Здравствуй, Аннабелль

46. Искусство жить

Наше время

В тот вечер Аннабелль не хотела возвращаться к Ронану. Впервые. Впервые она сморщилась, вспомнив его имя и сцену в театре. Даже идеальные люди способны вызывать отвращение. Что уж там, простым смертным. Аннабелль иногда задумывалась — а какие у Ронана недостатки? Ведь когда находишься долго в отношениях с человеком, невольно об этом задумываешься, розовые очки разбиваются. И идеальный человек превращается в обычного мужчину со слабостями.

Поздним вечером она бродила по городу одна. На экране телефона высветилось новое уведомление. Морган без интереса взглянула, текст сообщения заставил девушку вернуться к нему. Картину купили. Ее картину купили. За ту стоимость, которая была ей заявлена, ни центом меньше. Она судорожно перешла по ссылке и убедилась — да, у картины появился новый хозяин, некий Педро. Он написал сообщение о том, что картина показалась ему гениальной и отождествляла образ неразделенной любви юной девушки и взрослого мужчины, который воспринимал ее лишь как сексуальный объект. Аннабелль, конечно, писала работу, закладывая другой смысл, и была удивлена тому, как покупатель растолковал все иначе.

— Сбылась мечта идиотки, — сказала она вслух тихо, — спустя десять лет.

На радостях Аннабелль выскребла из сумки мелочь и радостно протянула ее уличной торговке в обмен на букет нежнкупила букет нежно — желтых цветов у уличной торговки, и быстрым шагом направилась к Ронану. Теперь-то была мотивация вернуться. Показать, что она может позаботиться о себе, что она не собиралась наживаться на нем, что она способна на многое. Но в ту же минуту Аннабелль чувствовала себя маленькой девочкой, обижающейся на разные глупости. Разве Рон когда-то желал ей плохого? Разве Рон не имеет прав на эмоции? Разве ему не может стать горько или обидно?

Бедный Ронан.

Аннабелль, наверное, не любила его. Она вообще никого не любила, даже себя. Аннабелль не умела любить, и могла бы прожить остаток дней, перебиваясь случайными связями. Может так случилось, что Ронан оказался в ее жизни неслучайно — он учил ее любить, а потом устал, потому что отдавать и получать ничего в ответ — неблагодарная работа.

И вот она с этими цветами. Жалкая. Расставалась с мыслями о счастье.

Ронан был дома. Аннабелль не знала забегал ли он куда-то еще после театра, но судя по раскиданным вещам и осколкам вазы, он не терял времени зря. Открыв девушке дверь, он впустил ее, небрежно подтолкнув вперед.

— Вернулась, — сказал он, — где ж тебя носило весь вечер?

Она взглянула на Ронана — все ещё мрачного. Мужчина стоял, рукой опираясь о плательный шкаф: рубашка расстегнута, волосы взъерошены, а глаза до безумия мутные, как запотевшее стекло. Сжавшись, девушка попятилась назад. От Воттерса-Кляйна пахло алкоголем.

— Ронан, ты выпил? — предположила Аннабелль. — Нужно выспаться. Давай ты выспишься, и мы поговорим завтра.

— А можно было пережить сегодняшний день трезвым? — развёл руками Воттерс — Кляйн.

— Ты в театре устроил сцены похлеще, чем Шекспир написал.

— Мы, — помотал он головой, — мы с тобой еще дома, перед выходом начали отношения выяснять.

Аннабелль усмехнулась.

— Да о чем ты говоришь? — недоумевала Аннабелль. — Ты как будто не с той ноги встал.

— Я сегодня сильно удивился. И не понял, почему ты продолжила отношения с человеком, который тебя ни во что не ставил. И почему, когда тебе предлагают гораздо лучшее, ты еще выбираешь между ним и мной. Я не знаю, Белль, это сводит с ума.

— Ох, черт. Так это из-за Адама. Ты ревнуешь.

Ронан сунул руки в карманы, склонив голову.

— Не ревную. Пытаюсь понять. Как же сложно тебя любить. Адам превратил тебя в удобную живую игрушку, и теперь смотрю на тебя. Как ты стала. Куда он позовет, туда и бежишь.

