Здравствуй, Аннабелль

34. Это я

8 лет назад.

Иногда Аннабелль хотелось исчезнуть. По щелчку пальцев.

В десять лет — Аннабелль мечтала стать доктором, в тринадцать — думала о том, что неплохо было бы купить собаку, а в семнадцать — мечтала не существовать совсем. В один момент, мир стал слишком враждебен, но она точно знала, что семнадцать лет — не возраст для страданий.

Аннабелль лежала в ванной целый час. Тёплая вода помогала расслабиться и согреться. Разговор с мамой дал понять: поддержки ждать от нее нельзя, родители с удовольствием смотрели только на взлёты, падения никому не нужны. Со дна придется выбираться самостоятельно.

— Аннабелль, открой! — сказала Лилиан, постучавшись в дверь.

Девушка окунулась в воду с головой, дав себе секунду на передышку.

— Ты сказала, что не хочешь меня видеть, — ответила девушка, — а теперь стучишь. Я не буду открывать, я не клоун.

— Бабушке открой, пожалуйста!

Голос бабушки Валери заставил Аннабелль вздрогнуть.

— Оставьте меня в покое, дайте расслабиться!

— Через пятнадцать минут ждём тебя внизу, на кухне, — строго сказала Валери.

— Я сейчас тут утоплюсь, — отшутилась девушка, — не хочу никуда идти.

Выбравшись из ванной, девушка надела пижаму, испачкав рукав кровью. Аннабелль посмотрела на пол ванной комнаты. На нем валялись осколки зеркала. Рука ныла от соприкосновения с тканью. Аннабелль подула на нее, открыла дверь, перед которой собралась вся семья. Эмметт стоял, опираясь о стену, скрестив руки на груди. Лилиан склонила голову на плечо своей матери, ожидая, пока Аннабелль все-таки образумится.

— Что произошло с зеркалом? Напрочь из рук выбилась? — закричала Лилиан, увидев жалкое зрелище на полу. — С ума совсем сошла?

— Да, Лилиан, а до этого было не ясно? — съязвил Эмметт.

— Отлично, юная леди. Иди, переодевайся и ждем тебя на кухне, — строго сказала Валери и оглядела внучку, — Эмметт, Лили — идите вниз, мы поговорим. Потом уберёте осколки, бог ты мой!

Проводя родителей взглядом, Белль почувствовала, как краснеют щеки. Она не врала бабушке и не собиралась.

— Что с рукой?

— Я разбила зеркало, потому что ненавижу все это. Потому что я уродина, — сквозь слёзы, проговорила девушка.

Миссис Морган прочистила горло, слегка ссутулилась, думая о словах, сказанных ребенком. От слез лицо Аннабелль отекло, тушь размазалась, с волосами творилось непонятное, полотенце было испачкано кровавыми пятнами. Истощала, осунулась, побледнела.

— Дорогая, обработала руку перекисью? Нам лучше пойти в твою комнату, без родителей. Давай-ка, обработай, пойдём! — заботливо сказала Валери.

— Что ты хочешь, ба?

— Поговорить.

Бабушка ушла в комнату к девушке, открыла дверь и ужаснулась беспорядку. Аннабелль давно не убиралась: пыль, крошки от еды, грязное постельное белье и раскиданная повсюду одежда. Стойкий запах сигарет, и бычки, скопившиеся на подоконнике, видимо, собранные матерью вместе. В последнее время, Морган не сильно старалась скрыть факт того, что курит.

— Бабушка, у меня не было времени убраться, извини. Я не знала, что ты приедешь, — виноватым тоном произнесла Белль.

— Нужно убираться не только в случае моего приезда, а хотя бы раз в неделю. Аннабелль, что с тобой? Ты сама не своя. Пожалей хотя бы родителей. У них сейчас жизнь — не сладкий сон, они ходят к психологу. Лилиан старается распределять работу так, чтобы приходить домой раньше. Сейчас ты ясно сказала — у тебя нет времени на уборку, дорогая, сегодня родители распечатали твой табель оценок, оценки отвратительны. Я переспросила — твои ли они вообще? — начала разговор Валери.

