Глава 3 Обстрел

В своих снах Витя уже ушёл в ту безмерную глубину степи, где запахи трав и ветер, а также свет солнца и звёзд сливались в единое целое…

Но вдруг точно плеть ударила и разбила хрупкую красоту!

И вновь ударила, прогоняя остатки сна, эта плеть.

Витя резко приподнялся, и тут же вздрогнула земля. За месяцы войны юноша уже достаточно привык к таким вот толчкам земли. Это рвали, ранили мирную землю снаряды.

И уже слышался сильный, но вместе с тем пришедший через усилие воли к спокойствию голос их командира Ивана Михайловича Яковенко:

— Тихо, товарищи. Соблюдать спокойствие. Бьют издали…

Витя, а следом за ним и Иосиф Кузьмич выбрались из шалашика. Уже никто не спал. В считанные секунды партизаны собрались, и были при оружии, готовые к бою.

Иосиф Кузьмич говорил, обращаясь главным образом к Вите, который стоял рядом с ним:

— Я же говорил — миномёты у карателей были…

Тут командир одной из групп, Рыбалко, произнёс:

— Судя по звукам, бьют не только из миномётов, но и из более серьёзных орудий…

— Наверное, и пушки подвезли, — с тяжёлым вздохом поведал Иосиф Кузьмич.

Вновь бабахнуло, но на этот раз на значительном отдалении. Тогда Яковенко сказал:

— Значит так, товарищи. Нашей дислокации они знать не могут. И, стало быть, бьют наугад, по всему Паньковскому лесу. И хотя, конечно, лес этот не так велик, как раньше ожидалось, а всё ж вероятность того, что именно нас накроют — и того меньше…

Партизаны стояли с напряжёнными лицами… слушали… ждали…

И вновь эхом прокатился среди частых древесных стволов отдалённый разрыв…

Теперь все понимали, что немцы стреляли наугад. Конечно, от этого можно было испытать некоторое облегчение, но всё же окончательно избавиться от постоянного напряжения было невозможно.

Пусть шанс попаданья вражьего снаряда был ничтожно мал, но всё же такой шанс был. И немцы не даром тратили свои снаряды — это была, в первую очередь, психологическая атака…

Прошло несколько минут, и за эти минуты ещё несколько раз содрогнулся Паньковский лес, а вместе с лесом — и некоторые из партизан.

А время было совсем раннее: обстрел Паньковского леса начался в 5 часов утра 6 августа 1942 года.

Комиссар отряда Михаил Третьякевич произнёс:

— Значит так, товарищи бойцы. Мы продолжаем обычную нашу деятельность. То есть, мы пока что никуда не отступаем. Мы готовимся к новым диверсиям, и к агитационной деятельности.

Затем рядом собрались два брата Третьякевичи: Витя и Михаил, а также и отец их.

Иосиф Кузьмич говорил:

— Ну что ж, дорогие вы мои. Поведал я вас, а теперь пора и расставаться, и топать мне обратно, в Ворошиловград. А то ведь мать волноваться будет…

Тогда Витя проговорил:

— Да, конечно. Ты маме передай, что всё у нас хорошо, не бедствуем, и волноваться за нас совершенно нечего. Вот как немчуру прогоним, так вернёмся, и заживём так же хорошо, как и прежде жили.

А Михаил добавил:

— И пропитания у нас достаточно, и одежда вся хорошая, никто не болеет — так ей скажи. До Донца, кстати, вместе пойдём. Надо на берег противоположный поглядеть, да обстановку оценить…

* * *

Через несколько минут быстрого хода, Третьякевичи уже вышли к берегу.

Перед ними, блеща бессчетными золотыми светлячками солнца, нёс свои воды Донец. И так хотелось искупаться в этой пронизанным небесным светом водице, порыбачить, а потом и ухи сварить, таким это желание казалось естественным, так пододвигала к этому сама успокоенная, с белыми, пушистыми и светлейшими облачками в небе, и мягким шелестов листьев природа, что постоянная напряжённая мысль о войне, о надобности бороться, уничтожать — казалась совершенно противоестественной, и уже сам дух отгонял это военное чувствование…

Но вот опять бабахнула вражья артиллерия, и вскоре отозвался Паньковский лес протестующем воплем поваленного дерева.

И уже насторожённые залегли Третьякевичи в прибрежных кустах, и из-за них зорко наблюдали за противоположным берегом.

И увидели: там суетились фрицы. Несколько больших подвод стояли у противоположного берега, и с них раздетые по пояс вражьи солдаты сгружали привезённые откуда-то издалека широкие и вытянутые брёвна.

Ещё несколько автоматчиков стояли поблизости, курили, часто сплёвывали, и разговаривали так громко, что отдельные их слова долетали даже и до противоположного берега.

И Витя понимал эти отдельные слова. Ведь до оккупации он посещал курсы немецкого языка. В отряде его назначили переводчиком.

И шестью днями раньше, то есть 1 августа, ему уже доводилось подслушивать немецкую речь. Было это вблизи от Паньковки, куда тогда прибыли немцы человек 50–60. На подступах к хутору поставили пост из 4 человек, который контролировал всё вокруг.

