над кроватью. За ее спиной медсестра убирает свою тележку с медицинским оборудованием.
— Мы были на озере…
Жоанна хмурится.
— Что?
— Мы были на озере.
— Каком озере?
Желудок сжимается. Если бы не успокоительное, он снова начал бы задыхаться. Неужели озеро ему приснилось?
— На озере Глер…
— Что? Нет…
Лицо Жоанны окончательно теряет краски.
— Мы ушли с озера три дня назад.
У него кружится голова, он снова пытается уцепиться за простыни, чтобы приподняться, но тело не слушается. На него наваливается усталость.
— Нет…
— Да, Эмиль. Мы ушли от озера и… продолжали идти…
Она видит, что он пытается понять, ухватиться за ее слова. Видит, что он борется, чтобы не дать своему разуму уснуть.
— Это не страшно, — добавляет она своим тихим голосом. — Память вернется. Мы… мы шли. Останавливались в Люc-Сен-Совёр и в Жедре… Ты не помнишь?
Он опять мотает головой.
— В Жедре были мельницы. Красивые мельницы из старых камней… и горная речка.
Он мотает головой, мотает и не может остановиться. Она лжет. Этого не может быть. Они не могли уйти от озера. Вмешивается медсестра:
— Достаточно вопросов-ответов. Память вернется к нему позже. А сейчас надо дать ему отдохнуть.
Она кладет руку на плечо Жоанны.
— Может быть, вы погуляете в коридоре?
Жоанна качает головой. Медсестра с сомнением поджимает губы.
— Если вы останетесь, дайте ему отдохнуть. Не отвечайте больше на его вопросы. Это очень действует ему на нервы. Я не хочу, чтобы повторился эпизод с тахикардией.
— Хорошо.
— Если что, я буду поблизости.
Она выходит из палаты, оставив дверь приоткрытой. Он цепляется за взгляд Жоанны.
— Дневник…
Он прошептал это на выдохе, но она поняла. Наклонилась и шарит в его рюкзаке. Он хочет удостовериться. Если она говорит правду, он наверняка писал что-то в своем дневнике после письма Рено. Она выпрямляется с блокнотом в руке. Он протягивает руку, чтобы взять его, и тут замечает повязку на локте.
— Что это…
— Ты потерял сознание на дороге… упал на камни…
Он смотрит на другую руку. Жоанна понимает.
— Тебе наложили несколько швов, на локте и на голове.
Он поднимает руку, чтобы потрогать голову. От этих успокоительных он ничего не чувствует.
— На затылке. Оставь. Было много крови. Тебя зашили. Оставь это в покое.
Она кладет блокнот ему на живот, и он поспешно открывает его. Ему страшно прочесть в нем подтверждение, что он окончательно теряет рассудок. Но он должен знать. Он листает первые страницы. 13 июля, 23:50, Бареж, опушка леса у пешеходной тропы. Потом 15 июля, 21 час с минутами (мои часы остановились), Бареж, в лесу, чуть подальше от пешеходной тропы. Письмо Рено, датированное 16 июля. Записи продолжаются дальше.
17 июля, 18:00
Люс-Сен-Совёр, пешеходная тропа, у подножия замка Сент-Мари
Небо обложило, когда мы покидали озеро Глер. А ведь восход солнца был великолепен… Мы шли под тяжелыми тучами, и пришлось остановиться на пару часов в лесу под соснами, чтобы переждать дождь. В Люс-Сен-Совёр мы пришли полчаса назад под новым ливнем и поспешили поставить палатку. Наша одежда промокла. Рюкзаки тоже плохо перенесли дождь. К счастью, блокнот сухой. Я правильно сделал, что завернул его в полотенце из микрофибры.
Дождь усиливается. Надеюсь, что палатка выдержит…
Жоанна просто закрыла москитную сетку палатки, так изнутри нам открывается вид на замок Сент-Мари. Когда сверкают молнии, от зрелища захватывает дух…
Он поднимает голову к Жоанне. У нее извиняющийся вид.
— Я ничего не помню…
— Это не страшно.
Она старается успокоить его, но он чувствует, что задыхается. Он переворачивает страницу. Есть запись и на следующий день. Страшно видеть строки, написанные его рукой, когда он ничего не помнит. Ему кажется, что он сходит с ума.
18 июля, 21:00
Жедр, импровизированный лагерь на берегу ручья
Эта деревня великолепна.
