Вся синева неба

17

Сегодня, в начале октября, они одни на станции обслуживания кемпинг-каров. Последние туристы покинули шоссе и пейзажи ради крыши над головой и теплых батарей. А для Жоанны и Эмиля самое время отправиться в путь. Они целый час кружили по окрестным деревням, чтобы найти станцию обслуживания. Пок смирно сидит на банкетке внизу. Жоанна кутается в широкое черное пальто. Уже встает вопрос отопления.

— Газовый обогреватель? — робко предлагает Жоанна.

Они вдвоем держат бак для воды, который медленно наполняется. Их обдувает свежий ветерок.

— Да… Так даже без электричества мы не умрем от холода.

Они решили, что не проведут зиму в кемпинг-каре. Только часть осени. Когда станет совсем холодно, снимут комнату у местных жителей. И, наверно, заедут на время к Миртиль. Она очень на этом настаивала, прощаясь. Взгляд ее голубых глаз был жестким, словно она ни за что не хотела выдать душившую ее грусть.

— Я твердо рассчитываю, что вы приедете на Рождество повидать меня.

Жоанна оставила ей свой телефон и записала ее номер. Они покидали домик, энергично махая на прощание. Пок был у Жоанны на руках. Каналья смотрела им вслед, выгнув спину.

Теперь они опорожняют бак биотуалета. Не самое приятное занятие.

— И нам нужен новый газовый баллон для плитки… И еще кое-что купить…

— Займемся этим после обеда?

А затем они будут готовы продолжить путешествие.

Проведя полдня в гипермаркете в Праде, они отправляются в путь еще более нагруженные, чем прежде. Холодильник полон. Поку купили лоток, а также большой запас сухого корма и кошачьего наполнителя. Жоанна настояла на том, чтобы купить ему корзинку: пусть спит в тепле. Они приобрели переносной газовый обогреватель и баллоны. На этот раз запаслись на несколько недель.

Они трогаются в путь, когда часы на приборном щитке показывают четыре. Они сами не знают, куда едут. У Эмиля есть смутное намерение вновь отправиться в сторону каталонских Пиренеев, ведь, дав крюк в Эус, они удалились от них. Но он поворачивается к Жоанне, ему нужно ее одобрение.

— Едем обратно в каталонские Пиренеи?

Она раскладывает на коленях большую карту и отвечает не сразу, так сосредоточенна.

— Жоанна?

— Да?

Она поднимает к нему лицо и не дает заговорить. Ее палец упирается в точку на карте.

— Смотри. Мы здесь.

Она показывает Прад, городок, в котором они делали покупки.

— Мы совсем рядом с морем.

Ее палец скользит к средиземноморскому побережью, где точками отмечены городки Аржелес-сюр-Мер и Коллиур.

— Да, действительно. Мы здорово сместились на восток.

С минуту она молчит, ведя кончиком пальца по маршруту Прад — Аржелес-сюр-Мер.

— Мы могли бы…

Она поднимает на него испуганные глаза.

— Мы могли бы дать крюк к морю?

И поспешно добавляет:

— Я никогда не видела ничего, кроме Ла-Манша.

А он думает, что ничего подобного не ожидал. Эта девушка села в его кемпинг-кар с отсутствующим взглядом и полным безразличием к своей судьбе. Когда он сказал ей: «Насчет маршрута… Мы не договорились», она ответила, пожав плечами: «Для меня это не имеет значения». Он тогда заледенел от ужаса. Сегодня та же самая девушка сосредоточенно погрузилась в карту и хочет увидеть море. Это фантастика. Эмиль не знает, он ли это сделал, сумел вернуть ей вкус к жизни, или это Миртиль, или горы, Пок, старые колокольни, мощенные булыжником улочки…

— Конечно.

Она явно довольна. Складывает карту и разглаживает ее на коленях.

— Тогда поехали прямо?

— Да.

Она улыбается, глядя на дорогу.

