Вся синева неба

2

У Эмиля до странного сильно бьется сердце, в горле ком. Он сам не знает, что делает. Ему трудно вести кемпинг-кар. Раньше он никогда их не водил. На светофоре он мельком бросает взгляд в зеркало заднего вида. Лицо как в худшие дни. Под глазами круги. Бородка взъерошена. Он прибавляет громкость музыки. Ему не хочется думать о том, что он сделал, о том, что оставил позади, вернее, о тех, кого бросил. Он сделал это быстро, очень быстро, чтобы не передумать. Еще вчера он колебался, а сегодня утром уезжает.

Загорается зеленый. Он едет по указателю к автостраде, минует круговую развязку. Уже виден выезд номер три. Здесь он сворачивал на автостраду почти двадцать шесть лет, с родителями и сестрой, когда они ехали на Юг. Он отгоняет воспоминания. Он их больше не хочет. Не сейчас. Он должен сосредоточиться на том, что будет.

Он убавляет громкость музыки, въезжая на маленькую парковку у автострады. Никакой толпы в этот вторник, в час обеда. Эмиль смотрит на часы на приборном щитке. Он приехал раньше на десять минут. Она вряд ли уже здесь. Парковка пуста. Кто ее привезет? Знакомый? Родственник? Что она им скажет? Он останавливает кемпинг-кар, тянется выключить зажигание и тут замечает движение на краю площадки. Там дерево, в самом конце. Единственное дерево, выросшее на крошечном клочке травы при съезде с автострады. У его подножия сидит женщина. Нет никаких сомнений, это она. Большой красный рюкзак лежит рядом с ней. Она смотрит на Эмиля нерешительно, приставив руку козырьком к глазам, чтобы защититься от солнца. Эмиль заглушает двигатель, и девушка на краю парковки встает. На ней очень длинное черное платье до щиколоток, скрывающее формы. Он не уверен, она еще далеко, но кажется ему худенькой, даже хрупкой, утопающей в этом огромном платье. Он шагает вперед. Она тоже. Он чувствует себя глуповатым и неуклюжим. Еще хуже, чем на первом свидании. Вот она и перед ним. Действительно хрупкая. Очень маленькая. Худенькие плечи. Интересно, как она может носить такой большой рюкзак? Под широкополой черной шляпой скрывается тонкое лицо, небольшие карие глаза без блеска, спутанные светло-каштановые волосы, не вьющиеся, но и не совсем прямые. Она, наверно, может быть красивой, когда хочет, когда причесывает волосы, рисует черные стрелки у глаз, когда не тонет в слишком широкой одежде и не прячется в тени своей шляпы. Но сейчас она выглядит просто маленькой. Маленькой и довольно тусклой. И неухоженной.

— Привет, — говорит он, сглатывая ком в горле.

Она задирает голову, чтобы ответить ему. В ней не больше метра пятидесяти семи, она сказала правду.

— Привет.

Больше она ничего не добавляет. Он чувствует себя немного застигнутым врасплох. Он представлял ее иначе. По тону ее первого письма угадывалась девушка, которой комфортно жить, с легким характером, немного развязная, немного с приветом. Не эта кроха, прячущаяся под своей шляпой и такая робкая. Он чувствует себя обязанным продолжать, зная, что она этого не сделает:

— Ну что ж, это я. Я… Я Эмиль.

Она кивает, на лице мелькает подобие тени улыбки.

— Я Жоанна.

— Ты… Ты давно здесь?

— Два часа.

— Ох! Я не знал… Мне очень жаль!

— Ничего. Я приехала раньше, чем ожидалось.

У нее тонкий голосок, едва слышный. Решительно, она не имеет ничего общего с девушкой из первого сообщения.

— Тебя привезли на машине?

— Я автостопом.

— А.

Больше ему нечего сказать. Она здесь, стоит перед ним со своим огромным красным рюкзаком, и он добавляет:

— Мы… Ты готова? Едем?

Она кивает. Оба направляются к кемпинг-кару. Походка у нее тяжелая и легкая одновременно. Тяжелая, потому что она как будто несет тяжелую ношу. Легкая, потому что она как будто парит над землей. Он открывает перед ней дверцу. Она едва заглядывает внутрь, но он все же говорит:

— Вот кемпинг-кар. Здесь мы будем жить.

Ему вдруг странно произносить эти слова. Здесь мы будем жить. Он жил только с Лорой. А сегодня разделит этот тесный автомобиль с совершенно незнакомой женщиной. Она мельком заглядывает назад.

— Да. Отлично.

Никаких особых эмоций в ее голосе, никакого блеска в глазах. Она, кажется, совершенно равнодушна ко всему, что с ней происходит. Эмиль садится на водительское сиденье. Жоаннна пристегивает ремень. Шляпу она так и не сняла. Ему кажется, что она ее никогда не снимет. Он ерзает на сиденье, ему не по себе, у него вырывается нервный смешок.

— Насчет маршрута мы… — Нервный смешок заканчивается покашливанием. — Мы не договорились. Мы не знаем, куда едем.