Ночь мы тряслись в сырых спальниках, и здорово было снова отправиться в путь. Двенадцать километров в жару пройти трудно. У Жоанны был измученный вид. Но когда мы под вечер пришли в Жедр, то забыли все трудности дня. Я влюбился в это место. Обожаю церковь Жедра, фонтан на деревенской площади со скульптурой женщины, гладящей волка, обожаю ручей, пересекающий деревню, и больше всего обожаю маленькие мельницы из старых камней.
Мы поставили палатку на берегу ручья, недалеко от мельниц, чтобы нас убаюкивал плеск воды. Я чувствую, что буду спать как младенец.
Завтра идем к цирку Гаварни и водопадам.
Эмиль резко поднимает голову, стараясь не поддаваться панике.
— Где мы сейчас, Жоанна?
Она не уверена, что понимает его вопрос.
— Мы… в больнице…
— Да, я знаю, но мы ходили к цирку Гаварни?
— Мы собирались.
— Значит, я упал по дороге к цирку?
Она кивает, медлит, облизывает губы.
— Ты правда ничего не помнишь?
Ком в горле не дает ему ответить. Тут в палату врывается медсестра. У нее другое выражение лица, чем давеча. Теперь вид у нее подозрительный.
— Мадемуазель, я могу с вами поговорить?
Эмиль чувствует, как ускоряется его пульс. Он видит, как Жоанна колеблется, видит, как сестра пытается увести ее из палаты.
— Что происходит? — выдавливает он из себя.
Он сам слышит, что кричит. От успокоительного с трудом ворочается язык. Медсестра не отвечает. Она увлекает Жоанну за собой и закрывает дверь палаты. Он снова кричит:
— Что происходит?
Он пытается не поддаться панике. Что они с ним сделали? Почему врач ушел с его карточкой медицинского страхования? Почему у сестры такой подозрительный вид? Он пробует встать, что-то его держит. Ему подключили электроды к груди. Он приподнимает рубашку, которую на него надели, дрожащей рукой снимает электроды. Что происходит, черт побери? Он встает, голова кружится, но он потихоньку, осторожно идет к двери. Поворачивает ручку, слышит обрывки разговора по ту сторону. Жоанна и медсестра.
— Вы были в курсе его состояния?
Голос у Жоанны неуверенный:
— Да… он сказал мне, чем он болен…
— Вас могут привлечь. Медицинский центр, в котором его лечили, ответил однозначно. Он не в состоянии принимать решения. Не с его патологией.
Эмиля захлестывает ледяная волна. Он едва сознает, что открывает дверь. И оказывается лицом к лицу с медсестрой. Он даже не знает, что ей сказать, чтобы выбраться из этого тупика.
— Я…
Она не дает ему продолжить. Берет его за локоть и обращается к нему кошмарным слащавым тоном:
— Опа! Что я вам сказала? Если не будете лежать смирно, мне придется привязать вас к кровати.
Она говорит с ним как со слабоумным. Или со старым маразматиком. Он пытается поймать взгляд Жоанны, которая медленно качает головой, словно давая ему понять, что не стоит пока гнать волну.
— Я полностью в своем уме, — пытается он защищаться. — У меня просто провал в памяти.
Из-за успокоительных он говорит медленно. Можно подумать, что он пьян. От этого не легче.
— Надо отдыхать, Эмиль. Мы поговорим обо всем этом попозже.
Сестра тащит его к кровати. Он пытается упираться.
— Я слышал ваш разговор. Вы неправы! Я не знаю, что они вам наговорили, но я вполне способен принимать решения. Я полностью в своем уме!
Он кричит все громче. Видит, как Жоанна за спиной делает ему большие глаза. Но он больше не может держать себя в руках.
— Пустите меня! Оставьте меня в покое!
Сестра начинает слегка паниковать, он это чувствует.
— Эмиль, вы сейчас же успокоитесь!
У нее не хватит сил его удержать, и она это знает. Он колеблется, думает, не подхватить ли свой рюкзак и бежать, крикнув Жоанне, чтобы бежала следом. Беда в том, что он босиком, в ночной рубашке и накачан успокоительными. Он двигается слишком медленно.
— Что происходит?
В палату вернулся врач, прижимая к уху телефон. Сестра поворачивается к нему.
— Все хорошо, я справлюсь.
