ЭПИЛОГ

Летний день серенький, собирается гроза. Небо низкое. Воздух тяжелый. Вот-вот ливанет. На паперти церкви Нотр-Дам-де-Виктуар собралась толпа. Плотная толпа, которая все растет. Жозеф всегда говорил Жоанне: «Чтобы узнать возраст покойника, посчитай, сколько человек пришли на его похороны. Чем больше народу, тем он моложе». Жоанна спросила, как объяснить эту абсурдную теорию, и Жозеф ответил, пожав плечами:

— Похороны старика мало кого волнуют. На них нет нужды приходить.

Жоанна с высоты своих девяти лет возразила:

— Это неправда!

Жозеф снова пожал плечами.

— Хорошо, я назову тебе другую причину. Друзья стариков сами уже старики… или умерли.

Сегодня утром, 20 июня, толпа не лжет. Умер молодой человек. На паперти есть семьи с новорожденными, но много и совсем молодых людей, видимо, только что окончивших университет. Друзья.

Жоанна приехала в Роанн на поезде рано утром. Ей пришлось встать ни свет ни заря. В четыре часа утра. По дороге поспать не удалось, а на вокзале пришлось разбираться в непонятных картах автобусной сети Роанна и два раза ошибиться линией. Она думает, что никогда не была привычна к городу, но эти двенадцать месяцев вне цивилизации, в сердце Пиренеев, окончательно сделали ее неприспособленной к городской жизни.

Колокола звонят, церемония вот-вот начнется. Толпа, теснясь, тянется внутрь. Жоанна стоит в стороне, на тротуаре напротив, в сотне метров от церкви. Она войдет, когда все займут места внутри. Она чувствует себя здесь чужой. Больше ста человек пришли проститься с Эмилем. Больше ста человек знали его, общались с ним, любили. Однако с ней, самой из всех незнакомой, он предпочел умереть.

Толпа вошла в церковь, и она проскользнула в проем тяжелой деревянной двери как раз перед тем, как та закрылась. Осталось место в последнем ряду. Она садится, когда в первом ряду намечается движение. Мужчина и женщина с маленьким мальчиком встают, приветствуя опоздавшую молодую женщину. У матери малыша светлые кудрявые волосы и серьезный вид. У отца красные глаза, плечи опущены. Он, наверно, плакал. Это, должно быть, очень близкий друг Эмиля. Возможно, Рено. Они обмениваются несколькими словами с пришедшей темноволосой женщиной. У нее длинные, совершенно гладкие волосы до середины спины, круглый рот и маленькие жемчужинки в ушах. Она красива, но красотой, знающей себе цену, почти дерзкой. Однако сегодня у нее какое-то пустое лицо и растерянные глаза.

Глубокий кашель возвещает о прибытии священника, распорядителя церемонии. Трое взрослых поспешно садятся. Тишина в церкви полная.


Жоанна не слушает слов. Она смотрит на серебристую урну, стоящую на алтаре. Смотрит на людей, которые встают один за другим, чтобы прочесть пассаж из Библии или воспеть хвалу Эмилю. Среди них заплаканный друг, в котором Жоанна угадала Рено. Она не ошиблась. Она снова водит глазами по толпе. Угадывает Маржори за бледным лицом и темными кудрями. Угадывает отца и мать по их согбенным спинам в первом ряду. Младенцы в колясках лежат тихо.

Гул проносится по толпе, когда к алтарю выходит мать с черным блокнотом в кожаной обложке. Жоанна вся подбирается. Она улавливает несколько слов священника о путешествии в горы, предпринятом Эмилем перед окончательным уходом, путешествии, которое приблизило его к Богу. Жоанна хмурит брови. Звучит хриплый голос матери Эмиля. Она читает совсем короткий пассаж. Он оставляет толпу с множеством вопросов об этом путешествии, о котором никто ничего не знал. Жоанна инстинктивно сжимается на скамье.

Я скоро умру, но никогда не чувствовал себя настолько в ладу с самим собой. Новым взглядом я смотрю на себя, на глуповатого юнца, которым я был, но взгляд этот доброжелателен. Я чувствую себя выросшим благодаря этим нескольким месяцам. Чувствую себя повзрослевшим.

Голос угасает под церковными сводами среди всхлипов и шороха носовых платков. Когда снова начинает говорить священник, светловолосая кудрявая женщина, спутница Рено, выходит из церкви, чтобы угомонить заплакавшего малыша. Жоанна выскальзывает вслед за ней и вновь оказывается на церковной паперти. Воздух стал еще тяжелее. Она переходит дорогу и садится чуть подальше, на тротуаре напротив, на ступеньку, ведущую в какую-то квартиру. Отсюда ей виден выход из церкви, и она сможет последовать за процессией вдалеке до кладбища. Она не знает, что родители Эмиля собираются сделать с его прахом, но предполагает, что они захоронят его на кладбище.

