Я — Тимур властитель вселенной

ГЛАВА ШЕСТАЯ Битва за Ташкент

Если бы я захотел описывать свою жизнь день за днем, это заняло бы слишком много времени и возможно моя жизнь окончилась бы прежде, чем я успею закончить настоящее повествование. Поэтому я кратко описываю часть событий своей жизни, чтобы быстрее приступить к описанию тех больших и важных свершений, которые более достойны упоминания. Начиная с 760 года хиджры (то есть с 1369 г. от Рождества Христова — Марсель Брион) мне пришлось вести множество различных войн.

В течение тех одиннадцати лет я сумел завоевать весь Хорезм и Мавераннахр, подвластные мне земли теперь простирались на восток до диких морозных степей (т. е. Сибири — Переводчик), а в противоположном направлении — до Абескунского (Каспийского — Переводчик) моря.

Крупнейшим сражением того времени стала битва за Ташкент, в которой я был ранен в левую ногу, с тех пор и доныне я хромаю на неё. Ещё до того Ташкент был в числе моих владений, своим наместником там я назначил Эльджа Тиу Мухаммад Кулука, при этом я не мог предположить, что спустя два года мне придется вторично завоевывать этот город. Однако Эльджа Тиу Мухаммад Кулук за время своего наместничества, сколотив изрядное состояние, собрал большое войско и поднял мятеж, и потому пришлось мне снаряжать собственное войско для похода на Ташкент.

В месяце Шавваль года 768 хиджры во главе семидесяти тысяч конников я окружил Ташкент, обнесенный городской стеной и призвал его жителей, чтобы они восстали против Эльджи Тиу Мухаммад Кулука и убили его. Однако с их стороны не последовало каких-либо действий, направленных против тогдашнего правителя Ташкента. Убедившись в отсутствии подземных ходов, ведущих за юрод изнутри Ташкента, я приказал чтобы быстро устроили два подкопа, один в северной, другой в южной части, ведущие к подножию городской стены. Я знал, что при устройств тех подкопов, особенно в ночное время, люди Эльджи Тиу Мухаммад Кулука наверняка услышат звуки от ударов кирки и лопаты, возникающие в ходе подземных работ и поймут, что мы заняты устройством подкопов. Любой, приложивший ночью ухо к земле, сумел бы услышать от лопаты и кирки в руках землекопов. Эльджа Тиу Мухаммад Кулук велел своим людеям выжидать чтобы уничтожить наших землекопов, как только те высунутся в черте города, затем завалить устроенные нами подземные ходы.

На восемнадцатый день месяца Шавваль, две линии подземных ходов были отрыты и подведены к городской стене на севере и юге Ташкента. Я велел своим военачальникам передать войску быть готовым назавтра идти на приступ города. На рассвете девятнадцатого Шавваля 768 хиджры года, как только рассеялся ночной мрак, и небо слегка посветлело, я велел отнести и заложить четыре мешка с порохом под городские стены — две в южной части и две — в северной. От каждого из мешков следовало протянуть фитили до самого входа в подземелье. Это указание было в точности исполнено и ко входу каждого из подземелий от мешков было протянуто по два фитиля.

Я сам поджег фитили V северного подземелья, у южного же поджег Шер Бахадур, и два пролёта ташкентской городской стены, на севере и юге, обрушились с ужасающим грохотом, подобным грохоту столпотворения. Конники не могли верхом проникнуть через образовавшиеся бреши в городской стене, поэтому они спешились, и я велел им прорваться в город, и открыть ворота, чтобы конное войско могло попасть внутрь город. Мое указание было выполнено и воины, проникнув в город широко распахнули его ворота.

Я так же велел оставить отряд воинов в кольце вокруг Ташкента с тем, чтобы Эльджа Тиу Мухаммад Кулук и его приближенные, если вздумают, не могли спастись бегством, а сам тем временем вступил в город во главе своих конников. Правитель Ташкента знал, что попади он в мои руки, я непременно поступлю с ним, как с предателем. Моим правилом с юной поры и до сих пор было — если кто-либо из лиц, облеченных моим доверием, но совершивший предательство, поднявший мятеж, или перешедший на сторону врага, попадал в мои руки, я повелевал сдирать с него живого кожу, и если после этого предатель оставался живым, его бросали в котел, наполненный кипящим маслом. Эльджа Тиу Мухаммад Кулук, хорошо знавший меня и понимавший, что попади он в плен, его ожидала бы именно такая участь, защищал город Ташкент с остервенением обреченного.