Эмиль только успевает увидеть, что она обмотала ему запястье ремнем и что он уже привязан к металлической стойке кровати. Пока он раздумывал о бегстве, она его привязала. Успокоительные совершенно его обездвижили, он был прав.
— Если это вас не успокоит, я привяжу вам вторую руку!
Она отчитывает его как маленького. Врач продолжает говорить по телефону. Жоанна стоит в сторонке, у двери. Он спрашивает себя, не сошел ли в самом деле с ума. Ему хочется проснуться.
— Да… Да… Значит, он должен был проходить эти клинические испытания… так и не явился на первый сеанс?
Врач разговаривает, искоса поглядывая на него.
— Да, был доставлен после обморока… Нет… Ничего серьезного, но… Вы подождете, я спрошу?
Врач обращается к медсестре, как будто его нет в этой палате.
— Скажите, он что-нибудь помнит до падения?
Она качает головой.
— А предыдущий день?
— Нет. Все смутно.
Эмиль пытается вмешаться, но тут видит, как Жоанна подходит к его кровати. Медсестра и врач продолжают перешептываться. Жоанна склоняется над ним.
— Прекрати. Если будешь продолжать, они тебя привяжут, и мы отсюда не выберемся.
Он даже не знает, что ответить.
— Мне кажется, я схожу с ума.
— Ты не сумасшедший. Память тебя подвела, вот и все.
— Ты уверена?
Теперь он сам сомневается. А что, если он вправду сошел с ума? Почему он давеча так кричал?
— Да. Успокойся. Они получили доступ к твоей медицинской карте через твою страховку. Позвонили в центр, где ты ждал клинических испытаний.
— И?
— И там требуют, чтобы тебя срочно перевезли. Они сказали им, что ты страдаешь ранним Альцгеймером и поэтому неспособен принимать решения. Решать за тебя должны твои законные опекуны.
— Что? Мои… кто?
— Твои родители.
Он снова начинает метаться в кровати. Она делает ему большие глаза.
— Они им звонили?
— Нет, не думаю. Пока нет. Они еще на связи с центром.
Они умолкают, потому что врач и сестра перестали говорить и им не хочется привлекать к себе внимание. Медсестра подходит, вид у нее все еще подозрительный.
— Ну что, Эмиль, вам лучше?
Отвечает ей Жоанна:
— Да, все хорошо. Он успокоился.
Они смотрят, как сестра суетится вокруг кровати, подсоединяет электроды к его груди, ворча:
— Что вы наделали, Эмиль?
Дождавшись, когда она отойдет, Эмиль снова шепчет, очень быстро, пока она не вернулась:
— Что будем делать?
Она едва шевелит губами, отвечая:
— Надо бежать.
Он пристально смотрит на нее.
— Ты уверена?
Они хорошо слышали, что сказала давеча медсестра. Вас могут привлечь. Он не уверен, что она может зайти так далеко, что ее разрыв с Леоном оправдывает этот риск.
— Я могу бежать один.
Она отвечает сквозь стиснутые зубы:
— Я обещала, что буду следовать твоим указаниям.
Это она напоминает ему о том разговоре у ручья.
Я не хочу домой. Что бы я ни делал… даже если я буду тебя умолять. Договорились?
Больше они ничего не говорят, к ним возвращается медсестра.
Эмиль молчит все время, пока врач разговаривает с центром клинических испытаний. Они обсуждают его перевозку. Идет речь и о том, чтобы предупредить его родителей. Медсестра несколько раз подходит проверить, успокоился ли он, и он притворяется спящим, чтобы быть уверенным, что его оставят в покое. Когда она выходит из палаты несколько минут спустя, он открывает глаза. Врач исчез. Осталась только Жоанна, нервно переминающаяся с ноги на ногу. Он садится. Тело уже слушается лучше.
— Что будем делать? — шепчет он, не сводя глаз с двери.
— Они сейчас вернутся. Врач просто пошел звонить твоим родителям из своего кабинета.
— А сестра?
— Не знаю.
Жоанна нервничает.
— Сматывайся.
— Что?
Он повторяет сквозь зубы:
— Сматывайся. Мы привлечем меньше внимания, если разбежимся каждый в свою сторону. Уходи, а я за тобой, как только смогу.
— Но…
Она смотрит на ремень на его запястье.
— Развяжи его, но не снимай. Если она вернется, может быть, не заметит…
Жоанна настроена скептически. Он вынужден говорить резче:
— Жоанна, развяжи меня и сматывайся.