— Да перестань, — прошептала Аннабелль, — пожалуйста.

Ронан покачал головой. Аннабелль не могла поверить своим глазам — за секунду спокойный, рассудительный Ронан говорил такие вещи.

— Адам делал тебе больно десять лет, а ты возвращалась и возвращалась к нему, и до сих пор, блин, думаешь о нем.

— Ронан, но я ведь, — опустив подбородок, сказала Аннабелль, — я…

— Когда мой младший брат съехал с катушек, а подруга уехала с каким-то придурком в неизвестном направлении. Я сам столько лет ходил к психологу, чтобы выбраться из ночного кошмара — на меня давили все, и я боялся, что кто-то узнает, что я обычный человек. И что любить очень трудно, потому что все, кого я любил, куда-то уходили.

— И что все это значит?

— Что ты за девушка такая? Я никогда так ни перед кем в лепешку не расшибался. Не бегал. Тут уже себя превзошел, — сказал Ронан, понимая плечами. — Что бы я не делал, к Адаму ты прикипела сильнее. Меня не многие вещи ранят, но вот это…Очень сильно. Я люблю тебя, и готов понять, но…

— Но я стою с тобой рядом. Никакого Адама не нет, — не сдерживая слез, прошептала Аннабелль.

— Когда ты плакала, рядом с этой чертовой картиной, я не выдержал. Мне тебя всегда было жаль, и сегодня я сломался, — подойдя к ней сзади, проговорил Воттерс — Кляйн. — Задумался — почему любить так тяжело?

Ронан приобнял девушку сзади, пытаясь успокоить. Аннабелль всхлипывала, от кончиков волос до пят — по телу бегала дрожь.

— Мы с ним никогда не будем чужими. Я ненавижу это, но мы столько пережили вместе. Первая любовь сдвинула мне крышу. Адам — не очень хороший человек, Ронан, и он точно не может тягаться с тобой ни в чем.

— Почему выбираешь его постоянно?

— Как хорошо, что ты никогда не любил никого из-за страха, поэтому ты не поймёшь. Я боялась того дня, когда перестану любить его. Он начал выбивать любовь насильно. Он избил меня так сильно, что вся спина была в синяках. До сих пор, на пояснице есть шрам. Адам изменил с какой-то девочкой с работы, я поняла это и попросила признаться. Он устроил ад в тот день. Господи, как же я тогда…я хотела провалиться под землю. Только бы не верить в то, что он сделал со мной.

Ронан крепче прижал к себе Аннабелль. Девушка плакала бесшумно, только тяжелое дыхание выдавало ее.

— Просто скажи, что ты хочешь, Аннабелль, что ты хочешь теперь, — чуть сипловатым шепотом произнес Ронан.

— Чего я хочу?

— Скажи.

— Я хочу спокойствия, Ронан. Чтобы рядом оказался мужчина, готовый дать спокойствие. Без истерик, игр, споров.

— У нас все получится. Скажи, что останешься, что готова строить отношения, — прошептал в ухо Ронан, перекинув пряди ее волос с одного плеча на другое.

— Я — дура, каких не сыскать. Тебе не надо со мной встречаться.

— Ты так говорила восемь лет назад, когда уезжала. Посмотри, где мы сейчас, снова вместе. Я всегда хочу с тобой быть рядом, просыпаться, засыпать, завтракать какой-нибудь ерундой и смотреть мультики. Мне без разницы, как ты выглядишь или во что одета, ты всегда одинаково прекрасна. Я люблю каждый сантиметр твоего тела, я люблю тебя, Морган, как же ты еще этого не поняла?

— Какой же ты романтик, Воттерс, — сказала Аннабелль, усмехнувшись.

— Да потому что я люблю тебя. Ради Бога, если хочешь уходить — уходи, это твоя жизнь, ты можешь делать все, что угодно. Я говорил. Я никогда не стану держать тебя.

— Если ты так любил, почему не пытался найти все эти годы? — сказала Аннабелль, смахивая слезы.

— Потому что, черт возьми, для меня любовь — это не то, когда привязываешь человека к себе и не даёшь ему дышать.

