Вся синева неба

29

Май пришел на экоферму в Лескёне. Предчувствие лета уже парит в воздухе. Солнце светит каждый день. На территории пермакультуры прорастают первый салат, редиска, немного огурцов, десяток баклажанов и целый ряд малины. Спираль зеленеет листвой. Жоанна помогает в команде пермакультуры три-четыре часа в день. В остальное время она отдыхает, живет для себя и для Эмиля. Их маленький пряный огород вызывает зависть. Эмилю нравится ухаживать за ним. Она научила его собирать листья мяты, и он сам делает ледяные настои. Он их обожает, как Том. В те дни, когда он в форме, когда еще немного похож на взрослого человека, Марико берет его с собой на электробытовые работы. Жоанна не хочет этому мешать. Она слишком счастлива его возвращением к взрослой жизни, чтобы напоминать ему, что сердцу нужен полный покой. В те дни, когда он слишком глубоко уходит в прошлое, она не может оставить его без присмотра. Он больше ничего не в состоянии сделать сам, даже заварить чай, не перелив воду через край чайника, такой он теперь рассеянный и не способный ни на чем сосредоточиться. Даже в «Монополию» играть стало невозможно. Он не может усидеть на месте. Все забывает и без конца повторяет одни и те же вопросы: «Почему мы здесь?», «Ты кто?», «Когда мы поедем в Роанн?».

Это утомительно, но она держится. В хорошие дни они приятно проводят время вместе. Готовят десерты, играют в скрабл, в прохладные часы гуляют по деревне, спокойным шагом и стараясь оставаться в тени. Эмиль пишет понемногу в своем дневнике, в основном письма родителям, в которых рассказывает, как проводит дни, и обещает вернуться к началу школьных занятий. Он выглядит счастливым. Единственное, в чем Жоанна вынуждена ему отказать, — это поход в горы с рюкзаками и палаткой. Он не перестает об этом говорить, а она прикидывается глухой, откладывая вопрос на завтра. Ей повезло, что он терпелив и сговорчив. Обмороков у него больше не было, но Жоанна заметила, что он все чаще теряет равновесие. Наверняка это тоже симптом.

Сеансы медитации под открытым небом повторяются по общей просьбе после успеха первого сеанса. Изадора, управляющая деятельностью фермы железной рукой, раздала всем программу. Сеансы проходят каждую вторую субботу по утрам. Эмиль побывал на втором и сказал, что ему нравится. Жоанна думает, что не очень, но не решилась этого сказать. Ему трудно надолго сосредоточиться на одном деле, так что медитировать в молчании…

Пок вырос. Он уже не ночует с ними. Он все больше времени проводит снаружи, охотится. Жоанна несколько раз видела его с полосатой кошечкой. Наверняка бродячей. Она уверена, что это его подруга. Как же быстро он вырос. Она утешается мыслью, что скоро он принесет ей выводок рыжих полосатых котят. Она не знает, что будет с ними делать, но будет славно приласкать малышей.

Сегодня днем особенно жарко. Жоанна сидит за столиком на террасе в кафе «Доломит». Она пишет открытку Себастьяну. Красивую открытку с цирком и величественными утесами.

От жары у нее вспыхивают звезды в глазах, когда она встает, чтобы выйти из кафе. Жоанна идет в тени, прижимаясь к стенам, пока не находит желтый почтовый ящик, обещающий выемку писем назавтра до десяти часов. Она опускает туда конверт и не спеша идет к ферме. Время у нее есть. Эмиль под надежным присмотром, с Люсией, травницей на пенсии, принимающей активное участие в пермакультуре. Она должна была покормить кур и предложила Эмилю пойти с ней.

— А потом мы польем помидорную рассаду, — добавила она, сделав Жоанне знак: беги.

Многие занимаются Эмилем, чтобы у Жоанны было свободное время или она могла заняться пермакультурой. Всегда есть кому за ним присмотреть. О лучшем она и мечтать не могла.