— Как мы встретимся?
— Не знаю… Нет какого-нибудь кафе на соседних улицах или общественного туалета, все равно чего, где можно назначить встречу?
Его взгляд по-прежнему прикован к двери. Жоанна шепчет:
— Да, есть маленький парк напротив больницы.
— Отлично. Я приду к тебе туда, как только смогу.
Она все еще колеблется. Неуверенными движениями развязывает ремень.
— Может быть, тебе уйти первому…
Он твердо качает головой. Теперь он окончательно пришел в себя.
— Нет. Если я исчезну, а ты будешь здесь, с них станется тебя арестовать.
— Ты думаешь?
— Если уйдешь ты, я могу сказать, что ты пошла купить себе поесть или… выпить кофе. Я уж как-нибудь потом сбегу.
В коридоре слышны шаги, и Жоанна резко выпрямляется.
— Хорошо.
Шаги удаляются. Они все-таки выжидают еще несколько секунд, прежде чем снова начать шептаться.
— Я возьму твой рюкзак, — заявляет Жоанна.
— Что? Нет…
— Ты быстрее уйдешь без рюкзака.
Он хочет было запротестовать, но понимает, что не стоит терять времени на споры.
— Хорошо, но оставь мне какую-нибудь одежду. Я не могу уйти в этой ночной рубашке.
Она кивает. Наклонившись, начинает рыться в его огромном рюкзаке, достает черную футболку и бежевые шорты.
— Сойдет?
— Да.
— Твои ботинки здесь…
— Спасибо. Вот, положи мой дневник в рюкзак.
Она повинуется.
— А твой рюкзак?
Жоанна задумывается на несколько секунд.
— Я, кажется, оставила его внизу, в приемном покое.
Ему вдруг становится нехорошо.
— Ты уверена, что все получится? Я могу унести свой рюкзак. Беги и забери твой. Это важнее…
— Нет, все в порядке.
Она встает, закидывает его рюкзак на спину.
— Я побежала.
— Да. Беги скорее.
— Парк, Эмиль.
Она, наверно, боится, что он забудет.
— Парк.
Он смотрит, как она исчезает из палаты с его огромным рюкзаком на спине.
Парк. Парк. Парк. Он умирает от страха забыть это. Повторяет раз за разом, неустанно. Парк. Парк. Парк. Что, если он забудет место встречи? Забудет вообще, что надо бежать? Нет, это невозможно. Память подвела его, да, но теперь он окончательно пришел в себя. Он начеку. Он не забудет. Несмотря ни на что, он повторяет про себя: Парк. Парк.
Он крепко зажмуривается, когда в палату входит медсестра. Старается дышать ровно и медленно. Он надеется, что она не заметит ни развязанного ремня, ни бугорка его одежды под одеялом. Она обходит кровать, снова присоединяет электроды к его груди. Он слышит, как зовет ее из коридора врач:
— Алиса?
— Да!
— Можете подойти?
Она вздыхает.
— Иду.
Голос врача добавляет:
— Его родители хотят знать, как он себя чувствует.
Сердце подпрыгивает в груди. Сейчас! Эмиля накрывает волна паники. Родители на проводе. Сестра сейчас вернется. Они захотят с ним поговорить. Нет. Сейчас или никогда. Парк. Парк. Парк. Он срывает электроды, выхватывает из-под одеяла одежду. Парк. Нет времени переодеваться. Он натягивает шорты, влезает в кроссовки. Черт с ней, с рубашкой. Он снимет ее на улице. Парк. Сердце колотится в груди. Ладони взмокли. Он высовывает голову в приоткрытую дверь. Как бы то ни было, надо уходить. В конце коридора виден силуэт. Медсестра? Эмиль бежит. Парк. Коридор, указатель лифта. Теперь он просто идет, стараясь не бежать. Призывает себя к спокойствию и медлительности. Он должен выглядеть естественно. Силуэт в конце коридора исчез за дверью какой-то палаты. Он ускоряет шаг. Парк. Лифта нет целую вечность. Ему жарко. Кружится голова. Дзинь. Двери лифта открываются. Внутри пусто. Он жмет на ноль несколько раз. Двери закрываются. Он натягивает футболку поверх ночной рубашки. Дрожащими руками заправляет полы в шорты. Дзинь. Двери лифта открываются. Второй этаж. Перед ним пара. Он изо всех сил скрывает раздражение.