Она поднимает глаза к небу. Оно обложенное, серое. Не видно ни облаков, ни просветов, ни морщин. Никакого движения. Ей думается, что Том и Эмиль не сделали сегодня свою работу. Разленились. Нет, вероятно, слишком заняты: знакомятся. Им нет дела до этой безликой церемонии. Может быть, Эмиль рассеянно глянет на нее, заканчивая партию в скрабл. Он должен был взять реванш полгода назад…

Ее взгляд теряется в низком, словно ватой обложенном небе. Ей думается, что она предпочла бы другую церемонию. Несколько слов, произнесенных в лесу у подножия гор. Анни, Ипполит, Себастьян, две девушки из Канады, Изадора, Марико, Люсия, Пок… Букеты цветов, которые они бы сами собрали. Пожелтевшая книга цитат, которую читали бы вслух. Шалаш из веток, который они построили бы и укрыли густым лесным мхом, принял бы серебристую урну.

Улыбка, подрагивая, рождается на ее лице. Картины этого леса и этой церемонии медленно запечатлеваются в ее сознании.


Всего десятка два человек следуют за процессией, которая сопровождает прах Эмиля к его последнему пристанищу. Только близкая родня и несколько друзей. Рено здесь. Его жена осталась в стороне с ребенком, который все еще плачет. Жоанна идет далеко позади. Она не чувствует своей принадлежности к этому кортежу, но она должна проводить Эмиля до конца.

Серебристую урну опускают в маленькую могилу и накрывают белой плитой. Жоанна видит, как мадам Верже подносит к губам носовой платок, заглушая рыдание. Муж обнимает ее за плечи.

Жоанна сжимает в ладони кольцо Эмиля, то самое обручальное колечко из нержавеющей стали, которое она ему купила. Она успела сделать на нем гравировку. На внутренней стороне стального кольца написана короткая цитата, которую любил повторять Жозеф. Корсиканская пословица: Смени небо, и ты сменишь звезду. Слова образуют узенькую бороздку внутри кольца.

Сейчас, когда толпа рассеется, Жоанна положит кольцо на маленькую белую плиту. Или лучше закопает рядом, чтобы его не утащил бродячий кот. Она подождет здесь, спрятавшись за деревьями, пока все уйдут.


Прошел почти час, прежде чем толпа разошлась. Конец объятиям и соболезнованиям у маленькой плиты положил дождь. Родители Эмиля, его сестра и ее муж покинули кладбище последними под большим черным зонтом.

Наконец появляется Жоанна, словно выходит из листвы. Пересекает под дождем центральную аллею. Она накинула по случаю свою черную шаль и накрывает ею голову, чтобы защититься от дождя. Кольцо зажато в ее влажной руке. Дойдя до белой плиты, уже покрытой цветами и памятными табличками, она опускается на колени на мокрую траву и тихонько переводит дыхание. Усталость так и не оставила ее. Перед глазами все еще пляшут время от времени белые звезды. Она выжидает несколько секунд, чтобы прийти в себя, и начинает копать голыми руками землю у белой плиты. Земля окрашивает ее пальцы, забивается под ногти, они совсем почернели. Дождь стекает по рукам. Она быстро подносит кольцо к губам, кладет его в землю и закапывает.

Когда она оборачивается, ее сердце пропускает удар и она едва подавляет изумленный вскрик. В нескольких метрах от нее стоит Маржори под черным зонтом. Ее лицо залито непросохшими слезами, но глаза смотрят ласково, когда она спрашивает:

— Вы Жоанна?


Они молчат, пока не возвращается официант с их заказами. Маржори взяла кофе, а Жоанна травяной чай. Только что на кладбище, когда они стояли лицом к лицу и Маржори спрашивала: «Вы Жоанна?», дождь припустил с новой силой. Жоанна едва успела кивнуть, Маржори укрыла ее своим зонтом и сказала:

— Пойдемте. Не стойте под дождем. Здесь есть кафе, напротив.

Жоанна пошла за ней без единого слова, как автомат, оцепенев от неожиданности. Маржори толкнула дверь маленького кафе, и Жоанна вошла. Они пробрались между столиками и сели за свободный у окна. Дождь стекал по стеклу красивыми капельками. Официант вырос перед ними, чтобы принять заказ, едва они сели, и они даже не успели снять пальто. Маржори снимает свое, а Жоанна пытается незаметно вытереть испачканные землей руки о черное платье. Время от времени они с любопытством поглядывают друг на друга, но не одновременно, и обе думают, что несколько секунд молчания им необходимы, чтобы собраться с мыслями. Официант не возвращается. Маржори аккуратно повесила свою куртку на спинку стула, разгладила ладонью. Для нее молчание длилось достаточно долго. Она начинает:

— Я Маржори. Сестра Эмиля.