Они останавливаются на бензоколонке у Перпиньяна, чтобы заправиться. Жоанна уходит в туалет. Машина заправлена. Жоанна еще не вернулась, и Эмиль идет внутрь купить себе кофе. Уже пять часов. День пролетел быстро. До побережья они доберутся, наверно, к ночи.

Он подходит к кофейному автомату, роясь в кармане джинсов в поисках мелочи. Когда монетки опущены в щель и кофе течет в стаканчик, он поднимает голову, услышав голос Жоанны. Она стоит в трех метрах от него с мужчиной. Он сразу чувствует, как что-то тяжелое падает в его желудок, потому что первое, о чем он подумал: Это Леон. Это представляется ему как очевидность. Это может быть только Леон. Он нашел ее. Как ему это удалось?

— Месье?

Какая-то женщина нетерпеливо обращается к нему.

— Вы закончили с автоматом?

Опомнившись, он берет стаканчик с кофе и бормочет:

— Да… Да, извините.

Он тяжело делает несколько шагов, пытаясь услышать, что говорят друг другу Жоанна и мужчина. Ему по-прежнему трудно дышать. Он думает: Что же теперь будет? Она уедет с ним?

— Нет, в этом нет ничего аутентичного, — говорит мужчина, качая головой.

— Нет?

— Нет. Это туристические места. Чтобы найти настоящую рыбацкую деревню, вам лучше подняться выше.

Эмиль едва не роняет стаканчик с кофе, поняв, что это не Леон, а совершенно незнакомый человек, заговоривший с Жоанной по неведомой ему причине.

— Если вы подниметесь к Нарбонну, найдете огромную систему лагун на берегу Средиземного моря. А вокруг этих озер найдете очаровательные деревушки. Перьяк-де-Мер, Баж, Грюиссан… Это те, что я лучше всего знаю.

Мужчина сдвигает очки на нос, и Эмиль исподтишка наблюдает за ним, не будучи замеченным. Этому парню лет тридцать, может быть, чуть больше. Тридцать четыре, тридцать пять. Тип немного старомодный, смахивает на школьного учителя: бежевые вельветовые брюки, свитер с V-образным вырезом жуткого оливково-зеленого цвета, из-под которого высовывается воротник белой рубашки. Круглые очки. Идеальный прямой пробор.

Жоанна благодарит его за информацию:

— Очень мило с вашей стороны.

— Всегда пожалуйста. Не всем нравятся бетонированные пляжи.

Оба прыскают, и Эмиль вдруг спрашивает себя, не клеит ли мужчина Жоанну. Он заглушает издевательский смешок стаканчиком. Бедная Жоанна! Такой увалень! Тут он понимает, что злобствует попусту. Но все-таки этот тип должен был увидеть обручальное кольцо на руке Жоанны! То есть… Если она еще его носит… Он щурит глаза, пытаясь рассмотреть серебряное колечко, и понимает, что его нет. Иногда она его носит, иногда снимает. Под настроение или просто забывает на раковине. Он свое не снимает. При нынешнем состоянии его памяти с него станется потерять его навсегда. Было бы жаль. Для них это память. Видя его на своем пальце, он вспоминает договор, который они заключили. Это успокаивает.

Он старается проглотить горячий кофе как можно быстрее, потому что мужчина с Жоанной прощаются. Они еще обмениваются несколькими словами и глуповатыми улыбками, потом мужчина уходит, поправляя круглые очки на носу. Жоанна выходит на улицу, не видя Эмиля. Он спешит за ней.

— Жоанна!

Она оборачивается, удивленная. Он выбрасывает стаканчик в урну на парковке и большими шагами направляется к ней. Интересно, скажет ли она ему про этого типа, а если не скажет, то как подаст идею отправиться севернее, в сторону Нарбонна? Он пытается скрыть просящуюся на лицо улыбку.

— Едем? — спрашивает он, распахнув дверцу кемпинг-кара.

Она молча садится рядом. Он вставляет ключ в замок зажигания, и она ерзает на пассажирском сиденье. Вот сейчас скажет…

— Мне тут рассказали про симпатичное местечко, — говорит она. — На берегу Средиземного моря… Цепь озер и типичные рыбацкие деревни.