Перед глазами девушки закружило. Она с трудом сдерживала ураган эмоций. Любовные драмы высосали из неё все соки. Аннабелль закричала, закричала так, будто что-то внутри неё разрывалось. Она устала выбирать, устала отказываться в идиотских треугольниках, и просто хотела спокойной жизни, в которой ни будет сердечных драм. Ронан усадил ее на диван и нежно поцеловал в шею, прижав к себе. В годы, когда жил с Дарсией, парень приноровился затыкать ее рот страстным поцелуем, не давая раскричаться сильнее.

Аннабелль смотрела на него, не говоря ни слова. Напротив — стоял Ронан, ее Ронан, ни чей больше. Высокий, красивый, с подтянутой фигурой, дорогими часами па запястье. С большими добрыми светлыми глазами, которые излучали свет.

— Ты никогда не спрашивал, люблю ли я тебя, — сказала Аннабелль,

— Зачем спрашивать, если я и так знаю ответ на этот вопрос, — усмехнулся он.

— Я люблю тебя.

— И притащила в дом дурацкие желтые цветы. Хотела расстаться?

— Продала картину. Ту самую. Будем считать, что расстаемся с ней.

Ронан похлопал в ладоши.

— Лучшая новость за сегодня. Давай потихоньку избавляться от вещей, которые делают больно.

— Есть еще одна новость. Завтра, — дрожащим голосом сказала Аннабелль, — я собиралась к маме и папе.

— Так, какая умница, им позвонила, — будто свою дочь, похвалил ее Рон, — собираешься на электричке?

Аннабелль кивнула. Скорые поезда шли ежедневно, а утренний, в восемь, как раз позволил бы ей добраться до Торонто к часу дня.

— Заявляюсь к ним, блудная дочь, только толку то? Думаешь, будем общаться после этого? — чуть рассмеявшись, сказала Аннабелль, позволяя Ронану обвить ее талию руками.

— Как раньше — нет, будете лучше. Я в прошлый раз тебе говорил, пусти это на самотёк. Сложится, как сложится. Мне поехать с тобой? Может, если мы «завалимся» вдвоём, будет лучше?

— Нет, — помотала головой Аннабелль, — я сама. Моя мама любит тебя больше, чем меня. Тут и вовсе — раскрутит тебя на автограф.

— Я ей целых два дам, сфотографируюсь, — рассмеялся Ронан, — как хочешь, оставайся тогда на связи. Прости, я обидел тебя сегодня. Очень устал.

— Я и сама не подарок, Рон, — прошептала Аннабелль, — прости. У меня в голове много ерунды.

— Вот поэтому я тебя и полюбил.

Аннабелль не сомкнула глаз той ночью. Она не дала поехать с ней Ронану, потому что все еще думала — оставаться ли с ним, оставаться ли в Монреале или уехать пока не поздно? Она на цыпочках ходила по дому, собираясь. Желтые цветы провалялись на полу целых двенадцать часов, выглядели вяло, но Морган поставила их в вазу. Убрав беспорядок вчерашнего дня, девушка натянула на себя спортивный костюм, закинула в сумку несколько рисованных открыток, «Фауста», и отправилась на вокзал под игравшую «Meds» в наушниках.

Заняв в поезде местечко у окна, девушка разглядывала завораживающие пейзажи Канады. Вдоль железнодорожного полотна простирались бесконечные хвойные леса, кое-где виднелись холодные воды озера Онтарио. Аннабелль сделала музыку в наушниках тише и задремала. Она любила ездить на автобусах, электричках и машинах, но ненавидела самолеты. Объездив столько городов и стран, Аннабелль пришла к выводу, что нет ничего прекраснее родной Канады. Захватывающий вид с Королевской горы по-настоящему захватил ее сердце. Она никогда не была в Торонто. Много читала о нем — таком большом и красивом городе. Как и почему оказались там родители, она слабо понимала, но…

Морган проснулась в момент, когда уже сидела в огромном родительском доме, находившемся чуть поодаль города. Папа с мамой встретили ее на вокзале, забрали, но все это казалось каким-то сном, и очнулась она гораздо позже. Сидя на кухне, девушка рассматривала стену, увешанную тарелочками из разных городов и молчала, потому что не знала, что сказать. Папа и мама сидели напротив. Отец сильно сдал — лицо избороздилось морщинами, а в волосах играла благородная седина. Мама, напротив, посвежела, что-то щебетала про то, что начнёт выращивать цветы и вообще, с папой они собираются поехать в отпуск в Испанию.