Придя на ферму и глядя из-под своей черной шляпы, она сразу замечает суету. Группа из шести человек оживленно разговаривает. Еще двое как будто кого-то ищут, бегая по главной аллее фермы и что-то крича. Дурное предчувствие перерастает в настоящий ужас, когда она видит, что к ней бежит Изадора и все головы поворачиваются в ее сторону. Она старается оставаться спокойной, насколько возможно. Изадора подбегает к ней, переводя дыхание.

— Мы тебя искали!

Жоанна спрашивает в лоб:

— Что случилось?

Она уверена, что речь идет об Эмиле, что это с ним что-то случилось. Бледное лицо Изадоры подтверждает ее правоту.

— Нам пришлось вызвать скорую… Его увезли в больницу.

— Что случилось? — повторяет она более жестким тоном, чем хотела.

— Он упал. Потерял сознание. Она говорит, что…

Она колеблется, оглядывается на группу жителей, наблюдающих за ними в нескольких метрах. Среди них Люсия.

— Люсия говорит, что он не дышал.

Звезды снова пляшут перед глазами Жоанны, но она заставляет себя смотреть прямо в глубокие черные глаза Изадоры, чтобы не упасть.

— Марико может отвезти меня в больницу? — задыхаясь, спрашивает она.

— Он на объезде…

Жоанна хочет было снова заговорить, сказать, что она вызовет такси, но Изадора перебивает ее:

— Мой отец тебя отвезет.

Пьер-Ален деликатен и не пытается во что бы то ни стало разговорить ее по дороге в больницу. Он уважает ее молчание и даже выключил радио, чтобы не мешать ей. Убегают из-под колес узкие горные дороги, а у Жоанны одна только мысль в голове. Неотвязный вопрос. Это новый приступ или конец? Она всем сердцем надеется, что это не конец. Еще нет. Не так это должно закончиться…

Эмиль в белом ватном коконе. Это не совсем реальность, но так кажется. Он в каком-то белом месте, в окружении белых пятен. Жарко, но не слишком. Голоса ласковые, женские. Это Маржори и мама. Он, наверно, в своей кроватке. Они с Маржори спят в одной комнате. Кровать Маржори побольше и наверху. Он еще спит в кроватке с сеткой, но родители обещали, что скоро уберут ее и у него будет настоящая кровать. Ему уже четыре года. Он узнает голоса Маржори и мамы. Он уверен, что они говорят о нем. Вчера Маржори захотела покататься с ним на велосипедах. Была хорошая погода. Наступило лето, и занятия в школе кончились неделю назад. Она попросила разрешения у мамы.

— Мне уже восемь лет, мама, — гордо заявила она, стоя посреди кухни в платьице в голубую и белую клетку. — Я могу присмотреть за ним. Мы недалеко.

Мама обернулась со странной улыбкой, как будто она развеселилась или просто довольна. Он стоял позади, за спиной Маржори. Так она велела. «Говорить буду я. Ты еще маленький».

Он послушался. Она большая, Маржори, она всегда знает, как надо. Мама сказала да, но поставила условия. Кататься только по участку и по маленькой проселочной дороге за домом. Ни в коем случае не выезжать на шоссе. Маржори покивала и сказала ему:

— Идем!

Она увела его в их комнату. Натянула на голову панамку и выдавила целый тюбик крема от солнечных ожогов на лицо. Он пятился, пытался вырваться из жирных рук, но Маржори ласково отчитала его.

— Мими, нельзя, чтобы ты обгорел, иначе мама больше не отпустит нас с тобой гулять.

Она всегда звала его Мими. И принимала свою роль маленькой мамы очень всерьез. Потом она собрала рюкзак, положила бутылку воды и молочные булочки.

— У нас будет полдник на траве. Хорошо, Мими?