Ситуация вдруг кажется ему совершенно абсурдной. Оказаться здесь, на переднем сиденье кемпинг-кара, даже не зная, куда они едут, с этой девушкой, которая абсолютно не в себе. Звучит слабый голосок:

— Для меня это не имеет значения.

Кто она и какого черта здесь делает? Господи, от чего же она бежит, если бросается в машину первого встречного, не заботясь о собственной судьбе? Они решили, что направятся в Пиренеи. По пути не говорят ни слова. Эмиль пытается незаметно поглядывать на нее, но уверен, что она все замечает. Однако это сильнее его. Фраза прозвучала так безапелляционно, без обиняков, без притворства: для меня это не имеет значения. И он знает, что это чистая правда. Ей плевать, куда они едут, кто он такой, по какой причине уезжает, что с ней может случиться… Все это не имеет для нее никакого значения. Она хочет одного: бежать. От кого? От чего? Это сводит его с ума.

Теперь он понял. Он заблуждался. Тон ее письма, совершенно двинутый… Он принял это за вызов, за шалость. Думал, будто имеет дело с особой вне рамок, немного чудачкой, выраженным экстравертом. Он ошибся. Тон действительно был двинутый, да, но по другой простой причине. Эта девушка не в себе, не в своей тарелке, да и вообще не в своей жизни. Она потеряна. Она не здесь. Она, должно быть, едва сознаёт, что жива.

Они едут, приглушенно играет музыка. Девушка не сводит глаз с дороги. Она совершенно неподвижна.

— Скажешь мне, если захочешь открыть окно.

— Да.

— Если захочешь остановиться…

— Да. Хорошо.

Уходят из-под колес километры. Он начинает привыкать к кемпинг-кару, к его рулю, и к молчанию девушки тоже. Он думает, что это даже кстати, у него нет ни настроения, ни желания говорить. В горле ком, слезы подступают к глазам, но он сдерживается. Вчера он зашел к родителям, чтобы сообщить им даты первого курса клинических испытаний.

— Мама, запиши в свой ежедневник… Если захочешь пойти со мной.

Он посмотрел «Вопрос на 1000 евро» с отцом, недолго, пока мать рядом поливала свои орхидеи. Потом он забежал к Маржори помочь ей поменять лампочку в люстре в гостиной.

— Но, Эмиль… Не стоило тебе беспокоиться… Три месяца я обхожусь без нее…

Она, кажется, удивилась. Ее муж, Бастьен, много работает. Им пришлось нелегко с появлением близнецов. Они едва сводили концы с концами. У Бастьена мало времени на мелкие домашние работы, и, когда лампочка в люстре испустила дух, Маржори спросила Эмиля, не может ли он при случае зайти заменить ее. Он, конечно, этого так и не сделал. Не то чтобы у него не было времени… Нет, просто все откладывал, это ведь не так важно, целых три месяца. Но вчера зашел. Купил лампочку в супермаркете и отправился к Маржори. Бастьен был на работе. Близнецы полдничали после детского сада. Сестра мыла кухонный стол.

— Я пришел сменить лампочку, — сообщил он.

Маржори принесла стремянку в гостиную. Близнецы стояли внизу и наблюдали, им было интересно. После этого Маржори сварила ему кофе, настаивала, чтобы он поужинал с ними, но он ответил, что не может, ему надо еще зайти к Рено. Он все же дождался возвращения Бастьена, выпил с ним вторую чашку кофе, поговорил обо всем и ни о чем. Потом ушел. Сказал: «Пока». И быстро, очень быстро побежал к Рено. Не время было плакать и распускаться. Ему предстояло еще одно тайное прощание, еще одно лицо надо было запечатлеть, прежде чем он уедет завтра. И он позвонил к Рено с коробкой яиц в руках.

— Мама опять мне их принесла! Две коробки за неделю! Они испортятся. Я принес их вам, чтобы вы их по-быстрому съели.

Рено хотел что-то сказать. Он странно побледнел. Но рядом была Летисия. Она заговорила первой:

— О, как мило! Выпьешь с нами аперитив перед уходом?

Он специально пришел в это время, зная, что Летисия будет дома. Он знал, что Рено не сможет его расспрашивать, отвести в сторонку, расплакаться на его плече. Это было не очень честно — застать его вот так, по-предательски, но Эмиль не хотел прощаний. Он никогда этого не любил. Летисия подала мартини, и они выпили втроем в гостиной. Эмиль взял на руки Тивана, чтобы тот немного покричал.

— Он по-прежнему не любит меня, твой мелкий!

Рено был бледен и молчал. Ничего не говорил. Он догадывался, что здесь что-то не так, что этот визит может быть последним. В дверях Рено попытался его задержать.

— Эмиль, постой…

Летисия уже попрощалась и ушла в гостиную.

— Что это за дела с яйцами? Не держи меня за дурака!

Рено смотрел на него с пронзительной болью в глубине глаз. Эмиль ответил:

— Мне действительно надо идти, старина.