Я, как обычно, рубился, сжав клинки в обоих руках, и поскольку на мне были шлем и латы, так называемые «Чахор Ойна», мое тело было надёжно защищено и удары врагов не наносили мне особого вреда.

(Пояснение: «Чахор Ойна» состояла из железной куртки, спереди которой располагались одна над другой две плоские металлические пластины, и позади, в спинной части, можно было видеть две такие же пластины, расположенные в том же порядке. И, так, как указанные пластины полировались и сияли на солнце подобно зеркалам, потому тот вид боевой одежды называли «Чахор Ойна» — «Четыре зеркала». — Переводчик.)

Я смотрел, обращая внимание лишь на то, что находилось впереди и был спокоен относительно происходящего за моей спиной, ибо был уверен, что в тылу у меня нет врага. По обе стороны сражались мои воины, однако один из них, сражавшийся слева от меня, был убит, и прежде, чем другой успел заступить на его место, на мою левую ногу обрушилась вражеская секира. Удар был очень сильным, мне даже показалось, что левая нога целиком отсечена от тела, в этот момент один из наших воинов встал на опустевшее место слева от меня, и прикрыл меня с той стороны. Когда лезвие секиры, в результате мощного удара, вонзилось в мою левую ногу, я не закричал и не застонал и потому, никто у моих воинов в тот момент не понял, что я ранен.

Я знал, что доблесть воителя заключается не только в том, чтобы без страха перед смертью сойтись с вражескими рядами и убивать вражеских воинов, а еще и в том, чтобы, получив удар не закричать и не застонать от боли.

Старуха, убивая кого-то, может гордиться собой и казаться себе могучей, однако могучий и отважный муж лишь тот, кто способен стойко снести удар, нанесенный ему саблей, секирой или копьем. И мои солдаты не ведали того, что я ранен, пока один из них не обратил внимание на струящуюся кровь и не сказал: «О, эмир, ты ранен в левую ногу!»

Тем не менее я не стал обращать внимания на полученную рану, ибо не хотел снизить нарастающую мощь нашего наступления, наоборот, я желал, чтобы мои воины видели меня рядом с собою, и чтобы от этого их отвага и напор возрастали еще больше. Хоть я и велел захватить Эльджа Тиу Мухаммад Кулука живым, но поскольку тот защищаясь оказал упорное сопротивление, захватить его живым не удалось, он был убит, однако трое из его приближенных, которые до того также были облечены моим доверием и совершили предательство по отношению ко мне, были схвачены, и я повелел содрать с них живых кожу, и все трое умерли, пока палачи острыми ножами трудились над ними.

Взяв Ташкент, население которого не последовало моему призыву и не восстало против своего правителя, я повелел подвергнуть казни всех его жителей, а их имущество забрать в качестве военной добычи. Я повелел вырезать всех взрослых мужчин города, пленить юношей, девушек и молодых женщин, чтобы позже, согласно закону войны, распределить их между военачальниками и солдатами, в качестве слуг или наложниц, и хозяева были вправе убить их или продать на невольничьем рынке. Битва за Ташкент завершилась к вечеру девятнадцатого Шавваля, после чего в городе начались массовая резня и разграбление, и только в тот момент я решил разобраться со своей раной на левой ноге. Но я не смог сам спешиться и мои воины уже за городом сняли с меня шлем и доспехи. Пришел лекарь, осмотрев рану он сказал, что сильно поражена кость в коленной части, добавив, что мне не следует ходить, необходимо долго лежать, пока не излечится коленная кость. Я сказал: «А если не буду лежать и буду ходить, что тогда будет?» Лекарь ответил: «В этом случае, дело кончиться гангреной, омертвением ткани и смертью. Или же всю оставшуюся жизнь ты будешь хромать на ту ногу». Тот день и ту ночь я провел в шатре, однако утром я велел уложить меня на носилки и нести в город, чтобы самому убедиться, как исполняется моё повеление о казни мужской части населения Ташкента. Когда я вступил в город, мои воины все еще были заняты его разграблением, однако резня завершилась и на улицах валялись трупы. Среди них попадались также и трупы женщин, и видно было, что убиты были они потому, что оказывали сопротивление не желая становиться пленницами наших воинов.

