Вся синева неба

14

Время неспешно течет в Эусе. Шрамы потихоньку заживают. Палящее солнце продолжает сжигать растительность. В следующие три дня Эмиль занимается починкой велосипеда Анни. Устроившись на булыжной мостовой перед жилищем Анни и ее мужа, в тени домика, он никуда не спешит. Попутно размышляет. Анни каждый час приносит ему лимонад. Летом она не работает. В остальное время делает украшения и продает их. Летом она сидит с внуками, которые приезжают на каникулы. Дети кружат вокруг Эмиля, им интересно наблюдать за ним с его инструментами и перепачканными смазкой руками.

Днем Жоанна уходит разведывать места вокруг Эуса. Она возвращается с разноцветными букетами мимозы[2] или других растений, с исцарапанными руками.

Вечерами они допоздна играют в скрабл. Им не надо завтра отправляться в дорогу, не надо составлять маршрут, сверяться с расписанием. Во время партий в скрабл они не разговаривают. Включают музыку фоном — они нашли маленький радиоприемник на этажерке с книгами — и молча выкладывают фишки.

Однажды вечером она спрашивает:

— Ты решил, что делать с твоим телом, когда ты умрешь?

Он так поражен вопросом, что несколько секунд молчит.

— Что?

Это единственное, что он может произнести, вновь обретя дар речи.

— Ты хочешь, чтобы тебя кремировали или похоронили?

— Я…

Почему он никогда не задумывался над этим вопросом? Он чувствует себя перед Жоанной полным идиотом.

— Я… Я думаю, мне без разницы.

Они продолжают играть, и она не моргнув глазом выкладывает слово ксилофон.

— А ты?

Ей-то не надо задумываться, чтобы ответить:

— Я хочу, чтобы меня кремировали. Тогда я смогу улететь.

Она переворачивает свою дощечку. У нее нет больше фишек. Она выиграла партию.

Велосипед починен. Эмиль снова ходит кругами по студии. Жара в августе невыносимая. Пришло предупреждение синоптиков. Миртиль больше не выходит во внутренний дворик. Сидит в гостиной. Много спит. Малейшее усилие ее утомляет. Жоанна окончательно поставила крест на объявлениях, на попытках пристроить Пока. Эмиль представляет, как тяжела будет разлука, когда им придется снова отправиться в путь. Что станется с котенком? Может быть, Анни согласится взять его себе? Может быть, подарит его внукам… Убить его она не сможет. Он будет уже игривым и самостоятельным…

В середине августа они идут в мэрию подать документы на бракосочетание. Они собрали все. Но служащая говорит, что их заявление будет заморожено до 26 августа, когда исполнится месяц с их переезда в Эус. Осталось потерпеть еще две недели. Однако оглашение будет сделано заранее. Удовлетворенные, они идут по булыжным мостовым Эуса.

— Я думаю, надо поискать какую-нибудь работенку, чтобы дотерпеть, — говорит Эмиль.

Жоанна кивает.

— Возможно, Анни сможет тебе помочь. Она всех здесь знает.

Миртиль, кажется, довольна, узнав вечером, что Эмиль собирается искать работу.

— Надо же кормить малыша, — говорит она, взглянув на них строго.

Первой протестует возмущенная Жоанна:

— Никакого малыша нет, Миртиль!

Но старушка ей все равно не верит.

В Эусе начинается фестиваль искусств. Это ежегодное событие, привлекающее тьму народу. Десятки мастеров заполоняют улочки: актеры, художники, рисовальщики, музыканты, мимы… Гулко разносятся шаги, смех, возгласы. Пока Миртиль сидит в холодке в своей гостиной, Жоанна с утра до вечера пропадает на фестивале.

Эмиль сказал Анни о своем желании найти работу, и она ответила:

— Я займусь.

В качестве мелких подработок Анни посылает его к своим знакомым во все концы деревни. Он помогает очистить чердак, сменить колесо, починить этажерку, донести покупки… Люди вручают ему банкноты и предлагают пообедать. Он замечает, что провалы в памяти стали все реже. Ему кажется, что дело в стабильности и безмятежности его новой жизни. Он так занят, что с Жоанной встречается только мельком. Миртиль же обычно спит, когда он возвращается домой.

— Я видела оглашения у мэрии. Там были ваши имена. Когда же свадьба?

Анни задает ему вопрос, когда он заходит вечером, чтобы вернуть ящик с инструментами, который она ему одалживает.

— В конце месяца. Они предложили нам на выбор две даты. 30 или 31 августа. Мы должны быстро ответить.

Анни режет морковку с одним из внуков на коленях.

— Кто-нибудь из ваших родных будет?

Он качает головой.

— Нет. Это будет просто гражданский брак.

— А свидетели?

— Мы попросили служащих мэрии.

— Ох.

Анни, похоже, разочарована. Она ожидала настоящей свадьбы.

— Так ни платья, ни обручальных колец?

— Нет. Ничего этого.

