Кафу будоражили слухи, будто флот турского салтана идёт к городу. Слухи подкреплялись дурными известиями доглядчиков. Из города потянулись подводы, гружённые узлами и скарбом. Многие дома опустели, двери не затворялись. За лошадей давали сказочную цену. Но Офонасей не беспокоился. Кушак со вшитыми драгоценностями, взятый со скамьи в важном саду раджи, оставался на чреслах русича. А цены на золото и драгоценности росли быстрее, чем цены на лошадей. Удивлял купчик Феодор. Он выгодно продал лошадей из своей конюшни и за бесценок скупал утварь из богатых домов. Или Федя имел своё судно и собирался плыть на родину по Днепру или, думал Офонасей, купчик решил остаться под турским салтаном. Офонасей купил у Феодора двух лошадей. Для себя и для Мары. Купил недёшево, но не дороже золота.
В тот день Офонасей, вернувшись с базара, почуял в доме что-то неладное, будто побывал кто-то чужой. Вещи на месте… На столе что-то… Что?.. Евангелие… Чернильница… Сдвинул её, а под ней кружочек в тонком слое пыли. Стало быть, не трогал никто. И увидел! Из-под нижней обложки Евангелия виднелась полоска бересты. Тонко положена, чтобы никто не заметил, кроме того, кто сел за стол. Только для него, для Офонасея, положено. Стало быть, чтобы и Мара не заметила. Но кто? Офонасей поднял том и взял писульку.
Тон её доброжелательный, но всё же чувствовалась некоторая неуважительность. Офонасей вчитывался придирчиво. Потом снова положил бересту под Евангелие. Потом, подойдя к образам, заживил огненное зёрнышко лампадки. Потом долго молился. Потом вышел из дома и решительно зашагал к порту.
В порту из-за тюков с каким-то товаром, из-за снующих людей долго наблюдал за трапом судна, несколько дней назад пришедшего из Генуи. Был момент, когда Микитин решил было, что над ним подшутили. И ему казалось, что он знает, кто подшутил. В писульке слышался-таки голос купчика Феодора, лица которого Офонасей вспомнить не мог, как ни старался.
Но вот на трапе судна появился мужчина в чёрном кафтанчике, какие носили генуэзцы. С белым шарфиком на вые. Как только генуэзец сошёл вниз, к нему тут же подошла женщина. Офонасей узнал Мару. Невысокий генуэзец, гордо вскинув подбородок, о чём-то строго говорил с Марой. Она ниже и ниже опускала голову. Недоумение вкупе с обидой затопили Офонасея. Непонятные умыслы окружающих людей раздражали. Мара, кто ты? Доколе сомнения будут пасти меня?.. Потянуло сыроватым воздухом, ударило в ноздри береговой гнилью. Генуэзец едва сдерживался. Он то и дело поправлял на вые белый шарфик. Надменно повернул голову. Его взгляд опасливо прощупывал муравейную толпу. И вдруг зацепился за Офонасея и сверкнул неутолённой ненавистью. И Мара хотела обернуться. Офонасей почувствовал, что она хочет обернуться, но, очевидно, мужчина удержал её резкими словами. И увлёк за собой в глубокий переулочек. Офонасей перепрыгнул через какие-то тюки и бросился вдогон. И, когда сорвался с места, на какой-то миг ему показалось, что в толпе мелькнуло личико купчика Феодора. Офонасей прыгнул в переулочек… Ни единого человека… Чисто… Бег… Бег… Бег!.. Рубаха взмокла, прилипает к лопаткам. Чистый переулок закончился тупиком. Тяжело дыша, уставился в стену. Ну и?.. Прислушался к дальним голосам и близким шорохам. Обратно шёл неспешно. Хотелось утешиться чаркой, но пересилил себя, отогнал бесов винопития крестным знамением. Почувствовал себя отяжелевшим, немолодым. И чего-то боялся. Только что он был охотником и преследовал, но всё вдруг переменилось. Офонасей почувствовал себя дичью, и на него началась охота. И вдруг он понял, куда делись генуэзец и Мара, и метнулся обратно в глубокий переулочек. И сразу налетел на Мару. Она посмотрела в глаза Офонасею с тихой ненавистью. Офонасей заговорил торопливо, пытаясь разъяснить женщине, что… Мара смотрела мимо. Офонасей не успел обернуться, но краем глаза заметил белый шарфик… Чёрный кафтанчик. Сильный удар в затылок свалил Офонасея.