По цветным облакам в небе я догадался, что мы недалеко от деревни, которая совсем недавно провожала меня, как бога. Должно быть, так же в своё время провожали апостола Фому, когда он воскресил сына брахмана. И хотя я, как выяснилось, никого не воскрешал, описать внешнюю сторону одного дня из жизни святого апостола я бы, пожалуй, смог. С Божьей помощью.
Деревню обходили стороной. Но остановились на уступе, с которого хорошо просматривалась деревня. На этом уступе я молился бесам, думая, что на пути к новым духовным открытиям, а мать Аруна нашла меня и просила воскресить её сына, но то, что я считал пробуждением к новой духовной жизни, вдруг обернулось бесовским рылом.
Воздух был нежно прозрачен. Из деревни слышался вялый собачий лай. Женщина вела к реке буйволицу… Из недостроенного храма с крестоносным куполом доносилось пение.
— Быстро они, однако, управляются, — усмехнулся Дионисий, кивком указывая мне на новый деревенский храм.
Углы храма украшали четыре минарета (один был ещё недостроен), а у входа стояли большущие, вровень с куполом, статуи Ганеши и Хаумана.
— Статуи, должно быть, загодя заготовили. Раджа не поскупился, — тяжело дыша, сказал Дионисий с болью и посмотрел на меня: — Как ты видишь, в деревне кое-какие перемены.
— Интересно, а как к ним относится брахман Дгрувасиддги? — спросил я, чувствуя себя смертельно виноватым.
— Разве я не сказал тебе? Дгрувасиддги сразу после религиозного спора поменял миры, и теперь в бутхане служит его сын Арун. Он же совершает языческие требы. Арун временами служил вместе со священником в недостроенном храме. Люди ходят молиться туда и туда. Они знают, что их брахман Арун был воскрешён силою Распятого.
Мне стало плохо. Как в тот день, когда Асад-хан, отобрав у меня коня, склонял принять бесерменскую веру. Хуже, ещё хуже. Ибо я вложил существенную лепту в обман жителей деревни, которая не так давно меня приютила. Мне хотелось исправить ошибку, но я не знал, как. Даже внешнюю невозмутимость не мог сохранить — заходил по уступу, как чёрная пантера…
— Я должен вернуться в деревню и сказать жителям, что я не воскрешал Аруна! Что я…
Дионисий плавным движением руки отогнал большую сиреневую стрекозу.
— Братья Нидана убьют тебя! И брахман Арун, и священник найдут что сказать людям, — с покровительственным благодушием проговорил Дионисий. — Даже если ты успеешь что-то сказать, вряд ли тебе поверят. Слишком многое придётся ниспровергнуть… А ты дал слово, что будешь хлопотать о епископе на Руси для верных Ындии.
Из храма стали выходить люди и посолонь пошли вокруг. Под пышным балдахином, на бамбуковом паланкине несли большую икону, похожую на Спаса Нерукотворного. Только Спаситель был без нимба, а стало быть, Спасителем не был. Нёсшие паланкин вопияли злосмрадную песнь. Уши мои не могли переносить их козлогласования, глаза мои не могли смотреть на духовный блуд. И стыдно, и горько мне было, что я способствовал этой мерзости. Ударяли в кампан — точно громыхала наковальня.
— Это царство бесов на Земле! — с показным спокойствием произнёс Дионисий.