Однажды утром Миртиль сильно смущает их, когда они спускаются по лестнице из студии. Она ждет их у ступенек, Каналья жмется к ее ногам, а в руках у нее большой кусок белых кружев. Первой понимает Жоанна. Она издает удивленное «ох», окончательно смутившись. Эмилю требуется несколько секунд, чтобы понять.

— Думаю, у тебя нет свадебного платья…

Жоанна проглотила язык. Эмиль ничем не может ей помочь. Он так и стоит с приоткрытым ртом. Миртиль принимает это за волнение.

— Это мое свадебное платье. Ему лет шестьдесят, но я очень его берегла… Не думаю, что оно вышло из моды. В крайнем случае будет выглядеть на тебе винтажным.

Неловкость растет. Они не знают, как выйти из положения. Жоанна переминается с ноги на ногу. Эмиль так и стоит на середине лестницы.

— Примерь его, красавица моя. Оно должно тебе пойти. Я весила ненамного больше тебя в ту пору…

Они растерянно переглядываются. Придется играть в маскарад до конца… Да, они боятся, что так. Жоанна, поколебавшись минуту, протягивает дрожащую руку к платью, снова поворачивается к Эмилю, надеясь, что он ей так или иначе поможет, но Миртиль властно отгоняет его:

— А ты не торчи тут! Ступай! Разве ты не знаешь, что это к несчастью — увидеть невесту в платье до свадьбы?

Он чувствует себя виноватым, оставляя Жоанну с кружевным платьем Миртиль в руках.

— Как ты выкрутилась? — спрашивает он, вернувшись вечером.

— Мне пришлось примерить, и Миртиль даже взялась ушивать.

Ему жаль ее.

— Может быть, надо все ей сказать…

Но Жоанна отчаянно мотает головой.

— Не может быть и речи! Мы разобьем ей сердце!

— Что же ты будешь делать? Наденешь его?

Она пожимает плечами.

— Ты можешь приготовить другую одежду и снять платье, когда мы выйдем из дома.

— Да.

Он толком не знает, что она обо всем этом думает, она снова уткнулась в свой роман, а Пок мурлычет у нее на коленях.

— На этот раз нам никуда не деться.

Жоанна кивает. Сегодня они ужинают в доме, в своей студии на втором этаже. Миртиль настояла, чтобы они побыли вдвоем накануне великого дня, и они ей за это благодарны. Они немного устали от своего маскарада и с облегчением переводят дыхание подальше от инквизиторских глаз Миртиль. Отложив вилку, Жоанна встает из-за стола.

— Совсем забыла тебе сказать…

Она идет к своему красному рюкзаку и роется внутри.

— Я купила это сегодня.

Она возвращается с маленьким черным футляром и кладет его на стол перед ним.

— Что это?

Она делает ему знак открыть футляр, и он повинуется. С удивлением видит внутри два кольца на красной подушечке.

— Зачем? — спрашивает он, подняв голову и глядя на нее.

— Чтобы Миртиль прекратила задавать вопросы. Они мне ничего не стоили. Это нержавеющая сталь. Я решила, что это цена нашего спокойствия.

Он закрывает футляр и кивает.

— Ты правильно сделала.

Оба снова начинают не спеша есть. Он замечает, что котенка в комнате нет. Обычно Жоанна уносит его вниз только перед сном, по просьбе Эмиля. В остальное время он может быть уверен, что Пок либо у ее ног, либо на коленях. Но сегодня вечером — нет. Она, должно быть, напряжена. Да и молчаливее обычного.

— Все хорошо? — спрашивает он с полным ртом.

Она кивает.

— Ты немного нервничаешь?

— Нет… не нервничаю, но… мне странно.

Отложив вилку, он серьезно смотрит на нее.

— Если ты не уверена, что хочешь это сделать, еще можно все отменить.

— Не в том дело.

— Мы не обязаны это делать. К тому же мне лучше… С тех пор как мы здесь, у меня почти не бывает провалов в памяти…

— Я сделаю это, Эмиль. Мы поженимся.

— Если ты…

— Я выхожу замуж завтра. Мне от этого немного странно, но, думаю, и тебе тоже.

Она всматривается в него, и он кивком подтверждает, про себя вздохнув с облегчением, что она не хочет отменить свадьбу.

— Да. Я чувствую какую-то пустоту внутри.

— А я немного растерялась и… не верю.

— Завтра будет лучше. В конце концов, это только бумажка.

— Я знаю.

В студии снова повисает молчание. Но ни он, ни она больше не едят. Проходит несколько секунд, потом Жоанна кладет ладони плашмя на стол и спрашивает без обиняков:

— Ты был когда-нибудь влюблен?

В каком-то странном летаргическом состоянии он даже не может ни удивиться ее вопросу, ни смутиться.

— Да.

— Много раз?

— Нет. Только один.

— Это было долго?

— Четыре года.

— Это Лора… та девушка, о которой ты говорил мне однажды?

Он помнит тот разговор на паркинге в Артиге. Все это кажется ему странно далеким.

— Да, это она.

Он хмурит брови, больше удивленный, чем раздосадованный.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Мы ведь с тобой женимся, да?