О, читающий мое жизнеописание, не не вопрошай, отчего такой знаток шариата, каковым я являюсь, мог велеть поголовно истребить жителей Ташкента. Власть имеет свои законы, существующие с начала существования этого мира, и эти законы будут действовать до его конца и ничто не в силах их изменить. Одним из таких непреложных законов является страх, который народ непременно должен испытывать перед своим правителем, ибо пока поданные не страшатся своего повелителя, они не станут исполнять его повелений, злодеи и разбойники будут верховодить жителями, безнаказанно посягая на их жизнь, имущество и честь. Я потому велел устроить массовую казнь жителей Ташкента, чтобы для жителей других городов это стало уроком, и чтобы они знали, что всякого, кто мне противится, ждёт участь Ташкента и его жителей. Вместе с тем не могу не упомянуть и о том, что мне доставляет удовольствие видеть, как льется кровь моих врагов. Видя, как льется кровь моих врагов, я испытывал удовольствие, ощущаемое теми, кто пьёт вино, я чувствовал необыкновенное опьянение и возбуждение.

Воистину, убивая врага собственноручно, я испытывал наслаждение видя его льющуюся кровь. Мне было приятно проливать кровь своих врагов, этим же способом я управлял страной, и при этом я всем давал понять, что тот, кто выступит против меня, будет предан в руки палача и за проявленную строптивость будет воздано по заслугам. И сегодня в обширных просторах моей страны имеется три тысячи палачей, имена и другие сведения о которых занесены в официальные свитки. Получая от меня денежное содержание, они в любую минуту готовы по моему указанию или по указанию лиц, уполномоченных мною для управления государственными делами, повергнуть виновных пыткам или казни. И ты можешь сегодня убедиться в несомненной пользе, достигнутой от устраиваемого мною кровопролития: сегодня, при моём правлении, любой караван с товаром может выступить из Ангории (Анкары) и без единого охранника, безбоязненно дойдёт до самого Самарканда, и никто на том пути не осмелится посягнуть на перевозимый товар.

(Пояснение: Ангория, которую некоторые историки называют Анкорани — город впоследствии названный Анкарой и являющийся сегодня столицей Турции. Тимурленг в своем повествовании часто упоминает город Ангорию в связи с тем, что именно там он одержал победу и пленил Йылдырима Баязида, османского правителя, о чём будет поведано далее. — Переводчик.)

Возложи поднос, полный золотых монет на голову несовершеннолетнего дитя и вели ему обойти пешком всю мою страну, с востока на запад, с севера на юг, за все прошедшие годы, пока это дитя достигнет совершеннолетия, ни на одну единицу не уменьшится число золотых монет на том подносе, ибо в государстве, которым я правлю никто не осмелится посягнуть на имущество и жизнь даже ребенка. Слышал ли ты о том, чтобы когда либо в каком либо из городов моей обширной державы случалась кража, чтобы вор ночью влез в чей-то дом, в чью-то лавку? Я уверен, что ты никогда не слыхал о таком, разве что о случаях, относящихся к временам, которые предшествовали моему вступлению на престол правителя Востока и Запада. Для предотвращения воровства я ввел обычай, долженствующий быть образцом для подражания всем будущим правителям, а именно — когда случается кража я повелеваю отсечь руку квартального надзирателя.

Ибо я знаю, что, до тех пор, пока квартальный надзиратель не стал сообщником вора или нерадивым в своей работе, кражи в городе не будут иметь места. В своих обширных владениях я искоренил разбой на больших дорогах, кражи в городах, попрошайничество, и ты сегодня нигде не увидишь ни одного нищего. Я искоренил попрошайничество следующим образом — установил право каждого из нищих на получение материального содержания, его удостоились лишь те из них, кто был нетрудоспособным из-за увечья или слепоты. Я знал, что привыкшему получать свой доход в виде подаяния, трудно будет довольствоваться лишь материальным содержанием от государства и отказаться от занятий попрошайничеством. Попрошаек, получавших и получающих денежное содержание, я строго предупредил, что если их застанут за старым занятием — их казнят. Именно так и пришлось поступать с некоторыми из них, не прекратившими попрошайничать даже после назначения им материального содержания. Нищих же, не удостоившихся права на материальное содержание, я заставил работать и казнил всякого, кто уклонялся от этого.