Жоанна кивает, пряча черные руки под столом.

— Брат предупредил меня, что вы постараетесь остаться незаметной… Может быть, даже убежите раньше всех.

Жоанна не может скрыть удивления. Ее брови ползут вверх, как она ни пытается сохранить невозмутимый вид.

— Он прислал нам письмо в декабре с многочисленными инструкциями… и этой информацией.

Жоанна помнит это письмо. Он исчез с утра, чтобы отправить его, а она подумала, что он уехал совсем, бросил ее в Аасе.

— В этом письме он дал нам описание, чтобы мы могли узнать вас сегодня. Там упомянута черная шляпа, но я вижу, что сегодня ее на вас нет…

Жоанна кивает, еще не придя в себя. Маржори улыбается ей, мол, все в порядке. Именно этот момент выбирает официант, чтобы появиться с их заказами. Он ставит эспрессо перед Маржори и большую дымящуюся кружку перед Жоанной. Маржори берет пакетик сахара с середины стола, аккуратно высыпает в кофе, размешивает. Потом поднимает лицо к Жоанне.

— Я прочла его дневник за одну ночь. Открыла его и не смогла отложить до утра. Вы знаете…

Она прерывается, чтобы отпить глоток эспрессо, и снова устремляет взгляд в глаза Жоанны.

— Вы знаете, что нет ни одного абзаца, ни одного дня в его бортовом журнале, где он не писал бы о вас?

Жоанна смущенно ерзает на стуле. Она не знает, что ответить. Но Маржори продолжает, кажется, и не ожидая ответа:

— Для церкви мы нарочно выбрали кусок, который был исключением. Мы не хотели, чтобы вам было неловко. Мы знали, что это будет трудный момент для вас… Но мы непременно хотели поблагодарить вас за ваш поступок… звонок моим родителям… картину… Мама будет вам вечно благодарна. Вы очень порадовали ее вашими словами. Я хочу, чтобы вы это знали.

Слезы текут по лицу Маржори, и она берет с середины стола бумажную салфетку, чтобы вытереть их. Тут Жоанна впервые открывает рот. Она спрашивает сдавленным голосом:

— Вы смогли его увидеть… в последний раз?

Маржори шмыгает носом и прячет скомканную салфетку в карман.

— Я нет, но родители смогли провести с ним последнюю ночь в этой хижине.

Жоанна сглатывает ком, закупоривший горло, и может задать следующий вопрос:

— Он ушел на следующее утро?

Маржори кивает.

— Он ушел на рассвете, спокойно. Даже улыбался.

Слова срываются с губ Жоанны, как вздох:

— Он говорил, что это место — рай.

Им требуется несколько секунд, чтобы справиться с волнением и вытереть слезы, выступившие в уголках глаз. Чтобы хоть немного успокоиться, Маржори залпом допивает свой эспрессо.

— Вы действительно сделали его счастливым, — говорит она.

Проходит несколько секунд молчания в шумном кафе. Дождь все еще стучит по стеклам. Чай Жоанны остывает, и она подносит кружку к губам. Маржори промокает щеки краем своего черного свитера. Когда она наконец поднимает голову, глаза ее странно блестят.

— Знаете, у меня дома есть комната, достаточно просторная комната…

Жоанна не отвечает. Она не знает, что ответить. Пусть Маржори продолжает.

— Я недавно обставила ее, следуя очень точным указаниям, которые мне дали. Этажерка, которую надо было заполнить подержанными книгами, купленными на блошином рынке, маленький низкий столик с плетеными пуфами, на него я поставила красивый старинный чайник с внушительной коллекцией восточных чаев, из Индии, из Китая…

Непонимание написано на лице Жоанны, но Маржори продолжает:

— Подстилка для кота и полный набор кошачьих кормов… У окна меня попросили поставить мольберт. В шкафу рядом я сложила чистые холсты, которые мне было велено купить, пятнадцать тюбиков краски и кисти.

Рот Жоанны округляется. Маржори продолжает свой перечень:

— Старая винтажная радиола стоит на тумбочке у кровати. Меня попросили положить на нее полное собрание Майлза Дэвиса, Луи Армстронга, Эллы Фитцджеральд и всех великих джазменов, которых я смогу найти в продаже. Я нашла добрый десяток. Потом я купила маленькую жардиньерку для окна, мешок грунта, и… и этот изверг заставил меня перерыть весь садовый отдел, чтобы отыскать семена фуксии, бегонии, базилика и розмарина.

Жоанна поняла. Ее рот открыт буквой О. Слезы снова текут по ее лицу.