— Да…

— Надо знать такие вещи друг о друге.

Он слабо улыбается.

— Да. Наверно.

Он на самом деле не в восторге от воспоминаний о Лоре накануне свадьбы с Жоанной. Она играет вилкой, обдумывая следующий вопрос:

— Ты все еще ее любишь?

Он ерзает на стуле, ему неловко. Кажется, он предпочел бы молчаливую и равнодушную Жоанну, никогда не задававшую вопросов.

— Она ушла. Все кончилось год назад.

— Ну и что? Ты-то все еще ее любишь?

— Я… Наверно, нет.

— Наверно, нет?

Она смотрит на него скептически. Он со вздохом сдается.

— Думаю, какая-то часть меня всегда будет ее любить, что бы ни случилось.

Зря он думал, что его ответ удовлетворит Жоанну и ее внезапное любопытство.

— Ты хотел на ней жениться? — мягко спрашивает она.

— Жоанна…

— Я просто спросила.

— Да. Да, я хотел бы… когда-нибудь.

Он выпрямляется на стуле. С него довольно вопросов.

— А что?

— Я просто хотела знать.

— Зачем?

Она пожимает плечами.

— Я просто спрашивала себя, о чем ты будешь думать завтра, когда в мэрии нам придется сказать «да». Теперь я знаю, что ты подумаешь о Лоре и будешь от этого несчастен. Мне очень жаль.

— Тебе нечего жалеть… Ты оказываешь мне огромную услугу.

— Может быть, но рядом с тобой перед мэром буду я, а не Лора, и просто смотреть на мое лицо тебе будет трудно.

— Тебе тоже. Ты будешь думать о Леоне.

Жоанна трясет головой так сильно, что Эмиль ошарашенно вздрагивает.

— Нет. Я не буду думать о нем завтра. Ни в мэрии, ни после.

Он смотрит на нее с глуповатым видом, приоткрыв рот. Добавить ему нечего. Он думает, что это была плохая идея — пережевывать все это за несколько часов до свадьбы.

В этот вечер они ложатся спать молча.

Утром их будят крики Миртиль с первого этажа:

— Жоанна! Жоанна! Ты знаешь, который час? Тебе обязательно надо примерить платье!

Они не понимают, почему Миртиль так паникует. В мэрии им назначено только на два часа. Жоанна все же встает и ощупью шарит впотьмах. Крики становятся громче:

— Жоанна! Эмиль! Откройте ставни! Уже полдень!

Эмиль резко садится.

— Что?

И добавляет тише, обращаясь к Жоанне:

— Она нами помыкает, а?

— Иду! — кричит Жоанна, пока Миртиль снова не разоралась на весь дом.

Эмиль одевается не спеша. Ему особо нечего надеть для такого случая… Все-таки он отыскал темно-синие брюки и старую белую рубашку. Сойдет. После этого он принял душ и заварил себе крепкий чай. Он знает, что не сможет ничего съесть. Жоанна появляется через час с волосами, заплетенными в косу, и сокрушенным видом.

— Я не смогла уклониться от прически…

— А платье?

— Тоже никуда не денусь…

Он не может удержаться от улыбки. Сами виноваты, заигрались. Будь они честны с самого начала, все было бы проще.

— Возьми одежду в сумку… Переоденешься по дороге, когда будем подальше от глаз Миртиль.

— Да… Я так и сделаю.

— Идем, поищем тихую улочку, чтобы я переоделась. Ты меня прикроешь.

Жоанне явно не терпится с этим покончить, но Эмиль не спешит. Он рассматривает ее. Платье Миртиль — допотопного фасона, широкое, прямое, до пят. Кружева покрывают бюст Жоанны, ее плечи и руки до запястий. Миртиль ушила V-образный вырез, чтобы он не был слишком широким и обрисовывал красивое декольте.

— Идем? — нервничает Жоанна.

Ей неловко, что он так странно на нее смотрит.

— Да. Идем.

Они направляются по улочке, обоим слегка не по себе.

— Ты… красивое платье, — говорит Эмиль, потирая шею.

Он не решается посмотреть ей в глаза. Не решается сказать, что она в нем красивая. Обоим станет еще более неловко. Однако это правда. Она в самом деле красива сегодня.

— А обувь-то хороша! — говорит он насмешливым тоном, чтобы сломать лед.

Из-под свадебного платья выглядывают золотые сандалии, выгоревшие от солнца, и вот он, знак того, что все это как бы понарошку.

Нелегкое дело найти пустынную улочку, чтобы Жоанна сняла платье, особенно в разгар фестиваля искусств. Деревня полна народу. Туристы прибывают со всех сторон, заполоняют все переулки, даже внутренние дворики, куда есть вход с улицы. Эмиль и Жоанна очень скоро оказываются в центре внимания. Туристы посматривают на них с любопытством, фотографируют, перекликаются. Они даже становятся предметом удивленных возгласов:

— О! Смотрите! Жених и невеста!

— Поздравляем, голубки!

Жоанна говорит сквозь стиснутые зубы:

— Боюсь, я не смогу переодеться!