Он коротко обнял его и бегом помчался вниз по лестнице. Рено, выйдя на лестничную клетку, заорал изо всех сил:

— СВОЛОЧЬ!

Потому что он понял. Он знал, что Эмиль убегает как вор, не простившись с ним. Эмиль слышал, как выглянула Летисия, спросила Рено:

— Что на тебя нашло?

Дверь их квартиры захлопнулась. Больше Эмиль ничего не слышал. Он зашел домой за рюкзаком, запер дверь на ключ. Эту ночь он провел в кемпинг-каре, на парковке в центре города, чтобы быть уверенным, что ему никто не помешает. Чтобы быть уверенным, что не нарисуется Рено и не вышибет дверь. Ночь была бессонной. Он не сомкнул глаз.

Эмиль пытается отогнать от себя все это. Еще слишком больно. Он никогда ничего подобного не делал. Интересно, так же больно Жоанне? Не потому ли она не произносит ни слова и у нее совсем потерянный вид? Возможно, для обоих сейчас трудный момент. Не так уж плохо, в конечном счете, что они оба понимают это и потому молчат.

Они останавливаются на площадке для отдыха размять ноги. Жоанна стоит у автомобиля. Эмиль делает несколько шагов к магазину. За несколько часов он многое понял. Многое, чего не знал. Он не знал, что может быть так сладко и так ценно сменить лампочку, увидеть улыбку сестры, посмотреть «Вопрос на 1000 евро» рядом с отцом, чувствовать, как мать хлопочет вокруг своих орхидей, слышать, как плачет мелкий, пока Летисия разливает мартини, а Рено смотрит в окно. Он не знал, как это дорого стоит. Когда ушла Лора, он думал, что у него ничего больше нет, что остались только пустота и незначащие пустяки. Он не видел того, что на самом деле осталось: мелочей, благодаря которым все равно чувствуешь себя любимым, чувствуешь себя живым.

Он глотает слезы, входя в стеклянную дверь магазинчика на стоянке автострады. Есть ему не хочется, но времени прошло немало, и надо купить чего-нибудь на вечер. Голод рано или поздно даст о себе знать. Он выбирает сандвич в витрине-холодильнике, потом идет вдоль полок. Он не знает, есть ли у Жоанны что-нибудь поесть. Решает взять пакет чипсов на всякий случай и два фруктовых пюре. Берет банку с горошком и еще одну с чечевицей. На всякий случай… Будет какой-никакой запас. Добавив к своим покупкам бутылку воды, он протягивает кассирше банковскую карточку.

— Шестнадцать евро сорок шесть, пожалуйста.

На стоянке удушающе жарко. Июльское солнце обжигает. Жоанна сидит на клочке травы у машины, вытянув ноги перед собой и открыв несколько сантиметров бедер. Они бледные — похоже, она в последнее время не загорала. Эмиль подходит к ней с пластиковым пакетом в руке.

— Хочешь поесть? Я кое-что нам купил.

Она поднимает голову и качает ею слева направо.

— Нет, спасибо. Не сейчас.

Жизнь, кажется, отчасти вернулась к ней. Ее фразы стали длиннее. Он садится рядом на траву и спрашивает: «Как ты?», будто они давно знакомы. Она кивает.

— Все хорошо.

Помедлив, добавляет:

— Ты знаешь, где мы заночуем сегодня?

Эмиль пожимает плечами.

— Нет. Я думал остановиться где придется, когда захочу спать. Но если у тебя есть пожелания…

— Нет-нет! Я просто так спросила…

Снова повисает молчание. Эмиля вдруг заинтриговал один вопрос. Он не может удержаться и задает его:

— Как ты нашла мое объявление?

Лицо Жоанны скрывается под шляпой: она вдруг опустила голову. Смутившись, она вырывает несколько травинок.

— Я решила уехать. Мне нужна была машина. Я просматривала объявления, искала.

Эмиль ждет продолжения. Его не следует.

— И вот так наткнулась на мое объявление?

— Оно было на первой странице. Я… я думаю, ты собрал немало просмотров, потому что оно фигурировало в самых популярных за последние сутки.

— Вот как?

Он чуть грустно улыбается.

— Надо сказать, малость шокирующее объявление, правда?

Жоанна пожимает плечами.

— Да, наверно.

Она-то явно не сочла его шокирующим. Или она просто совсем не здесь, чтобы это осознать.

— Я думал, что женщину такое объявление отпугнет.

Он немного нажал, чтобы вызвать реакцию.

— О… Нет… Не меня.

Он понимает, что более внятного ответа не добьется. Медленно встает, спрашивает ее:

— Хочешь зайти в туалет? Еще немного размять ноги?

Она качает головой.

— Нет, все в порядке.

— Тогда едем дальше?

— Хорошо.