Глаза у нее не бегают, но он отмечает безличный оборот: она не хочет сказать, что поболтала с мужчиной. Неужели смущается? Иногда она в самом деле походит на маленькую девочку.

Убегают из-под колес километры в сторону лагун. Небо темнеет. Жоанна включила радио. Она, кажется, задремала, прислонившись к стеклу. Он невольно задается вопросом: Почему она не упомянула мужчину в очках? Потом, дальше по дороге, другой недоверчивый вопрос: Он ей понравился? Ему вспоминаются жуткие вельветовые брюки и оливковый пуловер с V-образным вырезом. Все-таки…

— Жоанна?

Она медленно выпрямляется. След испарины остался на стекле.

— Мы приехали? — спрашивает она тоненьким голоском.

— Да, мы приехали. В какой городок мы направляемся?

Она всматривается в указатели. На улице уже темно. Семь часов вечера.

— Перьяк-де-Мер… Он мне об этом говорил. Езжай в этом направлении.

Теперь у нее вырвалось «он». Да в сущности, пыталась ли она скрыть банальный разговор с посторонним мужчиной? Не он ли сам раздул из этого целую историю?

— Жоанна?

— Да?

Она всматривается в убегающие за окном пейзажи. Ничего особо не видно. Сгущаются сумерки.

— Чем он занимался, Леон?

Она отвечает очень напряженным голосом:

— А что?

Он не видит ее лица в кабине. Слишком темно.

— Ну, я… я думал, что ты познакомилась с ним в школе, где работала.

Она откашливается и забивается поглубже на сиденье.

— Да. Так и есть. Он был учителем.

Он делает над собой сверхчеловеческое усилие, чтобы скрыть просящуюся на лицо улыбку. Кашляет, пытаясь подавить поднимающийся в груди смех. Он силится сосредоточиться на дороге, но невольно думает: Вот оно что… Ей нравятся вельвет и прямые проборы.

Ему придется быть осторожным. Близятся каникулы Дня Всех Святых… Если не поостеречься, на какой-нибудь площадке для отдыха она, чего доброго, бросит его ради какого-нибудь учителя на каникулах. На этот раз он не может удержаться от смеха. К счастью, Жоанна снова задремала, прислонившись к стеклу.

Уже совсем темно, и, когда они подъезжают к Перьяк-де-Мер, насладиться видом не удается. Они различают огни городка вдали и лагуны соленой воды, тянущиеся справа от них вдоль шоссе. На обочине Эмиль замечает маленькую площадку, на которой стоят столы для пикника.

— Можем остановиться здесь на ночь? — предлагает он.

Жоанна кивает.

— Деревню пойдем осматривать завтра утром.

— Согласна.

Он паркует машину на площадке и выключает двигатель. Жоанна открывает дверцу, и запах соленой воды заполняет кемпинг-кар. Запах моря. Ему вспоминается бунгало, которое родители снимали каждое лето неподалеку от Варлас-Пляжа. Они с Маржори спали на двухэтажной кровати. Давно он не видел моря. Почти два года. Это немного, но ему кажется вечностью. Это Лора обожала импровизированные уик-энды у моря. Они тогда спали в машине. Опускали спинки сидений и кутались в спальники.

— Обожаю этот запах, — говорит Жоанна, морща нос.

Он тоже поводит носом и выходит из машины. Приятно размять ноги. Здесь гораздо теплее, чем в Эусе. Теперь, когда темно, слишком прохладно, чтобы ужинать на улице, но он уверен, что днем это вполне возможно. Эмиль слышит мяуканье. Жоанна открывает дверцу Поку, и котенок выходит осторожно, с опаской.

— Ну что, Пок, тебе нравится морской воздух? Ты к нему еще не привык.