— Мне очень жаль, — отвечает Эмиль. — Кажется, тебе придется остаться в платье на церемонию.

— Ничего страшного.

— Ты его снимешь сразу после. В мэрии должен быть туалет…

— Не беспокойся. Я переживу. Ничего.

Она спокойна, по своему обыкновению. Спокойна и слегка равнодушна. Он же нервничает. Не на него прохожие, восторгаясь, показывают пальцами, но он смущен сильнее. Они ускоряют шаг, чтобы побыстрее добраться до мэрии. Жоанна приподняла платье выше колен, чтобы не мешало. Ее выцветшие сандалии стучат по булыжной мостовой. Запыхавшись, они почти вбегают в холл мэрии. Служащая за стойкой приветствует их широкой улыбкой.

— До чего же красивы наши сегодняшние новобрачные!

Она усаживает их в уголке, мол, сейчас позову «господина мэра» и служащих, выступающих свидетелями. Сняв трубку телефона, она предупреждает всю эту почтенную публику. Жоанна неподвижна, невозмутима, сидит очень прямо. Ее давешнюю озабоченность как рукой сняло. Она снова спокойна. Эмилю же трудно усидеть на месте. Он искоса, украдкой поглядывает на нее. Ему хочется запечатлеть этот образ. Жоанна в винтажном свадебном платье, с волосами, заплетенными в косу, которую она перекинула через плечо, кружева, окутывающие ее руки и хрупкие запястья, белая ткань V-образного ворота, открывающего шею и начало груди. Через четверть часа, когда бумаги будут подписаны, она скроется в туалете и вновь наденет свое черное бесформенное платье. У него больше не будет случая увидеть ее такой. И он пользуется моментом. Для него теперь всегда будет две Жоанны. Жоанна в черном, молчаливая, равнодушная к своей судьбе, скрытая под просторными одеяниями и широкополой шляпой. И Жоанна в белом, красивая и женственная, мимолетный образ той, какой она могла бы быть, если бы жизнь сложилась иначе, если бы Леон не сделал ничего непростительного. Он уверен, что Жоанна до Леона и таинственной драмы носила цветные платья, заплетала волосы в косу и больше смеялась. Но он никогда не сможет в этом убедиться.

— Мадемуазель Жоанна Мари Тронье, согласны ли вы взять в мужья месье Эмиля Марселя Верже, здесь присутствующего?

Она смотрит на него. Они переглядываются лишь секунду, но, кажется, говорят друг другу многое. Этот взгляд говорит, что ему не о чем беспокоиться, что она обещала сохранить его свободу и скрепляет свое обязательство. Удивительно чистым голосом она отвечает:

— Да.

Мэр поворачивается к Эмилю. Тот едва слышит его слова.

— Месье Эмиль Марсель Верже, согласны ли вы взять в жены мадемуазель Жоанну Мари Тронье, здесь присутствующую?

Едва дав ему закончить фразу, он отвечает:

— Да.

Это смешит его свидетеля, муниципального служащего с лысой головой, который принимает это за поспешность от волнения.

— Именем закона я объявляю Эмиля Марселя Верже и Жоанну Мари Тронье связанными узами брака.

Повисает молчание. Они снова переглядываются с облегчением и слегка смущенно.

— У вас есть кольца? — спрашивает мэр. — Сейчас надо обменяться.

Жоанна вздрагивает.

— Ах да!

Она ищет карманы, но понимает, что на свадебном платье Миртиль их нет.

— В сумке? — шепчет ей Эмиль.

Она озирается и наконец видит черную сумочку с завязками, лежащую у ее ног. Свидетели улыбаются. Ах, волнение… — наверно, думают они. Порывшись внутри, Жоанна достает маленький черный футляр.

— Обменяйтесь кольцами.

Она открывает коробочку, протягивает кольцо Эмилю, тот шепчет:

— Ты должна мне его надеть.

— Да?

— Теперь мы узаконим этот союз, подписав акты гражданского состояния. Сначала новобрачные, потом свидетели.

У Эмиля взмокли ладони, но теперь ему лучше. Дело сделано. Поставить подпись — и они смоются. Он свободен. Что бы ни случилось дальше, решать его судьбу будет Жоанна. Он знает, что она выполнит его волю.

— Хорошо. Теперь я вручу вам свидетельство о браке, и можете идти.

Эмиль едва скрывает свое удивление. Свидетельство о браке… К чему оно им? В руках у него оказывается красная книжица. Господин мэр кладет руку ему на плечо, давая понять, что проводит их в холл. Служащие мэрии бормочут вежливые поздравления в дверях, и они уходят со свидетельством о браке.

— Подожди меня здесь, — шепчет Жоанна. — Я переоденусь в туалете.

Эмиль ждет ее один в холле, перед служащей мэрии, которая возбужденно спрашивает:

— Ну? Как все прошло?

Он кивает: хорошо. Он вздохнул с облегчением, когда все это кончилось. Но во рту остался горький привкус. Это грустно и безлико. Конечно, это была только подпись, как он повторял себе множество раз. Но это ничего не меняет: тяжесть и печаль навалились на него. Он хотел бы другого. Он никак не может проглотить ком в горле.