Он согласился. Он всегда соглашается, потому что знает, что Маржори как мама, никогда ничего не забывает, обо всем подумает. И они уехали вдвоем. Он на своем трехколесном велосипеде, она на своем большом желтом. Как же быстро Маржо крутит педали…

Они выехали на проселочную дорожку, потому что Маржо сказала, что там интереснее. Она спросила его:

— Ну что, Мими, ты хочешь кататься на участке или по проселочной дороге?

Он сказал:

— Как ты.

— Что значит «как ты»? Я думаю, что на дороге интереснее. Там есть бугры и ямы. Можно поиграть в препятствия. Как ты думаешь?

— Да.

— Что — да?

Она посмотрела на него смеющимися глазами и взъерошила ему волосы.

— Не робей, Мими. Скажи мне, что тебе больше нравится.

Он постарался выглядеть взрослым и выпятил грудь.

— На проселочной дороге интереснее… Я тоже так думаю.

Она улыбнулась и опять взъерошила ему волосы.

— Супер. Поехали.

Через некоторое время, когда они всё еще крутили педали, Маржо нашла очень красивое дерево. Правда очень красивое, все в белых цветах. Она сказала, что это, наверно, вишня. И спросила, хочет ли он поесть здесь, под вишней. Он согласился, и они сели. Маржо достала молочные булочки и бутылку воды. Она держала бутылку, пока он пил, как будто он был младенцем, но он не решился возразить. А потом прилетела пчела, села на булочку Маржо и очень ее напугала. Она закричала, вскочила, забегала. Ее булочка упала на землю. А он не понимал, почему она так визжит. Он взял пчелу пальцами, осторожно, за крылышко.

— Брось ее, Мими! Она тебя укусит! — закричала Маржори.

Он отпустил ее, и она улетела в поле. Маржо вернулась к своей булочке, отряхнула ее и поднесла ко рту. Она съела ее очень быстро, как будто боялась, что пчела вернется и укусит. Потом она подняла Эмиля и сказала:

— Ты напугал ее, Мими! Она убежала!

Она смеялась и кружила его. Длинные темные волосы лезли ему в глаза и в рот, но ему было все равно, он тоже смеялся. Потом она поставила его на землю.

— Больше никогда так не делай. Обещай мне, Мими. Это опасно.

Он кивнул. Она сказала:

— Вот и хорошо.

На обратном пути они быстро-быстро крутили педали по ухабам и ямам и кричали по очереди:

— Мими — укротитель пчел! На помощь, Мими!

Он не знал, что такое «укротитель», но было очень весело.

Эмиль лучше различает белые пятна вокруг. Это солнечные лучи, просачивающиеся сквозь окно. На лице его еще играет легкая улыбка. Он помнит эту прогулку на велосипедах. Это было здорово. Надо будет спросить у Маржори, можно ли еще покататься завтра. Занятия в школе пока не начались. Время есть.

— Эмиль? Эмиль… Эмиль?

Они здесь, совсем рядом. Маржори и мама. Он делает усилие, чтобы вырваться из грез. Щурит глаза. Веки его поднимаются. Они стоят у кровати. Черная фигура и белая фигура. Белая фигура склонилась над ним. Это она его звала. Она ласково спрашивает:

— Вы проснулись, Эмиль?

Это Маржори. У нее веснушки. Он кивает. Она кладет что-то над его головой. Он уверен, что она опять ерошит ему волосы. Поворачивается к другой фигуре. Он уже большой, может спросить сам. В конце концов, он же сам прогнал пчелу вчера!

— Мама…

Женщина в черном вздрагивает. Он принимает это за кивок.

— Можно нам еще покататься на велосипедах завтра?

По другую сторону кровати Жоанна растерянно молчит. Медсестра поворачивается к ней и тихо шепчет:

— Я долго работала в гериатрии[10]. Видела много Альцгеймера… Не бойтесь, примите игру.