Посвежело. Солнце клонится к горизонту. Они ехали еще несколько часов. А потом Эмиль едва не уснул за рулем. После бессонной ночи, волнений… Слишком много пришлось пережить за сегодняшний день. Он решил остановиться. Припарковал кемпинг-кар на обочине национальной автострады близ Брив-ла-Гайярд. Еще нет шести часов, но теперь он проголодался. Они достали складной столик и два стула из стенного шкафчика и поставили их на краю шоссе, получилась импровизированная терраса.

— Чего ты хочешь поесть?

Жоанна посмотрела на чипсы, сандвич, фруктовое пюре. Выбрала пюре.

— И это все?

— Я не очень голодна.

Она съела свое фруктовое пюре стоя, не сев с ним за стол. Потом спросила, можно ли принять душ, полон ли бак с водой.

— Иди. Я проверял сегодня утром. Есть еще пятьдесят литров. Наполним его завтра. Попытаемся найти станцию обслуживания для кемпинг-каров…

Она кивнула и скрылась внутри. Теперь он один, сидит за складным столиком на обочине национальной автострады и ест сандвич в вакуумной упаковке. Его выключенный телефон лежит рядом. Он не включит его больше никогда. Или нескоро. Он не оставил записки, никому. Сделает это позже. Он напишет письмо и отправит его родителям. Они передадут Рено и сестре.

Время от времени проезжает машина. Когда она удаляется, снова наступает тишина. Слышен только шум воды в душе. Он снова отмечает про себя абсурдность ситуации. Он ест на обочине национальной автострады. Жоанна принимает душ в нескольких метрах. Сегодня вечером они лягут рядом на двуспальном матрасе под подъемной крышей кемпинг-кара. Он надеется, что она не страдает клаустрофобией. Внутри так тесно… Может быть, она не захочет спать рядом с ним… Может быть, предпочтет лечь на банкетке у стола, внизу.

Они пожелают друг другу спокойной ночи, больше ничего не скажут, они вообще почти не разговаривают. Они могли бы быть старой четой, путешествующей вместе.

Шум воды прекратился. Проглотив последний кусок сандвича, Эмиль откидывается на складном стуле. Скоро он пойдет ляжет на матрас. Он вымотан. Ему кажется, что он весит тонну. Он слышит шорох шагов по гравию. Появляется Жоанна, закутанная в халат. С мокрых волос течет на лицо. Он едва узнает ее такой. Вид у нее смущенный.

— Эмиль…

Ему странно слышать свое имя. Это в первый раз. Придется привыкать.

— Я истратила всю воду… Мне очень жаль… Я не знала, что так быстро…

Он беспечно машет рукой.

— Ничего.

— Да, но… Если ты захочешь помыться…

— Завтра будет видно.

Ей явно не легче. По-прежнему этот смущенный вид, голова втянута в плечи.

— Как ты думаешь, я могу занять стенной шкафчик… чтобы убрать мои вещи?

Он успокаивающе улыбается ей.

— Да. Конечно. Можешь что-нибудь убрать и под раковину…

— А твои вещи?

— Есть еще место под банкеткой. Это будет мой уголок.

— Ладно. Спасибо.

Она уходит в кемпинг-кар. Эмиль потягивается, встает.

— Я оставлю стол и стулья снаружи? — спрашивает он громко, чтобы она услышала его внутри.

В дверном проеме появляется голова Жоанны.

— А что?

— Я ложусь спать. Мне надо наверстать несколько часов сна.

— А… Да, оставь. Я сложу их, когда пойду спать.

Он сминает в руке упаковку от сандвича, сжимает свой по-прежнему выключенный телефон, заходит внутрь. Жоанна присела перед своим рюкзаком. Медленными движениями она достает из него кучу одежды. Встает, открывает дверь стенного шкафчика, где лежали складной столик и стулья. Сюда можно уместить много вещей. Тесно не будет.

— Это твое? — спрашивает она.

Жоанна обнаружила коробку в самом низу шкафчика. Она хочет ее взять, но Эмиль останавливает ее, пожалуй, слишком резко:

— Это мое, оставь!

Она замирает. Он не знает, обидел ли ее. Она ничего не выказывает. Продолжает убирать вещи. Это фотографии, сложенные в коробку. Годы и годы фотографий. Эмиль смягчается:

— Я сейчас все разложу. Спать мы будем наверху.

Он показывает ей веревочную лесенку в глубине кемпинг-кара, которая позволяет подняться под крышу, к спальному месту.

— Хорошо.

Эмиль еще не поднимал крышу кемпинг-кара. Он сражается с механизмом долгих десять минут. Когда Жоанна просовывает голову и спрашивает: «Справляешься?», он уже почти закончил.

— Все в порядке.

Он смотрит на часы. Семь часов вечера.

— Ладно, я ложусь. Если ты хочешь побыть снаружи, под раковиной есть свечи. И зажигалка.

— Хорошо. Спасибо.

— Если что, не стесняйся, буди меня… или обыщи. Будь как дома.

— Хорошо, — повторяет она.

— Спокойной ночи.