— Вам наверх или вниз?
— Вниз. На первый.
— Мне тоже.
Пара входит. Двери лифта закрываются. В зеркале он видит свое мертвенно-бледное лицо, белую повязку, закрывающую большую часть головы. Дзинь. Первый этаж. Наконец-то. В холле шумно. Люди снуют в разные стороны. Он бежит большими прыжками в сторону стеклянной двери. Парк. Парк. Парк. От жары на улице перехватывает дыхание. Солнечный свет ослепляет. Сейчас, наверное, полдень. Солнце высоко в небе. Он перебегает улицу перед такси, пытается оглядеться. Видит шоссе, светофор, ресторан напротив, больничную стоянку… Парка не видит. Какая-то машина сигналит ему. Мужчина кричит:
— Смотрите по сторонам, когда переходите улицу!
Он добирается до тротуара напротив и наконец видит зеленое пятно. Вон они, деревья…
Он почти добрался до ограды парка, когда слышит за спиной голос Жоанны:
— Эмиль!
Он резко оборачивается. Жоанна бежит к нему, один рюкзак на спине, другой на груди.
— Я шла за тобой.
— Что ты делала все это время?
— Пришлось зайти в бюро находок за моим рюкзаком.
— Черт!
Он едва не потерял сознание от облегчения, увидев ее перед собой с двумя рюкзаками. Им удалось. Им обоим. Но не стоит долго торчать здесь. Лучше отойти подальше. Он забирает у нее свой рюкзак.
— Пойдем, поговорим где-нибудь подальше.
Они идут по городу наугад, быстрым шагом. Их цель — удалиться от больницы. В остальном они понятия не имеют, куда направляются.
— Где мы?
— Точно не знаю…
— Как это?
— Нас доставили на вертолете.
— Ты шутишь?
— Нет. Мы были в горах…
Он пытается не поддаться панике. Он был без сознания все это время. Это могло продолжаться два или три часа. Он даже не понял, что они летели на вертолете. С ума сойти. Он оборачивается, силясь разглядеть больницу, ее фасад. К счастью, зрение у него хорошее. Ему удается прочитать. Городская больница Баньер-де-Бигор.
— Думаю, мы вернулись к исходной точке.
Жоанна поворачивается к нему, смотрит вопросительно.
— Как это?
— Мы, по идее, километрах в двадцати от Артига и кемпинг-кара.
Он всматривается в ее лицо, но не понимает, испытывает ли она облегчение или, наоборот, разочарование.
— Мне очень жаль, — добавляет он. — Я не хотел сокращать наш пеший поход.
— Ты шутишь, ничего страшного.
— Мы еще пойдем.
Она качает головой.
— Не сразу. Сейчас тебе надо отдохнуть.
Они проходят мимо ресторана-гриль, который предлагает американские бургеры. Пахнет жареным мясом и фритюром, кондиционированный воздух зала лижет им ноги на тротуаре. Эмиль все так же бледен. Жоанна не уверена, что он долго продержится с рюкзаком, если что-нибудь не съест. Переглянувшись, они понимают, что думают об одном и том же.
— Зайдем?
— Да.
Они садятся в глубине зала, за перегородкой. Заказывают двойную порцию жареной картошки. Жоанна выбирает сандвич с овощами. Эмиль — двойной гамбургер. В ожидании заказа они молчат. Оба одинаково измотаны. Эмиль спрашивает себя, не слишком ли много они шли в последние дни. Когда приносят блюда, они набрасываются на них и начинают говорить с полным ртом:
— Врачи сказали, почему у меня случился этот обморок?
— Они говорили о высоте, о физической усталости… Но они не знали про болезнь. Ты думаешь, это может быть болезнь?
— Возможно.
— С тобой такое уже случалось?
— Да.
Это действительно случалось несколько раз, пока мать не затащила его в больницу. Но никогда так серьезно. Он приходил в себя через несколько минут.
— Я никогда не был без сознания так долго.
— Может быть, усталость все усугубила.
— Может быть.
— Мы побудем некоторое время на одном месте, да?
Он смотрит, как она жадно ест. Облизывает пальцы. Можно подумать, что она голодала несколько дней. Может быть, они недостаточно ели…
— Да, если можно…
— Пока ты отдохнешь.
— Да. Ты права.
Официант убирает тарелки. Они ели как поросята. И все-таки берут карту десертов и выбирают мороженое.