Эмиль ждет, лежа неподвижно. Легкая улыбка еще играет на его губах. Жоанна с трудом сглатывает. Она никогда не боялась войти в реальность Эмиля и быть той, за кого он ее принимал. Не это пригвоздило ее к полу, заледенило нутро, обожгло грудь. Это слово мама. Она вцепляется в серую спинку кровати. Если она будет молчать достаточно долго, он скажет это снова. Мама… Медсестра слегка толкает ее локтем, призывая ответить, и она говорит хриплым голосом:

— Посмотрим…

Она не знает, что сказать. Эмиль спрашивает:

— Что — посмотрим?

— Ну… Посмотрим, какая будет погода и… Может быть… Может быть, мы пойдем в поход с рюкзаками и палаткой. Будет интересно, правда?

Ее голос срывается на высоких нотах и звучит фальшиво. Но Эмиль этого, кажется, не замечает.

— С Маржо?

— Да… Если… Если она захочет…

Она чувствует движение в углу палаты. Врач, тот же, что в прошлый раз, здесь, с грустной улыбкой на губах. Он незаметно кивает Жоанне, предлагая ей выйти поговорить. Она шепчет Эмилю:

— Я сейчас вернусь. Я на минутку, хорошо?

Она лихорадочно ждет его ответа, но он только кивает. Больше не говорит мама. Том изобрел язык глаз и рук. Так они общались. Она никогда в жизни не слышала этого слова. Он его ни разу не произнес. Мама.

Врач закрывает за ними дверь. Она снова садится на стул из синего пластика. Он тяжело опускается в свое кожаное кресло.

— Так. Вот мы и вернулись к исходной точке.

Она кивает. Смотрит на желтый стаканчик для карандашей в зеленых наклейках, еще один знакомый ориентир. Врач не начинает говорить, пока она не поднимает к нему лицо.

— У вашего мужа случился сердечный приступ. Нечто более серьезное, чем в предыдущую госпитализацию. Кровоснабжение части сердечной мышцы резко прекратилось. Если бы не массаж сердца, который сделала эта женщина с фермы, у него было бы мало шансов выкарабкаться.

Жоанна таращит глаза. Врач уточняет:

— Врачи скорой помощи записали в истории болезни, что некая женщина делала вашему мужу массаж сердца. Его мозг снабжался кислородом все время, пока не приехала скорая.

Она едва сознает, что у нее вырывается вздох облегчения. Она не знает, кто это сделал. Люсия. Может быть, Изадора. Неважно кто, она ей бесконечно благодарна.

— Он поправится? — с тревогой спрашивает она.

— Он поправится, но его состояние еще ухудшилось. Я еще серьезнее рекомендую ему избегать всякой физической активности.

Она молчит несколько секунд, не решаясь задать вопрос, который жжет ей губы.

— Исходя из его нынешнего состояния, вы можете, скажем… дать мне прогноз?

Врач разводит руками в знак своего полного бессилия.

— Этот сердечный приступ мог быть смертельным. Он мог быть последним. Я не могу сказать вам, сколько времени ему осталось жить… Электрокардиограмма показывает нерегулярный сердечный ритм. Сердце может снова остановиться. Артериальное давление тоже скачет вверх и вниз. Может пройти несколько недель до следующего сердечного приступа. Или несколько дней, если он не будет себя щадить…

Она выдерживает удар, не дрогнув. Ей требуется несколько секунд, чтобы вновь обрести дар речи.

— Ему осталось самое большее несколько недель?

У врача глубоко огорченный вид. Она видит все его сочувствие в зеленых глазах.

— Самое большее, мадам Верже.

Она ничего не отвечает. Она приняла решение. Врач еще что-то говорит, но их как будто разделяет пелена. Она уже не здесь.

— Я подержу его здесь пять дней, чтобы быть уверенным, что сердце работает. Потом дам вам подписать расписку и выпишу его.

Она заставляет себя кивнуть.

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

Она качает головой и встает. Ей больше нечего здесь делать. Она хочет покинуть этот кабинет как можно скорее.

— Никаких.

Врач хочет проводить ее, предлагает стакан воды, потому что она бледна, но она вежливо отказывается.

— Хорошо. В таком случае увидимся через пять дней, мадам Верже.