Сегодня во всех моих владениях ты не найдешь ни одного из потомков пророка ислама, который бы находился в стесненном положении с точки зрения получаемого им материального содержания. До меня в мусульманских городах проживало около десяти тысяч потомков пророка (т. е. сеидов). Чтобы добыть себе хлеб насущный, они нищенствовали, просили подаяние, и я, питающий глубокое уважение к пророку и его потомкам, в счет «хомса» (т. е. пятой части любой военной добычи, идущей на содержание потомков и родичей пророка, вдов, сирот и нищих), существовавшего для потомков и родичей Мухаммада, специально для всех них я установил материальное содержание.

Ты не видел страны более благополучной, чем моя, и ни в одном крае, ни в какие времена подданные не жили в таком благополучии, как при моем правлении, ибо их никто не угнетает. Если воин или стражник, надзирающий за общественным порядком войдет в дом кого-либо из подданных и, как бывало раньше, потребует накормить его даром или захочет остаться в том доме против воли хозяев, быть ему за это обезглавленным.

Если солдат или страж, надзирающий за порядком купит что-либо у подданного и не уплатит за это общепринятую цену, как положено, быть ему за это обезглавленным. О, дети мои, вот вам мой совет, когда, после меня вы будете править страной, не проявляйте жалости ни к грабителям, ни к стражам порядка, ставшим сообщниками воров, ни к нищим, не наделенным на то правом. Уничтожайте их, и если не станете поступать именно таким образом, то лишитесь своих богатств. Вместо этого, почитайте потомков пророка и оказывайте покровительство ученым, поэтам, искусным мастерам. И берегитесь, воздерживайтесь от употребления вина, это серьезнейший порок, и если вы привержены этой пагубной привычке, вы неизбежно утратите власть над своей державой.

Итак, в городе Ташкенте не осталось в живых ни одного молодого мужчины, все они были убиты, были также убиты те из женщин, что противились, остались в живых лишь престарелые да дети, молодых женщин распределили между моими воинами.

Когда в городе больше не осталось добра, которое можно было бы унести, и все имущество убитого правителя Ташкента Эльджа Тиу Мухаммад Кулука было перевезено в Самарканд, я повелел снести городские стены, чтобы впредь никто не мог укрывшись за стенами Ташкента бунтовать и подниматься на борьбу против меня. После взятия Ташкента в Мавераннахре не осталось мест, не перешедших под моё владычество. После этого, в течение целых семи лет я целиком посвятил все свое время благоустройству Мавераннахра.

Я воздвиг в Самарканде великолепные мечети и сделал всевозможно красивыми города Самарканд, Бухару и даже Ташкент, прорыл многочисленные широкие каналы, отводящие воду из больших рек, Джейхуна и Сейхуна, чтобы жители, крестьяне Мавераннахра имели достаточно много воды для орошения своих полей.

Целинные земли, тысячелетиями нетронутые, были вспаханы мною под поля и каждое засеянное зерно на тех полях давало от двухсот до четырехсот зерен урожая. Все подданные, крестьяне Мавераннахра разбогатели от таких обильных урожаев, и в 775 году хиджры в Мавераннахре пшеницы было столь много, что крестьяне заполняли ею все свои закрома и помещения своих домов, и, несмотря на все это, значительное его количество осталось неубранным на полях и сгнило под дождем и снегом, ибо у крестьян уже не оставалось мест, где можно было бы хранить ту оставшуюся часть урожая. В течение тех семи лет, продлившихся от 770 до 777 года хиджры всеобщее благополучие, достаток и зажиточность моих подданных, наложили свой отпечаток так же и на меня, — у меня возникло большое стремление к женщинам. До того у меня было всего лишь две жены, и в течение тех семи лет я, взяв еще двух жен, понял, однако, что мне хочется еще больше женщин. Я, как мусульманин не вправе иметь более четырех жен, тем не менее, шариат дозволяет мужчине помимо четырех законных жен брать неограниченное число наложниц, и у меня их было бесчисленное множество.

Поскольку я крепкий мужчина, скажу правду и признаюсь, что за те семь лет спокойной жизни, наполненной наслаждениями от близости с красивыми женщинами, и потребления изысканных яств, я изрядно обленился. Не хочу сказать, что за те семь лет лености мною ничего не было сделано, хотя я и не ходил походом в края, где растут густые леса (имеются в виду просторы России, Сибири), тем не менее, я сделал многое для благоустройства Мавераннахра и Хорезма, и так благоустроил просторы между Абескунским (Каспийским) морем и дикими морозными степями (т. е. Сибирью — Переводчик), что всюду возникли поля и сады. Тем не менее, сегодня, на пороге своего семидесятилетия, я испытываю жгучий стыд за те семь лет, проведенных в лености, тем более, что это семилетие пришлось на период между тридцатью четырьмя и сорока одним годами моего возраста, период наивысшего расцвета моей физической и духовной мощи.