— Так вы решили не разводиться? — осторожно спросила Аннабелль.

Она больше всего на свете боялась узнать, что родители развелись, что у неё больше нет семьи.

— Когда ты уехала, — вздохнув, сказала мама, — мы с Эмметтом не смогли расстаться. Он бросил молодую любовницу, я уволилась с работы. Занялась домом, стала совсем кошка, как твой папа говорит.

— Я думала не доживу до такого дня, — рассмеялся Эмметт, — прихожу, она дома, ухожу, она дома. Уютно, чисто, вкусно пахнет.

Аннабелль вскинула бровями.

— Все как ты хотел. Мама — идеальная домохозяйка, да? — съязвила она почти незаметно.

Превратить карьеристку Лилиан в домоседку без амбиций — папа постарался.

— Ты не выскочила замуж за своего…Адама? — спросил он, как будто не расслышав предыдущих слов.

Лилиан фыркнула, услышав знакомое имя.

— Нет, — помотала головой Аннабелль, — нет. Тихая семейная жизнь — не мое, поэтому замуж я, скорее всего, не выйду.

— Мы с Эмметтом без внуков останемся? — сложив руки на груди, спросила Лилиан.

— Мама? Серьезно? Мы восемь лет не виделись, а ты спрашиваешь про детей? — рассмеялась Аннабелль.

— Мы не молоды, тебе все ближе к тридцати. Пора подумать о семье. Или ты, как их, чайлдфри? — вставил свои слова отец.

— О, господи, — вздохнула девушка, улыбнувшись, — я никуда не тороплюсь.

— Мы торопимся. У моих знакомых и друзей есть внуки. Одна ты у нас — сплошное расстройство. Напридумывала себе глупостей и живешь в них, — сказала Лилиан.

— Чем она живет? Ты вообще знаешь? — спросил Эмметт так, как будто Аннабелль не было в этой комнате.

Морган сложила пальцы домиком перед собой. Она думала, как рассказать родителям про переезды из города в город, про заработок картинами, про Адама и его измены. Наконец, как рассказать, что она живет с Ронаном? Знали бы родители хотя бы тридцать процентов ее жизни, выгнали бы из дома. Особенно про поцелуи со случайными мужчинами в барах. О таком мамам не рассказывают.

— Я закончила факультет искусств, стала художником. Зарабатываю на жизнь продажей картин и работами на заказ. Знаю, вы хотели, чтобы я стала важной рыбой в бизнесе, но я ничего в этом не понимаю.

— И? — спросила Лилиан, внимательно слушая дочь.

Аннабелль вздохнула, размешав сахар в чайной чашке.

— Но что еще важно — я соврала. Уехала в Берлин, потом жила в Лондоне и два года провела в Лос — Анджелесе. Для вашего спокойствия — все эти годы, я встречалась с Адамом. Мы хотели пожениться, но решили, что рано.

Эмметт прочистил горло. Он покосился на Лилиан.

— Мда, — сказала женщина, потупив взгляд, — одна новость лучше другой. Эмметт, милый, подай-ка мне мои капли для сердца, они в сумке.

Несколько минут Аннабелль молчала, потому что мама выпила свои сердечные капли.

— И вот закончила ты этот свой факультет рисовашек. Замечательно. На жизнь хватает? Не голодаешь? А то если надо вдруг, мы дадим денег, — поинтересовался отец язвительно.

Девушка вспомнила сумму, которую выставила за последнюю картину, и усмехнулась.

— Люди готовы платить за искусство и платят. Так что, с деньгами все хорошо. Не знаю, откуда такие мысли.

— Хорошие художники должны быть голодными.

— Значит, я плохой художник, папа.

— И ты получается убежала из дома, чтобы картинки рисовать? — снова надавил на девушку отец.