— Это он? — шепчет она.

Маржори кивает с улыбкой, полной нежности.

— Да, это он. Это тоже было в его последнем письме. Три страницы инструкций.

Обе улыбаются сквозь пелену слез. Когда улыбки тихонько гаснут, Маржори продолжает серьезнее:

— Он не хотел, чтобы вы остались совсем одна. Он знал, что у меня есть эта пустая комната, которой я не пользуюсь… И знал, что я с удовольствием приму вас.

Жоанна хочет что-то сказать, но Маржори не дает ей, добавив очень быстро:

— Он предупредил меня, что вы можете отказаться. Он велел мне сказать вам, что вы не обязаны поселиться у меня насовсем, можете просто провести несколько дней… или использовать эту комнату для каникул.

Жоанна никак не может улыбнуться. Она смущенно бормочет:

— Мне правда очень жаль, что вы потратили столько сил…

Маржори улыбается, и ее ореховые глаза блестят.

— Должна вам сказать, мне это очень понравилось.

Но Жоанне все еще неловко.

— Я… У меня есть этот маленький участок в Лескёне, на экоферме… Я участвую в проекте пермакультуры… И потом, Пок будет папой… Я хочу сказать… У моего кота скоро будут котята. Я… Боюсь, я не смогу принять ваше предложение… Я… Я, знаете, не городская жительница.

Маржори, похоже, ничуть не обиделась. Кажется, она ожидала именно такой реакции.

— Я понимаю, Жоанна. Но не беспокойтесь, всегда остается вариант каникул. Мои родители и я будем рады познакомиться с вами более официально на днях…

Губы Маржори продолжают шевелиться, но она не произносит больше ни звука. По ту сторону стола Жоанна сняла наконец шаль, полностью окутывавшую ее шею, плечи и грудь. Она медленно кладет ее на стол рядом со своей дымящейся чашкой. Глаза Маржори не могут оторваться от того, что она видит. Она прижимает руку ко рту, откидывается на спинку стула. Лицо Жоанны напротив безмятежно.

— Это…

Маржори не может говорить. Она снова пытается сформулировать фразу.

— Эмиль?..

Жоанна кивает. Слезы снова заливают лицо Маржори, текут по ее руке, по-прежнему прижатой ко рту.

— Он… Он знал?

Глаза Жоанны подергиваются тенью грусти.

— Нет. Он к тому времени уже был не здесь.

Маржори по ту сторону стола заливается горючими слезами. Слезами счастья на этот раз. Слезами недоверия.

— Вот это да… Вы… Вы заставите плакать всю семью!

Руки Жоанны ласково ложатся на бугорок, растущий под ее черным платьем. На это маленькое существо, которое наконец-то шевелится, которое поселилось в ней в один прекрасный снежный день в долине Ааса, накануне Рождества. На эту кроху, которая сделала ее такой слабой в последние месяцы и делает такой сильной теперь.

Маржори плачет, Жоанна тоже плачет в шумном кафе. Она думает, что все кончено, что заклятье снято теперь. Хватит с нее мальчиков, покидающих этот мир.

— Вы знаете, кто у вас будет? — спрашивает Маржори и берет новую бумажную салфетку, чтобы вытереть глаза.

Жоанна кивает.

— Маленькая девочка.

Маржори улыбается сквозь слезы. Повторяет взволнованно:

— Девочка?

— Маленькая Опаль. Опал — самый драгоценный из всех камней.

Дождь понемногу стихает. Окно запотело. Какой-то ребенок рисует на нем солнышко. Ни Жоанна, ни Маржори не видят, как проясняется небо. Как окрашивается оно красивым янтарным оттенком. Они увидят его потом. Позже, когда выйдут из кафе. Маржори довольно вздохнет, прикрыв глаза. Жоанна улыбнется. И тихо произнесет несколько слов: Я уже начала терять терпение

Но пока они сидят в кафе и Маржори говорит, пряча в карман носовой платок:

— Я думаю, что… Я думаю, мне придется протереть пыль в вашей комнате… И хорошенько ее проветрить.

Жоанна по ту сторону стола невозмутима, руки лежат на животе.

— Вы ведь останетесь с нами сегодня вечером?

Она задумывается на несколько секунд. Изадора присматривает за Поком и полосатой кошечкой в Лескёне. Она предсказала, что котята родятся не раньше чем через месяц. Ей совсем не обязательно возвращаться сегодня.

— Хорошо, — кивает Жоанна. — Но я должна вас предупредить…

Маржори встревоженно хмурится.

— …Да?

— Насчет ужина…

Маржори ждет, наклонившись вперед. Жоанна застенчиво улыбается.

— Я не ем мяса.

Загрузка...