Эмиль пересекает площадку, потом шоссе. По другую сторону тянется огромная лагуна. Он видит силуэты вдали. Наверно, розовые фламинго. Он щурит глаза и зовет:

— Жоанна! Жоанна, иди посмотри!

Она подходит к нему через несколько секунд. Пок у нее на руках.

— Что такое?

— Кажется, вон там понтон.

Оба щурят глаза. В сотне метров от них деревянный настил вдается в лагуну и, кажется, тянется до бесконечности.

— Он огромный, а?

— Да.

— Можно подумать, у него нет конца…

На этом им приходится покончить с вопросами, потому что кемпинг-кар остался открытым и Пок протестующе мяукает.

— Я умираю от голода, — говорит Жоанна.

— Сегодня утром миссия понтон! Повторяю: миссия понтон!

Эмиль пытается как может прикрепить к стене веревочную лестницу. Он с утра в превосходном настроении. Целую вечность он так хорошо не спал. Его разбудили солнечный луч, пробившийся сквозь крышу кемпинг-кара, и крики чаек. Жоанна была уже внизу. Он слышал, как она роется в своем шкафчике. Может быть, прячет телефон? Когда он спустился, стол был уже накрыт, как в старые добрые времена, стояли две чашки, масло, варенье. Едем дальше. Детская радость охватила его. Тягостное чувство последних недель осталось далеко позади. Приключения продолжаются.

— Успокойся, — притворно журит его Жоанна. — Что с тобой?

Он прекрасно видит, что ей весело, что его хорошее настроение только усиливает Жоаннино.

— Думаю, это от морского воздуха.

Она качает головой.

— Ладно, ты идешь?

Она ждала его с завтраком. Она сидит на складном стуле, слегка задрав свое длинное черное платье, чтобы погреть ноги на солнышке. Пок лежит под столом и как будто дремлет.

— Как хорошо снова отправиться в дорогу, — вздыхает он, опускаясь на стул.

— Правда.

День обещает быть прекрасным. Температура достигает, наверно, двадцати пяти градусов. Высоко в небе кружат чайки. Эмиль щурит глаза. Вдали виден городок Перьяк-де-Мер. Розовые и оранжевые крыши домов. Спокойная вода лагун. Высокая трава колышется под ветром. Там и сям небрежно рыбачат розовые фламинго. И этот понтон, который тянется, кажется, до горизонта.

— Идем? — спрашивает Эмиль, вставая.

— Что?

К завтраку он не притронулся. Только выпил черного чая. Однако полон решимости отправиться на прогулку.

— Ладно… Окей.

Жоанна откладывает огрызок съеденного яблока.

— Запрем Пока внутри и пойдем.

Он сознает, что почти бежит далеко впереди Жоанны. Просто не может удержаться. От морского воздуха он впал в детство. Ему хочется топать по понтону, бежать к розовым фламинго, коснуться пальцами высокой травы. Он, однако, замедляет шаг, поравнявшись с рыбаком. Не хочет распугать всю рыбу.

Жоанна далеко позади — она идет задрав голову и, кажется, принюхивается к каждой крупице соли в воздухе, — так что он останавливается возле рыбака и всматривается в воду.

— Что здесь ловится? — не удержавшись, спрашивает он мужчину, чье лицо скрывает бейсболка цвета хаки.

Он удивлен, когда рыбак поднимает голову. Он ожидал увидеть мужчину лет пятидесяти, а это совсем молодой человек, его возраста, с лицом еще в юношеских прыщиках. Лицо юноши расплывается в улыбке.

— Вы не местный, раз задаете такой вопрос.

Эмиль пожимает плечами.

— Да, действительно.

— Здесь много чего ловится, в этой лагуне. Зубатка, дорада, соль, кефаль… Но здешний король — угорь.

Лицо Эмиля выражает удивление, смешанное с брезгливостью. Он никогда не любил угрей. При одном их упоминании все волоски на теле встают дыбом. Парень прыскает.

— Не делайте такое лицо. Из них получается восхитительное рагу.

— Рагу из угря?

Его недовольная гримаса смешит молодого человека еще сильнее.