— А мои швы? — продолжает Эмиль, погружая ложечку в ледяную горку.
— Да?
У нее потеки клубничного мороженого в уголках губ.
— Много их у меня? Снимать придется?
Она утирает рот салфеткой.
— Рана на локте не очень серьезная, они говорили. Три-четыре стежка. На голове хуже.
Он с тревогой смотрит на нее.
— Ты сможешь это сделать?
Она пожимает плечами, потом кивает.
— Думаю, да.
Он спрашивает уже более легким тоном:
— У тебя наверняка есть какие-то снадобья на основе растений?
И это работает, она слабо улыбается.
— Да. И потом… я уже снимала немало швов.
Он не решается спросить почему.
Они идут дальше с тяжестью в животах, но на душе легче. Жоанна надевает на него бейсболку, чтобы защитить голову и скрыть повязку. Эмиль снимает больничную рубашку в нескольких метрах от ресторана и бросает ее в мусорный бак. После этого достает свой путеводитель по Пиренеям.
— Ты знаешь, куда мы идем? — спрашивает Жоанна.
— Да. Все правильно.
Им надо пройти двадцать километров, но день уже клонится к вечеру, и, учитывая состояние Эмиля, они решают остановиться на ночь в деревушке под названием Бодеан. В путеводителе сказано, что она насчитывает 392 жителя и находится на высоте меньше шестисот метров. Идеально, чтобы немного отдохнуть.
Дорога приятная, под уклон и в тени. Они минуют много деревушек и поселений, наполняют фляги. Но когда, едва ли пару часов спустя, они входят в Бодеан, Эмиль совсем без сил.
Бодеан — крошечная деревушка в лощине, окруженная зеленью. Большинство домиков из камня. На возвышенности стоит маленькая церковь. Готическая, странного вида, они таких никогда не встречали. Серая колокольня окружена четырьмя колоколенками поменьше и увенчана высоким шпилем. Церковка больше похожа на маленький замок из сказки.
Они пересекли деревню и немного поплутали в зелени в поисках тихого места, чтобы разбить лагерь в тени деревьев. Палатка поставлена быстро, и Жоанна решает пройтись и поискать целебные растения для ран Эмиля.
Прислонившись к дереву, он открывает свой черный блокнот.
17 июля, 18:00
Люс-Сен-Совёр, пешеходная тропа, у подножия замка Сент-Мари
Небо обложило, когда мы покидали озеро Глер. А ведь восход солнца был великолепен…
Эмиль по-прежнему ничего не помнит о трех последних днях. Он думал, что память вернется, когда он придет в себя, когда панический страх пробуждения окончательно рассеется вместе с действием успокоительных… Но нет. Ничего. Все та же черная дыра. Они были на берегу озера, собирались сложить вещи и уйти. Потом — ничего.
18 июля, 21:00
Жедр, импровизированный лагерь на берегу ручья
Эта деревня великолепна.
Ночь мы тряслись в сырых спальниках, и здорово было снова отправиться в путь.
Почему его воспоминания застопорились в то утро, на берегу озера? Что произошло потом?
Обожаю церковь Жедра, фонтан на деревенской площади со скульптурой женщины, гладящей волка, обожаю ручей, пересекающий деревню, и больше всего обожаю маленькие мельницы из старых камней.
Сколько Эмиль ни перечитывает строки, которые сам написал, ничего не вспоминается. Он боится, что это будет повторяться все чаще. Что станет хуже. Надо во что бы то ни стало продолжать дневник. Надо во что бы то ни стало писать письма родителям, Маржо, Рено, пока он не забыл их совсем.
Он не сразу понимает, что ему хочется плакать. Плакать — это так непривычно для него… Это, наверное, от усталости. Оттого, что он стоит у этого дерева, с этим чертовым блокнотом в руке и с черной дырой, которая никак не просветляется. В этом ирония ситуации. Потому что месяцами и месяцами он возносил безмолвные молитвы Богу, ангелам, темным силам, кому угодно. Он молился: Если бы я мог все забыть. Если бы я мог забыть, кто я… Лора ушла, и ему казалось, что его жизнь кончена. Он не видел иного способа продолжать жить: забыть ее, забыть, что он ее любил. И он твердил эти молитвы. Если бы я мог все забыть… Сегодня он хотел бы заплакать, как ребенок, один, прислонившись к дереву. Он больше не хочет забывать. Но слишком поздно.