Они выходят в удушающую жару без белого платья. Все кончилось. Мандраж, нервозность. Осталась только огромная пустота.

— Мы… Что будем делать? — робко спрашивает Жоанна.

Они растеряны. У Эмиля только одно желание: прогуляться одному, подышать воздухом, забыть, что он испортил что-то такое, во что крепко верил.

— Не знаю. Думаю, я немного пройдусь…

Она улавливает печаль в его голосе. Смотрит на него сокрушенно. Для нее это ничего не значило. Но она знает, что он — другое дело.

— Я схожу на фестиваль, — мягко говорит она. — Увидимся вечером в студии…

До него вдруг доходит:

— Что мы скажем Миртиль? Ей покажется странным, если мы вернемся по отдельности.

Жоанна пожимает плечами.

— Я скажу ей, что… не знаю… Что ты пошел купить шампанского.

— Да…

Он пришиблен. Еще пару минут они стоят друг перед другом, потом Жоанна говорит:

— Ладно… Тогда до вечера.

И она удаляется маленькими шажками со свадебным платьем под мышкой. Оборачивается на секунду и говорит:

— Ты можешь пойти со мной… Я хочу сказать… Можем пойти вместе, если хочешь…

Но она видит, что он не в своей тарелке.

— Брось… Пока.

Он не сразу направляется в квартиру. Жара стоит удушающая, но ему еще не хочется возвращаться. Он избегает оживленных, заполоненных туристами улиц, спускается по крутым тенистым переулкам и направляется на север. Он смутно представляет себе, куда идет. Он знает, что неразумно гулять в такую жару, но ему это нужно. Он идет не останавливаясь целый час и наконец с облегчением видит первые каменные обвалы, первые развалины. Это единственное место, где ему хочется быть сейчас, — единственное, идеально отражающее его теперешнее состояние духа. Ком, разрушенная деревня. Ее называют «потерянной». Ни одна табличка больше не указывает на ее существование. Это только опустошенный пейзаж, посреди которого мужественно возвышается маленькая церковь. Церковь Сент-Этьен-де-Кома, странная, оголенная, без колокольни, без фресок, без витражей, совсем простая церковь с каменными стенами. Эмиль толкает тяжелую деревянную дверь, и она открывается со страшным скрипом. Внутри тоже все очень просто. Белые стены, массивные дубовые скамьи перед алтарем из того же массивного дуба, украшенным красным с золотом. Внутри прохладно и гораздо темнее. Эмиль опускается на скамью в первом ряду и закрывает глаза. Ему просто хочется сидеть так, минуту за минутой, ни о чем не думая, посреди потерянной деревни.

— Ох!

Он вернулся в дом 6 по Карреро дель Массадор, не встретив Миртиль. Войдя в дверь, сразу свернул налево, на лестницу. Ему очень не хотелось встретить старушку. Он поднялся по лестнице и удивленно вскрикнул, увидев накрытый Жоанной стол, зажженные свечи, красивую золотистую скатерть. Восхитительный запах из духовки заполняет комнату. Жоанна стоит у кухонного стола. На ней фартук. Она оборачивается на его голос.

— Вот и ты.

Она не расплела косу, делающую ее такой женственной. На другом конце студии висит на вешалке на гвозде платье Миртиль.

— Ты готовишь нам праздничный ужин?

— Да… Я хотела приготовить…

Она выглядит смущенной.

— Подобие свадебного застолья… Я… Я знаю, что это ничего не значит… что это не та свадьба, о которой ты мечтал… так, пустяки…

Он тронут ее вниманием. То, что она приготовила, не пустяки. Это много. Он не знает, как ей это сказать. Откашливается.

— Спасибо, Жоанна. Это… Это очень хорошо… Уверяю тебя… Ты молодец.

Она морщит нос, немного смутившись.

— Надеюсь, тебе понравится.

— Я уверен.

Она вытирает руки о фартук немного нервно.

— Я не купила вина… Я вообще не пью… Не умею выбирать…

— Тогда я пойду куплю шампанского, — заявляет он.

— Шампанского?

— Шампанского! Мы же поженились или как?

Она явно вздыхает с облегчением, что он шутит, что отчасти возвращается былая легкость.

— Да, — говорит она с робкой улыбкой.

— И ты будешь обязана его выпить! В день твоей свадьбы это минимум. Я побежал! Я скоро! Вернусь через десять минут!

— Пока!

Эмиль не находит открытого магазина. Уже восемь часов. Приходится пойти к Анни в надежде, что в погребе у ее мужа есть шампанское. Она удивлена, увидев его.

— Что здесь делает новобрачный?

Он пытается объясниться, смущаясь:

— У нас нехватка шампанского… В деревне все закрыто… Я пришел, вдруг вы можете нас выручить бутылочкой.

Улыбка Анни становится шире.

— Ну конечно!

Она обнимает его за плечи и смачно чмокает в щеку.

— И мои поздравления!