— Да. Или буррида[5].

— Я никогда не слышал этого слова.

Тут как раз подходит Жоанна, со своим по обыкновению отсутствующим видом, медленной плавной походкой.

— Добрый день, — приветствует ее молодой человек, когда она останавливается рядом с Эмилем.

— Добрый день.

— Он ловит угрей, — сообщает Эмиль, всматриваясь в лицо Жоанны в ожидании реакции.

— А.

Ей, кажется, от этого ни жарко ни холодно. Она слегка заинтересовалась, но не более того.

— Они есть в вашем ведре? — с опаской спрашивает Эмиль, показывая на лохань, стоящую рядом с рыбаком.

— Нет. Сегодня с утра не ловятся.

Он кладет свою удочку на треногу и тяжело встает. Наверно, сидел здесь неподвижно не один час.

— Мой отец держит ресторан в Перьяке. Он изумительно готовит угрей. Вам надо бы зайти.

Он улыбается, глядя на нерешительное лицо Эмиля.

— Он готовит не только угрей. У него лучшие в городе дорады. Ресторан называется «День рыбалки». Он расположен в средневековом квартале.

Эмиль и Жоанна переглядываются и кивают.

— Да. Почему бы нет.

— Вы здесь надолго? — вежливо интересуется юноша.

— Мы в кемпинг-каре, — отвечает Эмиль. — Разъезжаем по здешним местам… куда нам вздумается.

Лицо парня озаряет улыбка, окрашенная завистью.

— Ооо! Здорово!

— Мы приехали в Перьяк вчера вечером. До этого были в Эусе.

— Я обожаю Эус! Бывал там несколько раз. А здесь планируете задержаться надолго?

Оба пожимают плечами в ответ.

— Мы не знаем… Трудно сказать… Останемся, пока не решим, что хотим ехать дальше.

На лице юноши теперь написано восхищение. И он сразу кажется Эмилю гораздо моложе.

— Я мечтаю так путешествовать! Когда-нибудь и я сделаю то же самое. Возьму свою собаку и уеду в кемпинг-каре.

Заметив, что увлекся, он добавляет:

— Во всяком случае, если вы сегодня захотите поужинать у моего отца, может, мы там с вами встретимся? Я бы посоветовал вам кое-какие красивые места.

Энтузиазм парня заразителен. Эмиль видит, как Жоанна заинтересованно кивает.

— Перьяк остался аутентичной рыбацкой деревней. Нас… не больше семисот жителей не в сезон… Пляжи с мелким песком не тронуты никаким оборудованием. Мы избежали массового туризма.

Жоанна показывает ему на понтон.

— Мы хотели пойти посмотреть, что там в конце, — говорит она.

Парень от души смеется.

— Ну, до конца вы нескоро дойдете! Мэрия построила этот понтон по всей окружности озера Дуль. По кругу час ходьбы.

— Можно обойти все соленое озеро по понтону?

— Да. И если вам нравятся розовые фламинго, их там полно.

Тут начинает дергаться стоящая на треноге удочка.

— О! Кажется, клюет.

Опустившись на колени, молодой человек крутит вертушку удочки.

— Черт. Боюсь, крючок сломался.

Он возится с удочкой и бранит леску, которая, кажется, тоже порвалась.

— Мы… Мы, наверно, тебя оставим, — говорит Эмиль. — Не будем отвлекать.

Парень кивает, всецело занятый починкой своих снастей.

— Да… Так увидимся вечером в «Дне рыбалки»?

— Да. Договорились.

Они потихоньку удаляются, и парень кричит им вслед:

— Кстати, как вас зовут?

Молодого человека зовут Себастьян, ему двадцать пять лет. На год моложе Эмиля. Он успел им это сказать, прежде чем они взобрались на понтон. Эта встреча еще улучшила настроение Эмиля, и без того превосходное.

— Я правда очень рад, что мы поехали дальше.

И Жоанна кивком соглашается.