— Будем считать так. На гонорар от последней картины я могу купить машину, если так интересно.

Глаза Лилиан загорелись.

— Это очень-очень хорошо! Пусть это приносит деньги. Остальное — переживём. Как дальше? Останешься в городе?

— Да она врет. Посмотри на нее. Выглядит, как оборванка.

— Не слушай отца. Аннабелль…Ты останешься тут? Хочешь, можешь жить с нами? — ворковала Лилиан.

Аннабелль чувствовала дрожь в теле.

— Я не знаю, — робко произнесла она, — куда захочу поехать. Жизнь одна и самое худшее, что я могу для себя представить, сидеть на одном месте. Может быть, завтра я проснусь с мыслью уехать. Париж, а послезавтра сорваться в Будапешт. Меня ничего не держит, я ни к чему не привязана. Вот оно, настоящее счастье!

— Что ты имеешь? Сомнительное образование, какие-то партаки на руках. Бродяжничаешь, — сказал отец с сияющей самодовольной улыбкой.

— Ну, ты свеженькой выглядишь, видно, здоровая, — сказала мама, — жаль, что худенькая…

Аннабелль вцепилась руками в край толстовки. Восемь лет прошло, а ее родители так и не поняли, что она отдельный человек со своим мнением и картиной мира.

— Татуировки — баловство. Как я была влюблена, сходила с ума и делала их с любимым человеком. Это память. А насчёт учёбы — я закончила один из лучших университетов мира, уж не знаю, стоит ли называть это «сомнительным» образованием, — отчиталась девушка.

Эмметт втянул голову в плечи, будто стараясь спрятаться от дочери. Аннабелль чувствовала слабость в ногах, приросла к месту, не имея возможности уйти. Внешне старалась держаться стойко, этакий усталый боксёр, застрявший на ринге, но внутренний мир сжимался, на него наступили со всех сторон, закрыли весь свет, оставив лишь маленькое окошко надежды.

— А бабушка…Ты знаешь про то, что твоя бабушка Лилиан умерла пару месяцев назад? Почему ты не приехала на похороны? Уильям обещал тебе позвонить, — перевёл тему Эмметт.

Лилиан отвернулась. Плечи ее опустились, а из груди вырвался какой-то сипловатый выдох.

— Да я была. Просто после всех вас. Я не могла с ней не попрощаться. Она была моим ангелом. Не стала приходить при всех вас, боялась драматичных сцен на кладбище.

— Могла бы прийти на церемонию прощания, — сказала Лилиан, — никто бы не съел.

Эмметт одернул жену.

— Бесполезно ей объяснять. Она испортилась окончательно. Стало стыдно — не пришла на похороны. Позорище, — сказал он.

— Да, самый тёплый приём за восемь лет. Мне почему-то казалось, что что-то изменилось за все эти годы.

— Мы все изменились. Я и он постарели, ты выросла, но поставь себя на наше место…Единственный ребёнок уезжает и перестаёт общаться, не понятно почему. Мы всегда старались с папой. Очень некрасиво. Ты разве позвонить не могла все эти годы?

Аннабелль закатила глаза.

— Я не звонила, потому что знала, что наткнусь на такую реакцию. Может быть вы забыли, но я ваш ребёнок, не наоборот. Я просто хотела, чтобы меня любили, и все.

— Аннабелль, мы очень рады тебя видеть, не подумай ничего. Эти восемь лет твоего дались нам очень нелегко. Тут уж ничего не говори.

— Знаю, но…Простите, — сказала Морган тихо, — это все, что я могу сказать.

— Простите, — передразнил ее Эмметт, — твоим «простите» не восстановить все бессонные ночи и вымотанные нервы. Мать твоя чуть не угодила в больницу.

Лилиан раскраснелась. И осушив стакан с водой, сказала:

— Сейчас я вернусь, бабушка просила передать тебе кое-что.

Оставив мужа наедине с дочерью, Лилиан отошла. Аннабелль снова почувствовала себя маленькой девочкой, дрожащей перед папой. Эмметт смотрел на неё строго, свысока, его сонное лицо мало что выражало.

— Что, папа, думал, я не справлюсь? — чуть ехидно спросила Морган. — Я тебе доказала.