Через несколько секунд он выходит из дома с бутылкой шампанского в руках под возгласы Анни:

— Это от чистого сердца! Считайте это нашим свадебным подарком! И хорошего вам вечера!

Он спотыкается обо что-то, войдя в студию, и едва успевает поймать бутылку шампанского, которая чуть не разбилась об пол. Устояв, он видит бело-рыжий комок под ногами, виновника случившегося. Жоанна кричит:

— Пок! Веди себя прилично!

Потом, обращаясь к нему, поспешно добавляет:

— Сейчас я отнесу его вниз! Я хотела это сделать до того, как ты придешь!

Но Эмиль склоняется над Поком. До сих пор он не уделял ему много внимания. Для него это была только игрушка Жоанны, что-то, что ей дорого. Но у него славная мордочка и глаза просят ласки. Жоанна присаживается рядом и берет Пока на руки.

— Ну-ка брысь! Почему ты вечно путаешься у нас под ногами?

Она такая милая, когда напускает на себя властный вид. Ей явно недостает убеждения. У нее нет никакого желания ругать Пока, и это видно.

— Оставь его, — говорит Эмиль.

— Что?

— Пусть проведет вечер с нами. Он не мешает.

Ей трудно скрыть удивление.

— Ты из-за него чуть не упал…

— Теперь буду внимательней. Стану смотреть под ноги.

— Я знаю, что ты его не любишь… Я могу отнести его вниз. Это ничего.

— Да нет… Я никогда не говорил, что не люблю его… — неловко защищается он.

— Но…

Она явно растеряна.

— Ты не хочешь оставлять его здесь…

— Это только на ночь. Я знаю, что котята игривы, и не хочу, чтобы он будил меня каждый час, прыгал на живот или кусал за ноги.

Они стоят лицом к лицу. Пок укрылся в руках Жоанны.

— Только поэтому? — спрашивает она недоверчиво.

— Конечно, только поэтому.

— Я была уверена, что ты его не любишь. Не хочешь, чтобы он был здесь.

— Ничего подобного. Я… Я нахожу, что это очень мило, как он все время липнет к тебе.

Жоанна смущенно отводит взгляд.

— Но ты все спрашивал, расклеила ли я объявления… нашла ли ему семью… Я думала, тебе не терпится от него избавиться.

Он улыбается. Жоанна по-прежнему прижимает Пока к сердцу, словно защищая от опасности.

— Забавно видеть тебя такой смущенной. Я знал, что ты никогда его не отпустишь.

Ее губы вздрагивают в улыбке, а брови хмурятся.

— Но значит…

— Да?

— Ты думаешь?

— Да?

— Ты думаешь, что мы, может быть, возьмем его с собой?

Глаза ее округлились, рот приоткрыт.

— Да, может быть.

— В кемпинг-кар? Когда поедем дальше?

Он пожимает плечами.

— Никто ведь не мешает?

— Это правда?

Он кивает.

— Да, правда.

И вот он, момент, когда это происходит, момент, которого он ждал. Лоб снова разглаживается, глаза сощурились, губы дрожат. Ей трудно скрыть свою радость.

— Это здорово, Эмиль! Это… Спасибо.

Он хочет стать для нее добрым спутником. Она этого заслуживает.

Он смотрит, как она молча ест. Это тоже нравится ему в Жоанне. Она не чувствует себя обязанной говорить и заполнять паузы. Она умеет ценить молчание.

— Что дальше? — спрашивает он, когда она встает.

— Не знаю, понравится ли тебе это…

— Перестань постоянно извиняться.

— Это сладко-соленый тарт.

— Я люблю сладко-соленое. И что же это?

Она ставит перед ними блюдо с тартом. Он еще дымится и пахнет божественно.

— Тарт с карамелизованным луком, клюквой и свежим козьим сыром.

Она краснеет, поймав его удивленный и восхищенный взгляд.

— Перестань так на меня смотреть.

— Я хотел сказать «я, пожалуй, на тебе женюсь»… но я уже женился.

Его шутка не производит должного эффекта. Жоанна робко улыбается, не более того.

— Тебе нравится?

— Обалденно.

Они продолжают есть под звяканье вилок и джазовую мелодию, наполняющую студию. Свечи разливают трепещущий приглушенный свет. Пок улегся у ног Жоанны. Каналья смотрит на него из угла.

— Как там было днем на фестивале? — спрашивает Эмиль.

— О… Очень хорошо… Это был последний день. Все мастера выставлялись у церкви Сен-Венсан.

— Здорово.

Повисает молчание, они продолжают жевать.

— Ты встретила Миртиль, когда вернулась?

— Нет. А ты?

— Я тоже.

— Думаю, она прячется.

Он кивает и отпивает глоток воды.

— Она хочет дать нам спокойно провести вечер свадьбы. Наверно, хоронится в уголке своей гостиной…

— Бедняжка…

Эмиль заканчивает убирать со стола, а Жоанна приносит две чашечки с десертом — белым кремом, посыпанным малиной. Третья чашечка остается на кухонном столе.