О, читающий мое жизнеописание, знай же, что в течение тех семи лет я настолько обленился из-за общения с красивыми женщинами и употребления изысканной пищи, что больше не упражнялся в фехтовании, стрельбе из лука и метании копья. Я благодарю Аллаха за то, что в течение тех семи лет, посвященных плотским утехам, он не позволил мне забыть о необходимости строгого следования религиозным предписаниям и потому, я всегда своевременно совершал намаз, а во время месяца поста воздерживался от пищи, и никогда не случалось такого, чтобы солнце взошло и застало меня нечистым (т. е. неумытым, спящим). И тем не менее, вспоминая о тех семи годах, я испытываю чувство неописуемого стыда и раскаяния за свои вожделения, ибо я зря растратил целых семь лет лучшей поры своей жизни, принеся драгоценное время в жертву плотским утехам.

Есл: бы в ту попу, когда меня одолела лень, на Маверанчахр напал достаточно сильный враг, ему возможно удалось бы захватить мой престол, и умертвить меня самого. Я, будучи еще и учёным мужем, прочитавшим множество книг, знаю, что во всем мире, все цари и правители, нашедшие свою смерть от рук своих врагов, еще до своей гибели становились жертвами сладострастия, неги и лености. Тогда как правитель, не позволивший лени одолеть его, изнуряющий свое тело упорным трудом, проводящий всё свое время верхом на скакуне, целыми днями упражняющийся в сабельной рубке, стрельбе из лука и метании копья, постоянно заботящийся о состоянии своего войска, никогда не будет побежден врагом.

Дети и внуки мои, будьте бдительны, ибо бедой для правителей оборачиваются сладострастие и красивые женщины, никогда не подпадайте под их власть, для мужчины достаточно побыть с женщиной один лишь раз в неделю, преступать тот предел означает приверженность к сладострастию и неумение беречь отпущенные тебе жизненные силы. Спустя семь лет праздного времяпровождения, как-то я взял и вынул из ножен свою боевую саблю, которая будучи без ножен весила 1200 мискалей.

Помахав ею, я почувствовал, что моей руке тяжело, переместив клинок в левую руку, я почувствовал еще большую тяжесть.

А ведь семь лет назад эта сабля ощущалась в руке как легковесная деревянная палочка, и я с утра до вечера на поле битвы неустанно махал той тяжелой саблей, беря ее в каждую из обеих рук, не чувствуя никакой усталости. Тяжкий вздох вырвался из глубин моей души, и я понял, что именно развлечения истощали мои силы, и что истинным бедствием для мужчины является времяпровождение с красивыми, душистыми и нежными женщинами.

Надо сказать, что помимо развлечений и удовлетворения страсти с женщинами, развитию лени способствовало и то, что моя левая нога была покалечена.

Как я уже упоминал, после Ташкентской битвы я был ранен в колено, однако меня не взяла гангрена, и нога не почернела, но после выздоровления я стал хромать на левую ногу. И поскольку я уже не мог, как прежде прыгать и скакать, я утратил ловкость, и во мне возникла склонность к лени.

В гот день, когда я почувствовал, что сабля в моей руке кажется необычайно тяжелой, я сурово осудив себя, сказал: «О приверженец телесных радостей, даже охромев на одну ногу и не будучи в состоянии бегать и прыгать с прежней ловкостью, ты имеешь безупречные руки и плечи! Так почему же ты прекратил заниматься фехтованием, стрельбой из лука, остальными воинскими упражнениями. О, забывчивый, разве ты не помнишь, что те, кого ты погубил, прибирая к рукам их царства и владения, были к тому времени людьми уже утратившими своё мастерство сабельного боя и меткой стрельбы из лука, они отстранились от управления своим войском, держали его в бездеятельности, в результате чего и стала возможной твоя победа над ними. Неужели все твои старания в жизни сводятся лишь к тому, чтобы подобно животному быть озабоченным лишь тем, чтобы поесть и поспать, не стараясь завоевать хотя бы десятую часть пространств, завоеванных твоим славным предком Чингиз-ханом. Куда подевались устремления поры твоей юности?… Куда подевались те обязательства, что накладывал ты на себя, говоря, что завоюешь весь мир и, что по всему миру распространишь единую монету (т. е. денежную единицу), и что это будет твоя монета, и что весь мир будет управляться, будучи подвластным лишь одной Лесе (то есть закону) и это будет твоя Леса».