Он идет, на ходу придумывая, какие слова напишет в своем дневнике сегодня вечером, при свете свечи, которую зажжет Жоанна. Он знает, что станет писать о соленом запахе озер, который куда сильнее запаха моря. Об октябрьском солнце, более мягком и приятном, чем летнее. О том, как описывают круги чайки в небе, об их криках, о белых полосах, которые они оставляют перед глазами. О звуке его шагов по деревянному понтону. О почти неподвижной воде и запахе тины. О рыбах, проскальзывающих между пучками высокой травы. О группах розовых фламинго вдалеке. О том, как движется по небу солнце, пока они идут, не говоря ни слова. Об этой художнице лет шестидесяти, которая запечатлевает солнечные лучи на воде с берега озера. О старой желтой лодке, брошенной на берегу и изъеденной ржавчиной. Эмиль пытается запомнить каждую мелочь, говоря себе, что, вероятно, так видит и чувствует вещи Жоанна.

— Жоанна…

Он нарушил молчание, сопровождающее их с начала прогулки.

— Да?

— Что это такое, что ты называешь медитацией осознания?

Ее губы складываются в удивленную улыбку, которую она быстро сгоняет с лица. Он добавляет, смешавшись:

— Я подумал, что это, наверно… сосредотачиваться на окружающих нас мелочах… типа того.

Она кивает.

— Да. И это тоже. Я бы сказала, что… это форма созерцательной медитации.

Он морщится и грозно хмурит брови.

— Не пытайся меня запутать сложными словами, предупреждаю тебя!

Но Жоанна, улыбаясь, качает головой.

— В этом нет ничего сложного. Вообще-то достаточно задержаться на каком-нибудь образе. Поставить себя на паузу и наблюдать настоящий момент, то, что происходит вокруг нас, но еще и в нас… Подмечать каждую мелочь, это верно, но еще и улавливать, как эти внешние мелочи отзываются у нас внутри. Понимаешь? Что заставляет нас чувствовать этот звук, что рождает в нас тот образ…

— Тебя, наверно, приобщил к этому отец?

Она кивает.

— Да. Сам он только так и представлял себе жизнь. Учиться быть здесь и нигде больше, оторвавшись от забот о будущем и сожалений о прошлом. Это… Признаю, поначалу это сложно. Мы так привыкли мусолить прошлое и задумываться о том, что впереди. Слишком редко мы живем настоящим.

Она всматривается вдаль, в простор водной глади.

— Но со временем, с опытом это происходит все легче, и… ты начинаешь делать это уже автоматически. Учишься ставить себя на паузу, глядя на пейзаж, пробуя блюдо, слушая мелодию… Больше не задумываешься и делаешь это рефлекторно.

— Хотелось бы мне когда-нибудь этого достичь. Живя прошлым, как ты говоришь, или в тревоге о будущем, в конце концов забываешь, как много красоты во всем… или почти во всем… В детстве это происходит естественно, ведь правда? Ребенок замирает от восторга перед… перед камешком с серебристыми бликами или… или перед пером. Собирает одуванчики и восхищается их яркой желтизной. А после они кажутся уродливыми, одуванчики… На них смотрят как на сорняки.

Оба улыбаются.

— Это правда. Ребенок все это умеет.

Эмиль хмурится.

— А что происходит потом? Мы забываем?

— Да… Думаю, после мы слишком заняты тем, чтобы построить будущее, преуспеть, накопить денег.

С пронзительным криком над ними проносится чайка.

— Знаешь, — говорит Жоанна, провожая птицу взглядом, — это вернется. Если ты заставишь себя каждый день понемногу осознаннно смотреть вокруг, это вернется.

— Ты думаешь?

— Конечно.

— Мне кажется… мне кажется, это уже началось… с путешествием. Раньше, в моей жизни в Роанне, я был слишком сконцентрирован на своих мелких проблемах. Слишком занят пережевыванием того факта, что меня бросили, что мне смертельно скучно на работе.

