Змеиный поцелуй

26

Каменная кладка с колодезным скрипом отворилась. И в образовавшемся проёме, в серых сумерках, мелькнул белый сполох одежд махатмы, проявились очертания его магической красоты. Подспудно я ждал его, был рад ему и на онемевших ногах бросился в образовавшийся проём.

Я шёл за махатмой, как идут за пророком, почтительно стараясь ступать в ногу с ним.

— Я знаю, что тебя не было в хижине, когда покалечили сына брахмана, — не оглядываясь, проговорил махатма.

— Вы знаете, кто покалечил сына брахмана? — спросил я, оглядываясь, точно за нами могла быть погоня. То ли над головой, то ли сзади блазнились мне догоняющие шаги. — Кто же он? Или она? Или они?

— Я хочу помочь тебе, Офонасей, проникнуть в потаённые уголки твоей души, в самую суть твоих желаний, помогу понять тебе твоё предназначение в царстве земли и космоса. — Махатма шёл медленно, очень медленно. А я семенил за ним в серых потёмках по его хрупким следам. — Ты, Офонасей, вития. Ты должен глубже знать не только себя, но и других людей. И единоверцев, и соплеменников, и людей других вероисповеданий. Образ мысли, образ чувств или безчувствие ындуса, буддиста или бесермена. Иначе тексты твои будут поверхностны не только в духовном плане, но и житейском. Коль ты считаешь себя христианином, ты должен писать так, чтобы буддист не улыбнулся снисходительно, прочитав твои мысли о Будде, а папа римский пожалел, что Западная Церковь отпала от православия. А для этого ты должен стать местом, на котором стоишь. Увидишь дерево, и должен стать деревом. Увидишь птицу, и должен стать птицей. Я научу тебя быть тем, что ты видишь. И ты выйдешь из этого мира. И твоё заточение покажется тебе смешным. Ты превратишься в птицу и будешь ловить рыбу в реке. Ты сможешь описать ощущения рыбы, когда её чешую сжимает клюв птицы. А чтобы ты мог описать то, что происходит в ином мире, я научу тебя духом покидать тело… И так ли уж важно, кто покалечил сына брахмана? Господь выключил тебя из внешней среды. Вот это главное! И спроси себя: «Для чего?»

— Мне передали свитки, — сказал я после длительной паузы. — И я прочитал их.

— Тебя что-то смущает?

— Да… Поначалу я был в недоумении, потом в неком тихом восторге, но потом некоторые детали стали смущать меня, — чистосердечно признался я.

— Что же смутило тебя? — обернувшись, на ходу спросил махатма.

— Слова.

— Слова?

— Да, слова… На бересте о моём рождении слишком дерзко губы священника сравниваются с куриной гузкой, христианин так написать не мог. Тем более православный человек.

— Ты так считаешь? — Махатма в смущении остановился и с изумлением посмотрел на меня. — Может быть, ты и прав. Пока этот текст дошёл до меня, его вполне могла коснуться рука неправославного переписчика… Ты сможешь исправить ошибку!

— Но кто?.. Кто написал эти тексты?

— Я не знаю, Офонасей, — на ходу ответил махатма как можно увереннее, но голос его стал голосом лгущего человека (если он был человеком).

— И тятя, и матушка так похожи! И отец Пафнутий похож!

— Несмотря на «куриную гузку»?

— Может быть, и благодаря ей, но нельзя, нельзя подобное писать о губах священника!

— А о губах кого бы то ни было? Я имею в виду человека…

— Ну-у… — я замялся, — если герой отрицательный…

— А кто определяет отрицательность? Ты?.. Человек сотворён по образу и подобию Божьему, не так ли?

Махатма остановился и, обернувшись, улыбнулся непонятной улыбкой. Я был в замешательстве.

— Когда я упоминал Единого Бога вслух, ты не возражал мне, но мысленно всегда повторял: Единого в Троице. Я должен тебе кое-что показать, Офонасей.

— Мне трудно дышать, — сказал я с придыханием.

— Это ненадолго… Мне хочется, чтобы ты воочию убедился, что идея триединства божества была присуща всем или почти всем верованиям, всем или почти всем народам, населяющим вселенную.