Аннабелль вздохнула и этот вздох, кажется, услышали в соседнем доме. С одной стороны, стало легче, больше нечего скрывать, с другой — стыд, один сплошной стыд. Девушка безумно хотела перевести тему, но не смогла. Бабушка была настроена решительно. Морган ей совсем не звонила, ни разу за последние пару месяцев, а теперь хотела доброты и сочувствия.

— Им не до меня. Они только ругались, ругались и ругались. Один раз папа, зная, что занятия отменили — послал меня в школу только для того, чтобы спокойно ругаться с мамой. Я промокла, простыла. В школе начались проблемы, но я побоялась сказать родителям, — ссутулившись, призналась Аннабелль.

Она поёжилась на месте, ощутив строгий взгляд бабушки.

— Почему ты ничего не сказала? Они бы помогли.

— Нет. Не помогли бы. Они только орут. Особенно отец.

— Ужас! Как пахнет сигаретами! Открой окно! Когда тяжело, необходимо просить помощь. Люди не всегда видят чужие проблемы. И зачем куришь? Испортишь легкие, — скрестила руки на груди Валери.

Аннабелль принялась дергать край пижамной кофты, стараясь успокоиться. Зачем она начала курить? Она не могла ответить на такой вопрос внятно. Начала, потому что Доминик рядом курил, и ей захотелось попробовать. Попробовала и не смогла бросить. Успокаивала нервы.

— Не знаю, — глухим голосом произнесла она, — просто.

Бабушка усмехнулась, проведя по пыльной поверхности письменного стола.

— Лучше бы ты делала домашнее задание вовремя, и шла гулять. Почему бы тебе не завести новых друзей? В школе наверняка есть хорошие ребята.

— Я не хочу ни с кем разговаривать, дружить тоже ни с кем не хочу. Они все уходят потом, а мне переживать это.

— Так жизнь проходит. Одни люди задерживаются, другие — нет. Никого не привяжешь к себе.

— Бабушка, просто скажи, что ты от меня хочешь? — одарив женщину тяжёлым взглядом, спросила Белль.

Валери покачала головой.

— Вернись в себя. Мы тебя любим и ждём, — неожиданно тонким голосом сказала она, — потому что девушка, стоящая передо мной — явно не моя внучка.

У Морган внутри все сжалось внутри.

— А кто я тогда? Если не твоя внучка.

Валери пожала плечами.

— Истеричная девица — очень эгоистичная и нервная.

— Я? Эгоистичная и нервная? Я всегда думала о других. О Уильяме, о маме, о папе, о Ронане…И где все теперь? У меня разве кто-то есть?

— Я есть, папа есть, мама. Мы беспокоимся о тебе, может и не так, как ты этого хочешь. Мы рядом.

— Нет, — пожала плечами Аннабелль, — нет. Вы себя спасаете, ты не видишь?

— Мы тебя спасаем, пока не натворила глупостей.

— Меня не надо спасать, все. Уже сама себя спасла.

Валери попыталась прижать ее к себе, но девушка не позволила. В одночасье стали так противны все эти разговоры о том, почему Аннабелль изменилась, почему больше никого к себе не подпускала. Потому что даже, когда разбилось сердце на тысячу осколков, мама больше переживала за разбитое зеркало. Семье ведь правда было безразлично, что на самом деле с ней происходило.

— Точно, эгоистка, — нараспев сказала бабушка.

Изумлённо хватая воздух ртом, Белль рассмеялась. Девушка, которая вечно переживала обо всем и всех, получилась «эгоисткой». Где она допустила ошибку? Где обожглась? Бабушка не оставляла в покое ее до полуночи, рассказывая истории своих подруг из молодости. А затем попросила познакомить Адама с семьей, но Белль отказала. Она больше никогда не впустит их в личную жизнь.

На следующий день, Аннабелль решилась на то, что никогда раньше не делала. Она провела в салоне почти весь день и отдала почти все скопленные деньги, но не пожалела ни на минуту. Взгляд зелёных глаз вцепился в новое отражение. Она едва себя узнавала — да и к лучшему. Так девушка стала выглядеть куда эффектнее. Из отражения на нее смотрела светловолосая девушка с коротким, едва достающим до подбородка, каре. Прядки у лица были розовыми, как она и хотела. В голове свился клубок мыслей о том, как отреагирует мать, возненавидит бабушка, и в голове уже звучали слова о ее негодности. Да, ей обязательно влетит, может быть, ее запрут дома до конца жизни, но радость от перемен превосходила страх любых ограничений. Настоящее счастье, она осознавала, нельзя достичь, следуя чужим ожиданиям. Следующим этапом были внутренние перемены.