Как будто переворачивается страница и пишется совсем новая история. Единственная постоянная величина — это они с Жоанной и их кемпинг-кар. А так все снова изменилось. Пейзаж, обстановка, атмосфера, запахи, дневной свет. Нет больше гор, пастбищ, коров и овец. Нет каменистых троп и маленьких горных озер. Перед ними лагуны, море, которое они видят вдали, когда небо ясное, запах соли, чайки и розовые фламинго. И персонажи в этой новой истории тоже новые. Себастьян и его пес Лаки сменили Анни, Миртиль и Каналью.

В этот первый день, осмотрев Перьяк-де-Мер возбужденно и поспешно, они оказываются за столиком в «Дне рыбалки». Это типичный местный ресторан: на столах голубые скатерти, повсюду на стенах висят картины с рыбацкими лодками. Себастьян сидит напротив Эмиля. Его пес Лаки, кремовый длинношерстый лабрадор, лежит рядом. Эмилю трудно представить, что они с этим парнем — ровесники. В Себастьяне есть что-то детское, придающее ему мальчишеский вид. Он всем восхищается и много говорит. Деревню свою он любит страстно. И Эмиль это понимает. Судя по тому, что они видели сегодня днем, Перьяк-де-Мер — красивейшая окситанская деревушка, сохранившая средневековый облик. Большая часть жизни деревни сосредоточена на центральной площади с фонтаном. Здесь можно присесть на террасе под платанами, которые облюбовали чайки. Очень шумно. Не из-за людей — из-за птиц. У подножия фонтана сидел художник и рисовал укрепленную церковь Сен-Поль, построенную в XIV веке. Жоанна остановилась, чтобы понаблюдать за ним.

— Я всегда мечтала научиться рисовать.

Читая меню ресторана, они затрудняются выбрать. Себастьян пытается убедить их остановиться на рагу из угря, которым славится ресторан его отца. Жоанна робко сообщает, что не ест живых существ, и выбирает овощной салат, а Эмиль довольствуется дорадой на гриле.

— Ну, что вы сегодня видели? — интересуется Себастьян, как только сделан заказ.

Он слушает рассказ об их дне, потом заговаривает о маленьком порте Перьяка, в котором так хорошо посидеть, глядя, как возвращаются суда с рыбной ловли, о многочисленных островах и озерах, которые он любит бороздить на своей рыбацкой лодочке.

— Это был подарок отца на мои восемнадцать лет.

Говорит он и об окружающих деревню виноградниках.

— В нашей местности делают исключительные вина. Очень типичные. Вы должны попробовать. Большинство погребов открыты для посетителей.

Он упоминает пляжи с мелким песком и дюны, но еще и леса. Вокруг этой деревни, кажется, множество пейзажей. Жоанна поглощена рассказом. Приносят блюда. Она осторожно спрашивает:

— Ты всегда жил здесь?

Себастьян кивает и, отрезав маленький кусочек угря, дает его Лаки под столом.

— Я здесь родился. Папа всю жизнь был рыбаком. Пятнадцать лет назад он открыл этот ресторан и с тех пор больше не выходит на ловлю. Я принял смену. В шестнадцать лет я бросил школу, чтобы его заменить. Он подарил мне лодку, потом Лаки. Два года назад. Он боялся, что мне будет одиноко целый день в лодке.

— Ты живешь с родителями?

— Мамы больше нет. Она умерла давно. Я ее даже не помню. Мы с отцом одни.

— Ты единственный сын?

— Да. Я всегда жил с папой, но, когда женюсь, куплю дом для себя… И для моей будущей жены, разумеется. Мне хотелось бы дом в порту.

— Тебе никогда не хотелось увидеть другие места?

— О да! Когда-нибудь я так и сделаю. Уеду в кемпинг-каре с Лаки. Только надо будет это сделать до женитьбы!

Жоанна улыбается и смотрит на него с нежностью, как смотрела бы на маленького мальчика. У них похожие истории. Оба не знали своей матери. Отец служит обоим образцом в жизни. Нет ни братьев, ни сестер. Оба никогда не покидали свою деревню. У Себастьяна это Перьяк. У Жоанны Сен-Сюльяк. Оба явно предпочитают одиночество и покой.