Эмиль исчезает под крышей. Матрас удобный, но не очень широкий. Ворочаться не стоит. Потолок такой низкий, что сесть нельзя. Он раздевается, как может, лежа. Оставшись в футболке и трусах, кладет грязную одежду в ноги. С облегчением опускается на подушку. Сегодня вечером он уснет быстро.

Три часа ночи, может быть, больше. Ему требуется долгая минута, чтобы понять, где он находится. Может быть, он просто не узнает места. А может быть, подводит память. Он не знает, сколько времени еще будет помнить, кто он и почему здесь. Врачи не говорили ничего определенного.

Могут пройти месяцы, прежде чем память разрушится окончательно. Но, возможно, наоборот, все произойдет очень быстро. Этого никто не знает.

Он — второй случай в Европе. У них мало опыта. Кемпинг-кар залит белым светом. Луна. Все вокруг тихо. Неподвижный силуэт Жоанны вырисовывается в этом белесом свете рядом с ним. Она спит на боку. Отвернувшись от него. Она сказала правду, не храпит. Он видит только ее хрупкую спину и рассыпанные по подушке волосы. Они уже не кажутся такими светлыми, ведь в полумраке цвета плохо различимы. Теперь можно подумать, что они темные. И гладкие. Можно подумать, что она Лора.

Лицо Эмиля нервно подергивается. Рот перекосился, будто в усмешке. Он знает, что это смешно, что это бессмысленно, но в эти несколько минут ему хочется смотреть на нее спящую, представляя себе, что это Лора. Он едва заметно придвигается, утыкаясь носом в ее волосы. Они не пахнут Лорой и выглядят иначе, но воображение сделает все необходимое. Он слушает ее дыхание, не шевелится. Он представляет себе Лору. Ее мускулистые ноги, совершенно гладкие волосы, падающие на плечи, ее шею, которую он всегда находил такой чувственной, округлые плечи, самую чуточку пухлые, то, что надо, ее грудь, не очень полную, но идеальной формы. И ее живот… Ее восхитительный живот… Самую малость дрябловатый, как она от этого злилась, но такой мягонький… Вот куда он больше всего любил ее целовать: в живот. Ее пухлые губы. Ее ягодицы… Он закрывает глаза, пытаясь успокоить зашедшееся в груди сердце. Плечи у Жоанны слишком худенькие. Лора была не такая, как Жоанна. Вся — формы, вся — изгибы. Сочная, но мускулистая. Она не была этим маленьким хрупким существом. Нет, она была полна, она дышала жизнью.

Жоанна вздыхает во сне. Эмиль опускает веки, чтобы сделать вид, будто спит, если она вдруг обернется, но она неподвижна. Продолжает спать, по-прежнему спиной к нему. Он сосредотачивается на волосах, только на волосах. Это могли бы быть волосы Лоры. И срабатывает. Лора здесь. Лора спит с ним рядом. Она отправилась с ним в его последнюю эскападу. Они вдвоем, только вдвоем в этом кемпинг-каре. Она останется здесь, она не уйдет. Они вновь обрели друг друга. Он уверен, что она улыбается своей улыбкой, лукавой и чуточку дерзкой, притворяется, будто спит, просто чтобы подразнить его, просто чтобы ему захотелось обнять одной рукой ее живот, другой шею, потом грудь. После этого она не сможет больше делать вид, что спит. Тихонько вздохнув, она зароется губами в его волосы, поцелует в ухо. Он прижмется к ее спине, она скажет ему: «Ты меня хочешь?» Она обожает, когда он хочет ее. Заставляет его повторять это снова и снова. «Скажи мне, скажи, что ты хочешь меня».

Мимо кемпинг-кара на полной скорости проезжает машина, грубо вырывая Эмиля из его грез. Это больно. Это как ледяной душ. Он резко тянет одеяло на себя, поворачивается набок. Брови его сдвинуты, в горле ком. Это и ее вина. Жоанны. Она здесь, она спит рядом с ним, ее волосы разметались по подушке… Какое она имеет право?

С утра они не обменялись и двумя фразами. Наверное, из-за ночного эпизода Эмиль все еще в плохом настроении. Он знает, что это глупо и она здесь ни при чем, но ничего не может с собой поделать. И потом, утром он увидел, как она ест чечевицу прямо из банки, и это его разозлило. Он сам не знает почему. Он непрестанно думает, что не надо было брать ее с собой, что ему было бы куда лучше одному. Но вот ведь, она здесь… Он не знает, сможет ли от нее избавиться и каким образом.

— Сверни здесь, — говорит Жоанна.

Они едут с девяти часов. Ищут станцию обслуживания для кемпинг-каров, чтобы наполнить бак водой. Она понадобится для душа и посуды. Биотуалет тоже надо опорожнить.

— Ты уверена? — хмуро спрашивает он.

Жоанна не обращает внимания на его тон.

— Указано, что здесь.

Он сворачивает на дорогу, которую она указала. Она права. Станция обслуживания здесь. Они выходят из автомобиля. Утреннее солнце уже обжигает. Эмиль стоит на коленях возле машины и уныло вздыхает.

