— Да-а, дела-а! — протянул Нидан, выслушав рассказ брата о воскресении Аруна, и направил своего крепко сбитого коня к дому брахмана.
— Как чувствует себя Арун? — спросил Нидан у матери воскрешённого.
— Он спит, — шёпотом ответила счастливая Букалявалика.
— А где пурохит[28]?
Брахманша указала в сторону реки.
Брахман сидел на берегу, прислонившись к стволу дерева. На приветствие Нидана Дгрувасиддги скупо и виновато улыбнулся. Нидан присел рядом. Холм плавно спускался к реке.
— Да-а, дела-а! — протянул Нидан, выслушав рассказ о воскресении Аруна от самого брахмана.
На другом берегу тоскливо покрикивали обезьяны.
— Я не знаю, что и думать, — грустно сказал брахман. — Как отец я рад, что сын мой жив, но как брахман я в недоумении. Почему Арун воскрешён именем Распятого? И как брахман я должен… Аруна надо отправить в город мёртвых.
Нидан вздрогнул. Он только сейчас заметил, что вода в реке покраснела. И урчала громче обычного. Явление, привычное для этого времени года, но Нидан и в кровавом окрасе воды, и в её рокоте уловил намёки богов на предстоящие, не ясные ему перемены. Нидан рассказал брахману о том, как стал свидетелем разговора царевича и его пестуна, об оглашении царевича каким-то Дионисием-христианином. И о том, как раджа повелел пленить христианских отшельников, и, конечно, не забыл упомянуть о словах раджи, что облако его милости ещё не остановилось над ним, судьёй Ниданом.
Вода плескалась у берега, точно пыталась что-то сказать.
Следующим утром о том, что произошло во дворце раджи, Нидан рассказал молочнице Анасуйе, а то, что знает молочница Анасуйя, знает вся деревня.