— А эту мы не возьмем? — спрашивает он.

— Нет, эта для Миртиль.

— Ей чертовски повезло с тобой.

Она качает головой.

— Нет, это нам с ней повезло.

— Это верно.

Свадебное платье, покачивающееся на вешалке на другом конце комнаты, тому свидетельство. Это тоже не пустяк.

— Я буду по ней скучать, — добавляет Жоанна.

— Да… Я об этом не думал, но я тоже.

— Мы ведь поедем дальше теперь, когда свадьба состоялась, да?

Он чувствует, что ей этого не очень хочется. Не сейчас. Да и ему тоже. Они привыкли к этой жизни в Эусе, к студии с каменными стенами, к внутреннему дворику, к чаю под платаном, к присутствию Миртиль и ночным партиям в скрабл, к мощеным улочкам. Они не готовы уехать сейчас же.

— Знаешь, спешить некуда… Можем побыть еще немного.

Он видит облегчение на ее встревоженном личике. Она надеялась на такой ответ. Она кивает.

— Да, нам некуда торопиться.

Оба рады, что оказались на одной волне.

— Ну-с… Что это у нас? — спрашивает Эмиль, погружая ложку в чашечку.

— Тирамису с малиной и белым шоколадом.

Он съедает все так быстро, что Жоанна даже не спрашивает, нравится ли ему.

Он достает бокалы, которые отыскал в кухонном шкафчике, и открывает бутылку шампанского.

— Это нам подарили Анни и ее муж, — сообщает он.

— Какие они милые.

Он наполняет бокалы шампанским, а Жоанна ставит на стол доску «Монополии», которую отыскала в гостиной Миртиль несколько дней назад.

— Я предлагаю новое правило, — объявляет он, садясь напротив нее.

— Какое?

— Поскольку сегодня вечер нашей свадьбы, можно воспользоваться игрой, чтобы узнать новое друг о друге.

Он чувствует ее нерешительность, но все же продолжает:

— Тот, кто сядет в тюрьму, должен ответить на один вопрос, чтобы выйти. Как ты на это смотришь?

Несколько секунд она молчит. Должно быть, взвешивает для себя вероятности влипнуть.

— Брось, ничего плохого, — настаивает он. — Просто чтобы лучше узнать друг друга… Как эти глупые игры в загадки или в правду.

Он спрашивает себя, играла ли она в такие игры подростком в своей глухой деревне… Может быть, и нет.

— Хорошо, — говорит она наконец.

Они начинают играть, потихоньку цедя шампанское, оказавшееся довольно вкусным.

— Тебе нравится? — спрашивает Эмиль Жоанну.

— Да. Освежает.

Она берет на себя банк. Считает и раздает билетики. Игра старая. Билетики еще во франках. Голос Рэя Чарльза сменяется голосом Луи Армстронга. Жоанна тихонько подпевает Only You. Она явно знает слова наизусть.

— Я не знал, что ты любишь джаз, — удивляется Эмиль.

Она отвечает, продолжая перебирать билетики:

— Мой отец был фанатом Майлза Дэвиса и многих других. Я выросла под аккорды джаза.

— Ты удивительная…

Она поднимает голову от неожиданности и перестает раскладывать билетики.

— Что?..

Он не знает, почему это сказал, наверно, пузырьки шампанского ударили в голову. В такую жару от двух бокалов можно здорово опьянеть.

— Нет, я просто… Ты удивительный персонаж.

— Чем же?

— Не знаю. Эта тайна, которой ты окутала твою жизнь… То, как ты живешь… Твое молчание… Твое спокойствие… Как будто ты хочешь, чтобы о тебе забыли… А потом вдруг выдаешь цитату или поешь джазовый мотив, старый как мир…

Он улыбается ее удивленному виду. Да уж, она тот еще персонаж. Все, что он сказал, — правда. А он еще не упомянул о ее черной шляпе, о просторных одеяниях, о ее полном порой равнодушии, о бабушкиных снадобьях…

— Я всего лишь отражение моего отца, — говорит она, пожав плечами.

Он улыбается немного грустно, ведь она его потеряла, своего отца, как видно, служившего ей образцом. Может быть, поэтому она всегда носит черное…

— Наверное, он был очень хорошим человеком.

— Был.

Она протягивает ему кипу билетиков, чтобы рассеять тягостный момент.

— Вот, смотри, эти ты должен положить на середину. Это идет в кассу общины.

Они молча продолжают партию. Первым оказывается в тюрьме Эмиль. Жоанна надолго задумывается, какой вопрос ему задать.

— Я не знаю… — говорит она в замешательстве.

— Есть что-нибудь, что ты хотела бы знать, но боялась спросить?

Она еще немного медлит, барабаня пальцами по столу, спрашивает ясным голосом:

— Куда ты ходил сегодня днем после церемонии?

Это явно не тот вопрос, которого он ожидал. Он медлит немного, прежде чем ответить:

— Я пошел в Ком и посидел в церкви. Потом вернулся.

Она серьезно кивает. Он не сказал ей про письмо Лоре. Она тут ни при чем, она просто хотела оказать услугу и никогда не претендовала на место Лоры, но он боится обидеть ее.