— До свидания.

Она уже исчезла.

Ферма полнится смехом и детскими криками. Рыжему мальчику, которого Жоанна заметила на сеансе медитации, сегодня исполнилось пять лет. Пять мальчиков пришли к нему на день рождения, достойный так называться. По визгу мальчишек похоже, что праздник превратился в водное сражение.

В кемпинг-каре Жоанна задернула желто-оранжевые занавески, чтобы защититься от жары. Старательно и с удивительно серьезным видом она аккуратно складывает вещи в свой большой красный рюкзак. Два черных блокнота. Ее мобильный телефон. Ее бумажник и бумажник Эмиля с их документами. Ее самый последний чистый холст, который занимает половину рюкзака. Палитра, кисть и четыре тюбика красок. Пожелтевшая книга с обтрепанными страницами. Полотенце, мыло. Смена одежды для нее. Смена одежды для Эмиля. Десяток пакетиков с едой быстрого приготовления. Злаки и сухофрукты. Фляга. Пастилки для очистки воды.

Она встает и утирает капельку пота, выступившую на лбу. Жара давит. Наступил июнь, когда Эмиль вернулся на ферму. Пять дней госпитализации растянулись на две недели, резко подскочило давление, потом так же резко упало. Мозговой ствол, сказал доктор Маргерон.

В отсутствие Эмиля она много времени проводила в огороде пермакультуры. Выросли первые дыни. Она первой их попробовала вместе с Люсией, спасительницей Эмиля. Да, ее в конце концов посвятили. Это Люсия сделала массаж сердца и продлила жизнь Эмилю на несколько лишних недель.

В его отсутствие на ферме появилась новая пара. Им по двадцать пять лет, и они взяли годичный отпуск. Они спят в палатке, пока ремонтируется их оррис. Весь день они вкалывают под палящим солнцем.

Наконец, в отсутствие Эмиля Жоанна вновь погрузилась в путеводитель по Пиренеям. Она купила новую, более точную карту, в центре которой Атлантические Пиренеи.

Пок явился однажды ночью в кемпинг-кар в обществе полосатой кошечки, и утром Жоанна улыбнулась, заметив, что у подруги Пока набухшие розовые соски.

Эмиль вернулся четыре дня назад и с тех пор большую часть дня спит. Она готовит ему ледяной мятный настой и предлагает партии в «Монополию», когда он более-менее в форме. Врач сказал, что ему понадобится несколько дней, чтобы полностью оправиться. Она смотрит на битком набитый красный рюкзак на банкетке кемпинг-кара. Все готово. Скоро они смогут уйти.

Она идет к кухонному столу и наливает себе большой стакан воды. Рядом с раковиной лежит белый конверт с адресом: Леону Андре, у м. и м-м Андре, 12, улица Бург, 3543 °Cен-Сюльяк. Внутри лежит большой, бурый от ржавчины ключ. Ключ от каменного домика, окруженного заброшенным огородом. Помидорная рассада давно засохла. Дорожка, ведущая к входной двери, заросла сорной травой. Почти год как Жоанна покинула этот дом. Леон не заходил туда после смерти Тома. Жоанна была в санатории, а он вернулся к родителям. Этот дом наверняка полон для него слишком болезненных воспоминаний. В нем пахло сыростью и затхлостью, когда Жоанна вернулась туда ненадолго после выписки из санатория, до отъезда в Роанн, где ждал ее некий Эмиль26. Уходя, она тщательно закрыла все ставни и сунула большой ржавый ключ в свой красный рюкзак. Сегодня ключ лежит в этом белом конверте, адресованном Леону. В конверт она вложила еще кое-что. Одна фраза написана на красивой карточке.

На обороте карточки вторая цитата. Тоже Пауло Коэльо. «Алхимик». Одна из первых книг, которые читал ей Жозеф. Несколько слов, звучащих как ободрение человеку, которого она любила, а потом ненавидела всем своим существом. Несмотря ни на что.