Эмметт потёр переносицу.

— Только очень глупый и незрелый человек будет доказывать что-то своим родителям, заставляя их волноваться. Вот тебе мое отцовское слово. Дальше думай сама. Ты чудовище.

От его слов в груди Аннабелль защемило. Она поймала себя на мысли, что ее переезд был лишь каким-то дурацким доказательством того, что она выросла. Тогда, в Берлине, стоя в чужом доме, обедая из чужой постели, просыпаясь с все ещё чужим Адамом, она впервые почувствовала себя ребёнком, заблудшим далеко от дома. Может, папа был прав. Она бы смогла доказать, только позже, никуда не убегая.

— Чудовище?

— Похуже тех, которые под кроватью у детей живут.

Она не стала ничего отвечать Эмметту. Дождалась, пока придёт мама. Лилиан держала в руках конверт, перевязанный розовой ленточкой. Протянув его Аннабелль, мама вновь села напротив, улыбаясь.

— Бабушка просила тебе передать, понятия не имею, что там, но она умоляла отдать, когда вернёшься. Наверное, что-то важное.

На лицевой стороне конверта была маленькая надпись — «Отдать Аннабелль, когда она вернется». Вскрыв плотную бумагу, Аннабелль провела рукой по письмо, спрятанному внутри. Начав читать, она не смогла сдержать слез.

«Милая моя!

Если ты читаешь это письмо, это означает — ты напутешествовалась и вернулась домой. В последние дни я чувствовала себя ужасно, сердце болело, решила подстраховаться и написать письмо. Ты уехала и, наверное, решила, что новая жизнь должна обходиться без старых людей. Не могу тебя судить за это. Молодые люди склонны делать глупости.

Наверняка, ты надумала, что я на тебя обиделась. Нет, я все понимаю. Понимаю юношескую неумолимую любовь, пылающую страстью. Уж не знаю, любил ли твой парень тебя, но голову он тебе закрутил, точно. Только такая любовь сделала тебя безумной. Ради него ты бросила все, изменила свою жизнь, ее ход. Не пожалей об этом. А если уже пожалела, что ж, будет урок.

Ты много чувствуешь. Обрати свои чувства себе в пользу. Когда я приезжала к родителям в последний раз, увидела твои рисунки, оно достали их из-под шкафа. Никогда бы не подумала — моя внучка настоящий Микеланджело! Творческий человек живет творчески, так и есть. Я смотрела на тебя…В твоих глазах — огонек, не растеряй его. Чтобы тебе жилось легче, хотя бы после моего ухода, я решила передать тебе все скопленные деньги. Твой дед рано умер, я половину жизни провела одна и жила на зарплату. Так что, милая, я постаралась накопить хорошую сумму. Под письмом будут необходимые банковские документы, снимешь, как только прочтёшь письмо. Вложи их в искусство, и твори. Встретимся с тобой там и я обязательно поцелую тебя в обе щеки. Но пока об этом не надо. Тебя ждёт большая яркая жизнь. Не потрать ее на идиотов и дурацкие решения, Аннабелль. Ты же хорошая девочка. Зачем тебе все это надо?

Твоя ба»

Закончив читать, Аннабелль свернула письмо и положила себе в карман. Она беззвучно плакала, виня себя в том, что почти не общалась с бабушкой в последние годы.

— Что там? — заинтриговано спросила Лилиан.

— Бабушка оставила мне денег на искусство, — с улыбкой сказала Аннабелль, — она всегда меня понимала.

— Ещё бы, — фыркнул Эмметт, — нет бы в дело вложить…

Аннабелль воссияла.

— Я вложу. Вложу в дело, — произнесла она возбуждено.

— Может быть, откроем семейный бизнес? — предложила Лилиан.

— Никакого семейного бизнеса, — сказал Эмметт, — особенно с ней. А то убежит, и будем искать ее восемь лет.

— Забавно, пап, — вздохнула Аннабелль, — тебя и временно не исправило. В некоторых случаях, видимо, оно бессильно.

Эмметт покачал головой, отвернувшись от дочери.

Аннабелль больше ничего не сказала. Не нашла нужных слов.