— Хорошо… Можешь выйти из тюрьмы.

Он бросает кубик. Через несколько минут в клеточке тюрьмы оказывается Жоанна, и он видит, как она беспокойно ерзает на стуле. Есть одна вещь, которую он очень хотел бы узнать… Почему она всегда носит черное, цвет траура? Но он не хочет ее печалить, заставлять говорить об отце, снова создавать неловкость. Поэтому выбирает вопрос полегче.

— Я заметил одну вещь…

— Да?

— Когда ты уходишь вечером медитировать или просто подышать воздухом, ты всегда делаешь это…

— Что?

— Ты поднимаешь глаза к небу и сидишь часами, глядя вверх. Почему ты так делаешь?

Эмиль слишком поздно понимает, что задал бестактный вопрос, что, наверно, спросить о черных одеждах было бы лучше. Он видит смятение на ее лице, она с явным усилием пытается сохранить нейтральное и равнодушное выражение, но уголки ее рта подрагивают.

— Жоанна, если ты не хочешь… — поспешно добавляет он.

Но она уже отвечает:

— Я знала одного маленького мальчика, который часами смотрел в небо… Его звали Том. Это был мальчик, непохожий на других. Он жил в своем мире. До него трудно было достучаться.

Жоанна грустно улыбается. Эмиль вдруг понимает, что глаза ее полны слез, но она продолжает:

— Это был удивительный мальчик. Все время рисовал…

Она останавливается на мгновение, чтобы сглотнуть:

— …рисовал синеву. Страницы и страницы заполнял синим цветом. Ничего, кроме синего. Никто не знал, рисует он небо или море. Он не говорил. И хуже всего было… что он комкал все свои рисунки. Едва закончив, мял, как будто был разочарован, недоволен, что не нашел нужного оттенка, нужной смеси синих красок. Тогда он уходил во двор и снова часами смотрел на небо. И можно было быть уверенным, что назавтра он снова напишет картину в синих тонах.

Эмиль взволнован, видя ее такой. Со слезами на глазах, но улыбающейся. Она говорит быстро, страстно, эмоционально. Такой она никогда не была. Ее не остановить.

— Педагоги прозвали его Том Блю, Синий Том. Они запретили другим детям использовать синюю краску… По моей просьбе. Она была только для него. Это была краска Тома Блю.

У нее вырывается нервный смешок, голос дрожит от волнения. Эмиль никогда не видел, чтобы она так искренне смеялась. Она, должно быть, очень любила этого маленького мальчика.

— Он был в школе, в которой ты работала? — растроганно спрашивает он.

Она взволнованно кивает.

— Да. Он был в школе. Но он ушел.

— Давно?

— В общем, да.

Она отпивает долгий глоток шампанского. Вот такая она, Жоанна, подбирает самых слабых, самых беззащитных, непохожих на других, тех, кто замкнут в своем мире или кого грозят убить… Маленький Том Блю, Пок… Да, он был прав. Она удивительная.

— И теперь ты тоже смотришь на небо?

Она кивает. Слезы исчезли в глубине глаз.

— Да. Не знаю, найду ли я когда-нибудь нужное сочетание синих красок. Смогу ли нарисовать за него синеву и подарить ее ему в тот день, когда с ним встречусь…

Эмиль тоже отпивает глоток шампанского, чтобы скрыть волнение.

— Он будет очень рад, — говорит он.

— Ты думаешь?

— Я уверен.

Они обмениваются подрагивающей улыбкой. Они разделили сейчас особую близость. Эмиль чувствует это и уверен, что Жоанна тоже это чувствует.

— Ты знаешь, куда он ушел? Знаешь, как сможешь встретиться с ним?

Жоанна сглатывает.

— Есть идейка.

Она берет кубики с доски и спрашивает, откашлявшись:

— Я могу играть?

— Конечно. Бросай кубики.

До конца игры они избегают тюрьмы, не то чтобы намеренно, но жребий решил оставить их в покое на остаток вечера. В полночь они убирают со стола и раскладывают диван. Они гасят свет, и Эмиль ничего не говорит, когда Пок и Каналья запрыгивают на постель и устраиваются у них в ногах. Сегодня праздник, думает он, и можно сделать исключение.

— Спокойной ночи, — шепчет он Жоанне.

— Спокойной ночи.

— Славный был вечерок.

— Согласна.

Наступает тишина, едва нарушаемая довольным мурлыканьем Пока. Наверняка Жоанна чешет ему брюшко в темноте. Эмиль думает о маленьком Томе Блю, покрывавшем листы синей краской… О нем и о себе. Его она тоже подобрала. Она решила сопровождать его в последнем путешествии и подарить ему свободу, выйдя за него замуж. Он тоже в их числе. Том Блю, Пок и он. Она решила дать им второй шанс. Всем троим. Она как эта маленькая церковь, которая гордо возвышается, целая и крепкая, среди развалин Кома. Она такая, Жоанна… Символ надежды посреди разоренной земли.