— Я никогда этого не делал…

Жоанна стоит рядом, опустив руки. Она снова надела свою широкополую шляпу, скрывающую лицо.

— Я тоже.

Он встает, сердито фыркая, озирается. Пятидесятилетняя пара припарковалась метрах в пятидесяти. У них кемпинг-кар такой же модели.

— Вон, позови-ка того типа. Он наверняка знает, как это делается.

Он смотрит вслед Жоанне, которая послушно уходит в своем черном платье до пят. Слишком уж она добра. Лора послала бы его подальше. Посмотрела бы на него со своей дерзкой улыбкой и сказала: «Иди сам к этому типу. У меня весь день впереди».

Она легла бы на траву. И не встала, пока он не извинился бы за свой тон. Потом согласилась бы ему помочь, но с надутыми губками, и ему хотелось бы впиться ей в шею.

— Добрый день.

Пятидесятилетняя парочка уже здесь с Жоанной.

— Вам, кажется, нужна помощь?

Жоанна прячется в тени своей шляпы. Эмиль пожимает руку мужчине и кивает подбородком даме.

— Добрый день. Да… Скажем так, я только что его купил… Еще не знаю, как тут все устроено.

— Что вы хотите сделать? Залить воду в бак?

— Да…

— А с туалетом, вы знаете, как это работает?

Эмиль колеблется.

— Более или менее…

Мужчина улыбается чуть насмешливо, ясно, что он все понимает.

— Полно, ничего страшного. Когда-нибудь надо начинать.

Засучив рукава, он встает на колени.

— Ну вот, смотрите, ничего особо сложного.

Эмиль с благодарностью смотрит вслед удаляющейся пятидесятилетней чете. Они спасли ему жизнь. Подумать только, он уехал в кемпинг-каре, даже не зная, как опорожнять туалет! Иногда он бывает просто идиотом. Жоанна удивила его. Она подобрала платье до колен и принялась за дело. Руки у нее крошечные — Эмиль уверен, что мог бы обхватить ее запястье двумя пальцами, — но она несла с ним бак с водой, потом сама опорожнила бачок биотуалета и поставила его на место. От работы она не отлынивает. И не такой уж хрупкий у нее вид, когда видишь ее за делом. Ему вспоминается фраза из ее письма: Росту во мне 1 м 57 см, но я способна нести 20-килограммовый рюкзак несколько километров. Он улыбается, смягчившись. Он был несправедлив к ней сегодня утром. Не ее же упрекать, что она вновь погрузила его в воспоминания о Лоре ночью…

— Передохнем, прежде чем ехать? — предлагает Эмиль, когда она уже садится в машину.

Обернувшись к нему, она пожимает плечами.

— Как хочешь.

— За стоянкой есть ручеек, — добавляет он.

Оба направляются к ручейку. Уже почти полдень. Солнце припекает. Они садятся под деревьями. Эмиль разувается, снимает носки. Подходит к воде и погружает в нее ноги со вздохом облегчения.

— Присоединяйся, так хорошо! — кричит он Жоанне.

Она сидит по-турецки под деревом. Он ожидает, что она вежливо откажется, но ошибается. Она медленно встает и подходит к воде. Эмиль смотрит, как шмыгают головастики между пальцами ног. Жоанна наклоняется, чтобы снять свои золотые сандалии.

— Немного прохладной воды, немного тени, и жизнь прекрасна, — заявляет он.

Ему хочется отыграться за утреннее дурное настроение. Удалось ли, он не знает, потому что у Жоанны все так же отсутствует всякое выражение. Он смотрит, как она ступает в воду одной ногой, потом второй. Закрывает глаза, наверно, от удовольствия.

— Потом заедем за покупками? — спрашивает он.

— Да.

Снова повисает молчание, и они стоят по щиколотку в ручье, в прохладной тени деревьев.

Он всматривается в неподвижную спину Жоанны. Думает, что разница небольшая, есть она или ее нет. Она мало говорит. Почти не занимает места. Едва дышит. Но она здесь, она закрывает глаза, когда прохладная вода касается ее ног, перебирает пальцами, когда ее ласкает солнечный луч, и во всем этом — присутствие, отрадное присутствие.

Солнце потихоньку клонится к закату. Они припарковали кемпинг-кар на небольшой муниципальной площадке. Тут есть и другие путешественники. Эмиль и Жоанна поздоровались с ними издалека и устроились в тени, на траве. Поставили складной стол и стулья под деревьями. Жоанна своим слабым голоском предложила приготовить салат и села за стол, чтобы порезать помидоры и перцы. Эмиль сидит напротив, рассматривая путеводитель. Сегодня днем, заехав в магазин, они купили путеводитель по Пиренеям. В нем есть огромная карта, фотографии самых лучших точек обзора и маршруты походов. Указаны и стоянки для кемпинг-каров. Эмиль развернул гигантскую карту и склонился над ней. Он потирает подбородок, время от времени обводит ручкой название какого-нибудь городка. Жоанна продолжает резать помидоры, ко всему равнодушная. В нескольких метрах от них дети с криками играют в мяч. Женщина загорает у своего кемпинг-кара. Лает собака. Они молчат.