Партизаны решили этот пост уничтожить, но сначала на разведку послали Виктора Третьякевича. Он незамеченным подполз, и слушал, о чём говорят немцы.

А потом партизаны пошли в атаку. Всего было 7 человек, из них двое — братья Третьякевичи. Подошли к фрицам метрам на двадцать, и всё бы прошло без задоринки, но качество их оружия было, прямо скажем, не важное, и у Яковенко и Соболева заели автоматы, так что получались только отдельные выстрелы. Но всё же пост тогда разгромили, а у немцев забрали оружие и документы.

Это была только одна из дерзких выходок партизан, но и её упоминали стоявшие на противоположном берегу Донца автоматчики. Вообще — очень много они бранили лесных патриотов — бранили, и, вместе с тем, побаивались.

Так, например, Витя перевёл следующие слова: «Вот мы здесь сейчас стоим, а они, может быть, в нас с того берега из снайперских винтовок целятся».

А другой фашист произнёс: «Ну, ничего. Как только мы наведём переправу, всё переменится. Мы войдём в лес и перебьём всех их. А тех кого не убьём сразу — потом повесим».

Виктор перевёл эти, и некоторые другие реплики, опуская, впрочем, часто встречающуюся брань.

— То, что они переправу налаживают — это, конечно, скверно, — процедил сквозь зубы, Михаил, — Но ничего… до конца они её не разрушат.

Тут Иосиф Кузьмич приподнялся, и молвил:

— Ну, что то мы здесь залежались А мне, конечно, не в этом месте придётся переплывать…

— Ничего, папа, мы тебя проводим, — заверил его Витя.

* * *

Начавшийся утром 6 августа обстрел Паньковского леса шёл уже беспрерывно. Действительно — местные партизаны сумели крепко досадить фашистам, и те любыми средствами решили выжить их из этих лесов.

Новые и новые заряды, как миномётные, так и от крупной артиллерии рвались по лесу. Ни один из этих зарядов ещё не накрыл партизанский лагерь, но один раз рвануло так близко, что партизаны видели и сам взрыв, и как накренилась потом, но не рухнула, зацепившись за ветви соседних деревьев, сосна.

К сожалению, не все в отряде были дисциплинированы настолько, чтобы беспрекословно слушаться своего командира. Ведь они и не были военными людьми, а простыми тружениками, иногда с чрезмерной поспешностью набранные для борьбы…

И, когда Михаил и Виктор Третьякевичи, проводив отца, вернулись к лесному лагерю то, прежде всего, услышали напряжённые голоса Ивана Михайловича Яковенко и Сивиронова.

Этот Сивиронов, не плохой, в сущности человек, командовал своим отрядом, в котором, насчитывалось до полусотни бойцов. 1 августа, во время операции у хутора Паньковка, подвода Сивиронова наскочила на немцев, завязалась перестрелка, но у партизан обошлось без потерь.

Вот тогда два партизанских отряда и встретились. Решили действовать сообща, ведь, сложенные вместе — это уже семь десятков бойцов, силёнка, конечно не достаточная, чтобы всю вражью армию разгромить, но существенно досадить врагу они смогли.

И вот теперь Сивиронов говорил очень громко — едва ли даже не кричал:

— А я ещё раз говорю: самое разумное — это идти за Лисичанск, в Кременские леса…

Братья Третьякевичи подошли, и увидели, что рядом с командирами стоят и простые партизаны. Некоторые из них поддержали Сивиронова. Слышались их голоса:

— Верно Сивиронов говорит: нечего тут сидеть… От немца теперь спасу не будет!

Но Яковенко произнёс спокойно, и, вместе с тем, так громко, что каждый его услышал:

— Мы имеем задание действовать здесь, и никуда не уйдём.

Сивиронов посмотрел на него, покачал головой, вздохнул, и произнёс:

— Ну что ж. Твоё право. Ты командир, а я своих людей увожу.

Не прошло и получаса, как люди Сивиронова собрались и ушли. И так печально стало! Так, сразу уменьшились их силы. Казалось, что партизаны Сивиронова не просто ушли, а погибли в тяжёлом бою.

Теперь их осталось чуть больше 20 человек…

Яковенко пытался выглядеть бодро и говорить. Вот подозвал Михаила Третьякевича, и сказал:

— Сейчас не время раскисать. Продолжим нашу агитацию, среди населения. Пускай немцы знают, что им не удалось нас запугать, и мы всё так же активны. Надо составить очередную листовку. Займись-ка этим, товарищ комиссар…

Вскоре Михаил и Виктор Третьякевичи сидели друг напротив друга на пеньках, и общими интеллектуальными усилиями составляли очередную листовку.

И под грохот рвущих лес снарядов получился сильный текст, некоторые выдержки из которого приводятся ниже:

«Дорогие наши ворошиловградцы! Мы, коммунисты-подпольщики, обращаемся к вам: не верьте лживой фашистской пропаганде… Банда Гитлера пытается убедить вас, что они разгромили Красную армию… Недалек час, когда Красная Армия перейдёт в наступление и освободит наш славный город…


Подпольный горком партии».

Загрузка...