«Так я хотя бы буду собой».

Такой она была. Взрывной, немного сумасшедшей, свободолюбивой, игривой. Сделав фотографию в зеркало, Аннабелль отправила ее Доминику. Он точно скажет ей правду — без лукавства и прикрас.

Доминик ответил почти мгновенно:

«Выглядишь нереально! Та самая неформалка с крутой вечеринки»

Стиснув зубы, собрав волю в кулак, Белль пошла домой. Живот скрутило, сжало так, будто кто-то отжимал желудок двумя руками. По коже пробежался неприятный холодок, предчувствие, что ничего хорошего ей не сулило. Мать, сидящая на диване, залипнув в очередное телешоу, обернулась и прикрыла рот рукой. Ее лицо отчего-то стало выглядеть настолько комично, что девушка едва сдержала смешок. Ей показалось, будто ее волосы встали дыбом — темные кудри почти заплясали. И не мудрено, в последнее время в доме атмосфера была более чем наэлектризована.

— Господи, что за вид, Аннабелль? — возмутилась Лилиан.

— Захотела так. Вот так я теперь выгляжу, — заявила Аннабелль.

Женщина тяжело вздохнула, кинув взгляд на сердечные капли, стоявшие на столе. Вечная отрада и любимый напиток, заменивший вино.

— Опять устраиваешь домашнюю революцию? Разве ты не понимаешь, что нельзя так делать?

— У тебя всегда только: так нельзя. Я устала от этой серости, от скандалов, от дурацких запретов. Я жила так, как вы хотели. Выглядела так, как вы хотели. Я не знала, кто я, — вспылила девушка.

— Безвкусица такая.

— Естественно, я же хорошая девочка, а хорошие девочки не могут выглядеть так, как им хочется? — развела руками Аннабелль.

— Белль, перестань, ты преувеличиваешь. Проветрись. У тебя ведь были такие красивые длинные волосы! А цвет? Цвет какой…Что теперь? Ты на кого похожа?

— Можешь ещё запереть меня дома? В наказание.

Лилиан ухмыльнулась.

— Нет, этого делать я не буду. Если я запру тебя дома, боюсь, с твоей фантазией, ты прокопаешь туннель из комнаты под землей, выберешься оттуда и побежишь.

— Это ты верно подметила, давно задумывалась о чёрном выходе в доме, — отшутилась девушка.

— Садись исправлять оценки. Мы вчера посмотрели в твой табель и чуть не упали.

— А какой смысл? Умнее тебя я не буду.

— Убирайся дома тогда, хоть какая-то польза должна быть, — попросила Лилиан, указав на ведро и тряпку в углу дома, — в понедельник я запишу тебя к психологу, и не отнекивайся. Ты пошла в своего, — выделила это слово особенно, — папочку. Он тоже не считал нужным заботиться о ком-то, поэтому ты осталась на моем горбу, а он отжигает с молодухой. Могла бы помочь мне, но не обошлось без твоих оговорок. И поблагодарить.

— Спасибо за то, что кормишь. И даешь деньги на обеды в школу. Я отказывалась от этого, но ты настояла. Помнишь? Я тебе сказала, что не буду брать, потому что ты меня упрекнешь меня в этом, — объяснила Аннабелль, вытащив из кармана несколько центов.

— Ты такая же, как твой отец, — сказала Лилиан.

Глаза Аннабелль наполнились слезами.

— Знаешь, что, мама? Вселенная бы схлопнулась, если сейчас бы ты этого не сказала. Знаешь, что, я поняла? Когда я была маленькой, я была удобной. Верти как хочешь, заставляй, учи и одевай во что хочешь. Теперь я повзрослела и что случилось? Я вижу какой ты человек, ты ни с кем не можешь наладить общий язык, даже со своим мужем. Я вижу, что ты пропадаешь на работе, потому что с семьей тебе тяжело. Я ненавижу тебя, мама, — с нескрываемой злостью прокричала Аннабелль, — и ещё больше, я ненавижу своего отца.