— У тебя нет подружки? — с улыбкой спрашивает Жоанна.

— Нет. Здесь мало девушек.

— Вот как?

— Дети рыбаков покинули деревню один за другим. Большинство уехали учиться. Они живут в Нарбонне или в Безье. Перьяк их не интересует. Здесь слишком тихо. А меня это устраивает, — заключает он, проглотив кусок угря. — Завтра… или как нибудь… я обязательно покатаю вас на лодке.

Когда все трое едят десерт — грушевый крамбл с орехами, — Себастьян с завистью расспрашивает об их путешествии. Они рассказывают ему о Пузаке, Артиге, пике Миди-де-Бигорр и тропе Мулов, о Бареже, озере Глер, Люс-Сен-Совёр, Жедре, Бодеане, Моссе, Эусе и о Коме — разрушенной деревне. У Себастьяна приоткрыт рот, глаза завистливо блестят. Говорит Жоанна, Эмиль больше помалкивает. Он понимает, что забыл некоторые этапы их путешествия. Люс-Сен-Совёр и Жедр, разумеется, из-за провала, который так и не восполнился. Но не только. Он с трудом припоминает Бодеан. Он забыл Бареж. Когда он пытается представить себе их улочки, окружающие горы, все смешивается перед глазами. Он путает их с вершинами, видными из Артига, с улочками Моссе. Он даже не уверен, что эти мощеные улочки были в Моссе, а не в Эусе. Он окончательно умолкает, поднимающаяся в нем тревога слишком сильна. Он молчит, заледенев от ужаса, и даже не слушает больше Жоанну и Себастьяна, которые говорят о горах, пастбищах, закатах…

— Как ты? — спрашивает Жоанна, когда они идут пешком к кемпинг-кару на окраине деревни.

— Хорошо. А что?

— Что-то ты очень молчалив.

— Спать хочется, вот и все.

Они спокойно добираются до шоссе и выходят на площадку, где припаркован кемпинг-кар. Эмиль с горечью отмечает, что ключи от него у Жоанны. Теперь она держит у себя ключи и все важные вещи. Он слишком многое забывал в Эусе, особенно под конец. Она ему больше не доверяет. Он знает, что она права, но от этого настроение портится окончательно.

Ночью он не сомкнул глаз. Лежал, прижимая к себе маленького Пока, до рассвета, пока не провалился в тревожный сон.

Он думал, что будет легко. Думал, что разлука с Роанном и близкими, движение без цели, смена мест, обстановки, пейзажей помогут ему забыть, что его ждет, или, во всяком случае, сделать перспективу более приемлемой. Это не так. Он не готов отпустить свое прошлое и проститься с будущим. Пока еще нет. Он старается делать хорошую мину перед Жоанной, потому что она не должна все это терпеть. У нее тоже своя ноша. Как-то утром, через три дня по приезде, он спросил ее:

— Леон больше не звонит?

Она мыла посуду спиной к нему и не повернулась, чтобы ответить.

— Мой телефон уже несколько недель как выключен.

Он больше ни о чем не спрашивал, но она сама добавила:

— Не знаю, вернусь ли я когда-нибудь.

Эмиль чуть не поперхнулся горячим чаем.

— Как это… Я думал…

Он не договаривает. Вообще-то он уже догадывался. Когда звонки стали реже, когда они подписали брачное свидетельство… Жоанна не сделала бы этого, будь она уверена, что однажды вернется. Она отошла от кухонного стола и повернулась к нему лицом. Что-то в ней было странное, такой он ее еще никогда не видел. Как будто меланхолия.

— Я тоже думала, что вернусь, а потом… я снова начала улыбаться вдали от него, так что…

Она не договорила. Эмиль долго пытался угадать, что она хотела сказать. Так что у меня нет никаких причин возвращаться. Так что я хочу продолжать быть счастливой.