Эмиль, потягиваясь, закрывает карту. Он почти удивлен, увидев Жоанну за столом напротив. Он невольно улыбается ей, когда она поднимает к нему лицо, наполовину скрытое широкополой шляпой. Она не отвечает на его улыбку, очень быстро опускает голову и снова принимается резать помидоры. Эмиль встает.

— Пойду приму душ.

Он мечтает о прохладном душе, но вода в баке нагрелась от солнца. Она теплая. Он старается не пускать ее слишком надолго. У них бак всего на сто литров. Это немного. Зеркальце в санузле крошечное, и он думает, что будет трудно подстригать бородку. Может быть, пусть растет? Он стоит, задумчиво рассматривая себя в запотевшем зеркальце санузла. Этот второй день был не таким странным, как первый, и присутствие Жоанны в кемпинг-каре рядом с ним сегодня кажется ему менее абсурдным. Может быть, в конце концов они оба освоятся…

Когда Эмиль, полуголый, выходит из кемпинг-кара, жара еще удушающая. Жоанна хлопочет, накрывает на стол. Расставляет тарелки, приборы. Салат готов. Она, кажется, приготовила соус винегрет, в центре стола стоит мисочка с ложкой.

— О, — вырывается у него удивленно. — Спасибо, что приготовила все это…

Она как будто не понимает, за что он ее благодарит. Пожимает плечами и садится, движения ее медленны. Терпеливо ждет, пока он вытирает волосы полотенцем.

— Ты любишь готовить? — спрашивает он, садясь за стол.

Она отвечает не сразу. Прежде наполняет их тарелки.

— Да… В общем… Что попроще… Салаты, запеканки…

Она подцепляет вилкой два маленьких кусочка помидора. Ест она как птичка. Эмиль даже чувствует, как пробиваются ее крылышки. Он спрашивает:

— Что ты делала раньше?

Она смотрит на него недоумевающе.

— Раньше? Когда?

— До нашего отъезда. Ты работала, нет?

— Нет. Я не работала.

Он удивленно поднимает брови.

— Никогда не работала?

— Нет, работала. Конечно.

Она явно не хочет говорить больше, и он начинает сам, чтобы подбодрить ее.

— Я вот держал связь между отелями и сайтами бронирования. Получал комиссионные, когда они заключали контракт. Нудная работа. Приходилось постоянно доставать отельеров… А они были все время заняты и не стеснялись посылать меня подальше. Сама понимаешь… Я рад, что свалил.

Она не улыбается. Снова клюет из тарелки. Он удивлен, когда слышит ее ответ:

— А я работала сторожихой в начальной школе.

Он перестает жевать.

— Сторожихой? Это… Это удивительно.

— А?

— По физическим данным ты не тянешь на охрану, — добавляет он, оправдываясь.

Она глотает кусок помидора, прежде чем ответить.

— Я не была охранницей…

— Нет?

— Нет. Я отпирала по утрам ворота школы и классные комнаты, физкультурный зал, подсобку для велосипедов… Запирала все вечером. Немного прибиралась, и еще… я убирала опавшие листья и мусор во дворе. Помогала, когда надо было покрасить классную комнату или повесить картину… Следила, чтобы никто не зашел в школу вечером или в выходные. Вызывала бы муниципальную полицию, если это случалось. Но этого никогда не происходило. Еще я поливала растения… Рисовала классики на земле… Ничего особенного, но было славно.

Эмиль улыбается, слушая ее. Впервые она так разговорилась. Он, кажется, почти угадывает выражение глаз, но не уверен, потому что она в своей огромной шляпе.

— Ты жила при школе?

— Да.

— Правда?

— Да. У меня был маленький служебный домик во дворе.

Он представляет себе ее длинное платье и широкополую черную шляпу посреди школьного двора. Представляет ее с граблями, сгребающей опавшие листья, потом с лейкой, поливающей куст герани. Видит, как она спокойно шагает с большой связкой ключей в руке к тяжелым металлическим воротам… В конечном счете, ей это идет… Сторожиха начальной школы.

— Долго ты этим занималась?

— Почти восемь лет.

— Уволилась?

Она дергает головой, он не уверен, что понял. Это ни да, ни нет. Он решает не настаивать. Не хочет напугать ее своими вопросами.

— Во всяком случае, готовишь ты вкусно. Вкусно, — добавляет он.

Они доедают молча. Слушают, как шумят их соседи по кемпингу. Кричат дети, лает собака, взрослые вдалеке включили телевизор или радио. Время от времени звучит музыка. Эмиль убирает со стола и достает две свечи.

— Хочешь дыни? — спрашивает он Жоанну.

— Нет, достаточно.

Она почти ничего не ела. Несколько кусочков помидора и перца, большую часть оставила в тарелке. Эмиль тоже сыт, но это потому, что он съел три четверти салата. Он сел, зажег свечи, вытянул ноги.

