51

Когда утром я проснулся, Дионисий, уже седой от мучной пыли, пёк просфоры. Мара помогала ему. Ребром пухлой ладони Дионисий постукивал по тесту, отделял кусочки, катал из них на усыпанной мукой доске колобки и складывал под чеплашку, чтобы не заветрились. Густо пахло тестом. Мара лепила крышечки к просфорам. Раскатывала тесто скалкой, обильно посыпала его мукой и накрывала формой с крестом. Дионисий за работой читал молитвы. Вот он капнул на железный лист капельку растительного масла и, растирая её пухлыми пальцами по чёрной поверхности, неожиданно для меня сказал:

— Если хочешь причаститься, готовься к исповеди.

Блестящий железный лист под пухлым пальцем Дионисия стал походить на блестящую под луной кожу слона, которого хорошенько отмыли бамбуковой шваброй.

— Дионисий? — спросил я. — Моё монашество истинное?

Дионисий ответил не сразу:

— Лжеепископ не может творить истины.

Он положил на масляно лоснящийся железный лист колобок, достал из чеплашки со святой водой загодя опущенную крышечку с крестиком и опустил её на гладкий, как мокрая глина, колобок. И добавил (скорее, для себя):

— Монах — это образ жизни, — вооружившись шильцем, Дионисий проколол просфору в центре креста. — Аминь, — и по концам креста проколол со словами: — Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь, — поставил железный лист с просфорами над очагом, в котором уютно потрескивали полешки, и перевернул песочные часы.

На другое утро в катакомбном храме святого апостола Фомы я причастился Святых Христовых Таинств.

Загрузка...