— Выйди вон, пожалуйста. Прогуляйся. Хватит тебя на сегодня, ты превратилась в чудовище, — покачав головой, проговорила Лилиан, едва сумев сдержать поток слез.

— С превеликим удовольствием, — огрызнулась Аннабелль, — лучше бы я сюда никогда не возвращалась.

Морган заранее знала исход этого разговора. Надев куртку и наушники, Аннабелль вышла из дома, громко хлопнув дверью. Она всей душой возненавидела это здание, отделанное синим сайдингом с металлической крышей. Кто только придумал его таким было неясно, но Аннабелль явно считала его безвкусным и совершенно уродским. Как изнутри, так и снаружи.

Она могла часами наматывать круги по городу летом, но с каждым холодным днём, становилось труднее гулять. На телефоне — сотни фотографий и песен, которые спасали. Рассматривая изображения, девушка впадала в ностальгию. Картинки, над которыми время неподвластно: в них ни печали, ни забот. Вечное детство, покой и несомненная вера в будущее и мечты. Они с родителями часто ездили в парк аттракционов, на ярмарки, фестивали, заполненные забавными конкурсами, тирами и нелепыми призами в виде резиновых утят, плюшевых мишек и огромных надувных шаров. Аннабелль верила в сказки, которые мама читала на ночь. С возрастом, конечно, обман в них раскрылся. Аннабелль стала реалистом, практичной отличней и большим грузом с секретами за спиной, и она так нуждалась в человеке, способном ее понять.

Доехав на метро до самого любимого квартала, девушка знала, где ей можно укрыться хотя бы ненадолго. Промокшая и замёрзшая, она накинула капюшон и написала сообщение всего с двумя словами. Этих слов всегда было достаточно, чтобы нужный человек пришёл и исправил ситуацию. По крайней мере, постарался исправить. Ей почти не приходилось его ждать, от силы, десять минут. Она вгляделась вдаль и заметила долговязую мужскую фигуру, спешившую к ней с зонтиком в руках. Он улыбался так тепло, что нельзя было не согреться.

— Вы опять начали? — спросил он, раскрывая зонтик над ее головой. — Ты простынешь.

— Мне плевать, — рассмеялась Аннабелль, — зато я теперь сво-бод-на.

— Маленькая дурочка. Что на этот раз?

Аннабелль сняла капюшон. Адам усмехнулся, проведя рукой по волосам подружки. Девушка не поняла понравилось ли ему, но на секунду, ей показалось, что он был против таких экстравагантных решений.

— Я давно хотела этого, — сказала она, — пойму, если не понравится.

— Это очень непривычно, — сказал Адам, — ты сильно изменилась с нашей первой встречи, Рапунцель.

Адам Клэман. Спасатель. Первая любовь, от которой в животе расплодились тысячи бабочек. Вернее, бабочек Аннабелль не любила, она вообще не переносила насекомых. Расплодились тысячи маленьких птичек, щекочущих ее изнутри. Она тогда ещё не знала, что ни бабочки, ни птички, ни животный мир в целом не являлись признаком любви. Все это лишь предупреждало девушку о грядущей опасности. Птички, бабочки — знаки предупреждения.

— Я буду считать дни до выпускного, — сказала Аннабелль, подтирая следы от туши под глазами.

— Дома совсем худо? — холодно спросил Адам.

— Хуже некуда, но я не сдаюсь, — заверила его девушка, — скоро конец. С этого дня, мне официально плевать!

— А я вот жду, пока ты вырастешь и повзрослеешь, Аннабелль. Потому что взрослые люди так болезненно не реагируют на проблемы других людей.

Морган покачала головой.

— Я просто хочу, чтобы меня любили, — сказала она, — даже если я чудовище, как сказала мама.

— Никакое ты не чудовище. Ты — моя глупышка, — сказал Адам.

Аннабелль прижалась к нему, ведь его тепло и объятия казались самой надежной опорой в этом мире. Морган почувствовала, как слезы стекают по ее щекам, но она не стала их скрывать.