Ему хорошо сейчас. Вчерашний день и сегодняшнее утро были нелегкими, но к вечеру он успокоился. Он задается вопросом, чем же они с Жоанной смогут заниматься долгими вечерами все эти месяцы… Жоанна чешет шею, тихонько встает. Она все время двигается как будто в замедленном темпе. Жесты точные, но мягкие, спокойные, как будто ничто, абсолютно ничто не может ее взволновать.

— Я… Я немного пройдусь.

Он улыбается ей.

— Хорошо.

Он смотрит, как она удаляется по траве, походка у нее тяжелая и легкая одновременно. За кемпинг-каром поле, полностью выжженное солнцем, тянется на несколько сотен метров. Она будто бы блуждает, не зная толком, куда идет. Он видит, как она сворачивает за стог сена, направляется к рощице, останавливается на несколько секунд и идет дальше.

Эмиль потягивается, встает. Сегодня они купили чайник. Ему хочется заварить себе чаю. Жара никогда не мешала ему пить чай. Он суетится в кемпинг-каре, достает чайные пакетики, наполняет чайник, прислонившись к крошечному кухонному столу, слушает, как он свистит. Он смотрит на свой мобильный телефон на столе, думает, что в нем, должно быть, уже десятки сообщений, наговоренных срывающимися от тревоги голосами. И все же Эмилю сегодня вечером хорошо. Он выходит наружу с дымящейся чашкой в руке, снова садится за складной столик. Теперь уже совсем стемнело. От свечей льется дрожащий свет. В некоторых кемпинг-карах поблизости окна уже темные. От луны сегодня вечером только маленький серпик. Он слабо освещает поле и стога сена. Эмиль щурит глаза. Жоанна там, посреди поля. Она сидит по-турецки. Совершенно неподвижно. Ее черная широкополая шляпа вырисовывается в тени, лицо, запрокинутое к небу, как будто обращается к звездам. Разговариваю мало, люблю медитировать, особенно на лоне природы.

Губы Эмиля сами собой раздвигаются в улыбке. Не таким уж странным, в конечном счете, было ее письмо… В нем сказано главное. Ничего больше.

Ночью его будит шум. Это Жоанна карабкается по веревочной лесенке. Но это не единственный шум. Что-то стучит по крыше кемпинг-кара. Видны вспышки света. Он привстает на локте.

— Что происходит?

Но он понимает, прежде чем девушка успевает открыть рот: она уже заползла на матрас, и она мокрая насквозь. С волос течет на плечи. Она дрожит.

— Гроза.

— Черт… Ты попала под ливень?

— Да.

Юркнув под одеяло, она извивается, снимая платье так, чтобы он ее не увидел. Эмиль тяжело опускается на подушку. Глаза слипаются. Сейчас, наверно, середина ночи…

— Который час?

— Два часа. Или три.

Он удивленно поднимает бровь.

— И ты все это время была снаружи?

— Я уснула.

— В поле?

— Да.

— Это часто с тобой случается?

— Иногда.

Она по-прежнему невозмутима. Она наконец сняла мокрое платье под одеялом. Эмиль протягивает ей свою футболку, лежащую на матрасе.

— Вот, хочешь вытереть волосы?

Она кивает. Новая молния прорезает небо. Он смотрит на нее, ее движения все так же спокойны: она садится, придерживая одеяло у груди, собирает волосы на макушке, обматывает футболку тюрбаном вокруг головы. Она, кажется, даже не замечает, что он наблюдает за ней. Ложится, поворачивается на бок, натягивает одеяло до подбородка.

— Спокойной ночи, — шепчет она.

— Спокойной ночи.

Несколько секунд он смотрит, как молнии освещают крышу автомобиля, матрас, их скомканную одежду по обе стороны матраса. Дождь хлещет с удвоенной силой. Он слышит, как она дрожит рядом с ним. Даже зубы стучат. Он лежит, вытянувшись, слушая шум грозы, медленно тянутся минуты. Сон не идет. Жоанна рядом тоже неспокойна. Она больше не дрожит, но время от времени ворочается. Он понимает, что она тоже не может уснуть. Медлит, прочищает горло:

— Ты не спишь?

Она замирает, проходит секунда, другая.

— Нет.

— Ты боишься грозы? — пытается он пошутить.

Его удивляет ее ответ:

— Да.

Эмиль ошарашен и несколько секунд не знает, что ответить.

— Хочешь… я принесу сюда свечу?

— Нет. Все в порядке.

Он никогда не встречал таких, как эта девушка. Она носит бак с водой, садится в автомобиль к первому встречному, но, надо же, боится грозы. Он не может удержаться от улыбки.

— Спокойной ночи, Жоанна.

Ему странно произносить ее имя вот так, в темноте на матрасе. Придется привыкать.

— Спокойной ночи, — шепчет она.

Он тоже поворачивается на бок, и теперь они лежат спиной друг к другу. Он закрывает глаза, задремывает под шум дождя и раскаты грома и проваливается в сон, сам того не заметив.