Настолько были те угрызения, что тотчас же я решил покончить со спокойной жизнью и первым условием для себя я поставил — выехать из Самарканда, подальше от всех своих красивых женщин, жить за городом, в степи. Я велел я привести моего коня и сказал, чтобы разбили лагерь в местности, расположенной в шести фарсангах от Самарканда.

Когда доехал я до того места, лагерь еще не был разбит, и я, воздев руки к небу, сказал: «Аллах всемогущий, будь же свидетелем, я обязуюсь с нынешнего дня не общаться более с женщиной, разве, что воротясь с поля битвы и, то, один лишь раз в неделю. Так же обязуюсь с сегодняшнего дня, пока живу в этом мире — воздерживаться от лени и не пропускать ни одного дня без того, чтобы не заниматься упражнениями по воинскому искусству и не предаваться отдыху, разве что, в перерывах между двумя очередными битвами, да и то в течение короткого промежутка времени. Так же обязуюсь, что постоянным местом моего проживания будет военный лагерь, и я не буду вступать в пределы города, разве что, в случае настоятельной на то необходимости».

С того дня по нынешний минуло тридцать лет, и я все это время провел в степи и не вступал в городские пределы без крайней на то необходимости. На протяжении этих тридцати лет, насколько возможно, я избегал общения с молодыми женщинами. В иные годы, даже зимнее время я проводил в степи, и сколько раз случалось, что, встав рано на рассвете, чтобы совершить предутреннюю молитву, я видел, что вся степь вокруг белым-бела от выпавшего снега. Помню, как однажды утром, по окончании намаза, когда рассвело и в моей юрте начали собираться мои приближенные, я вытащил из своего кармана полную пригоршню золотых монет и сказал им, что эти монеты достанутся тому, кто назовет аят из Корана, в котором имеется упоминание о белом снеге. Поскольку в тот день вся степь была покрыта белым снегом, все наши разговоры неизбежно сводились к именно той теме. Мои приближенные разошлись по своим юртам и все, кто имел с собою Коран, положив его перед собой начали усиленно искать аят, в котором имелось бы упоминание о снеге. Я же, помнивший весь Коран наизусть, знал, что в Божественной этой книге не упоминают ни слова, о снеге, так как в Аравии не выпадает снега. Однако желал я знать, насколько сведущи мои приближенные в содержании Божественной Книги.

После полудня собрал я их и сказал: «Если бы вы читали Коран, то знали бы, что в нем нет упоминания о снеге». В ответ на то мой старший сын молвил: «О, повелитель, тогда почему же Аллах изрек в Коране: «Нет ничего мокрого или сухого, о котором не упоминалось бы в истинно Священной Книге».

Я ответил: «Дитя мое, науку Корана следует постичь с тем, чтобы суметь познать смысл аятов Корана. Аяты Корана — это слова Божьи. Господь сам говорит в Коране, что понимание смысла некоторых из его изречений доступно не каждому, разве что тем людям, которые учились и намеренно готовили себя к пониманию смысла слова Божьего. И истинно Священная Книга состит из совокупности содержаний аятов Корана, смысл одних из которых ясен, а смысл других — нет. И силой науки следует стараться постигнуть их, и если человек читает Коран таким образом, что ему удается понимание скрытого смысла его аятов, он поймет, что нет на свете такой вещи, предмета или явления, о котором не упоминалось бы в Коране».

Всемогущий Господь говорит: «Нет ничего мокрого или сухого, о котором не упоминалось бы в истинно Священной Книге», но не говорит: «в Коране.»., то есть не употребляет других эпитетов (Священной Книги). Аллах потому употребил слова «истинно Священная Книга», чтобы дать нам понять, что он имеет в виду тайный смысл содержания аятов Корана, для постижения которых следует проникать, внедряться в саму их суть, чтобы для нас стал ясен их внутренний смысл».

Когда в Дамаске ко мне пришел ибн Халдун, я повторил ему эти же слова. Он так обрадовался и настолько остался доволен, что поцеловав мою руку, сказал: «О, Повелитель, до нынешнего дня не встречал я человека, который сумел бы настолько совершенно истолковать содержание данного аята Божественной книги».