Зверь

16

____

Как и предсказывала Ана Кастелар, найти ее дом оказалось нетрудно: Диего проходил мимо этого особняка на улице Орталеза довольно часто. Дом герцога Альтольяно впечатлял гармоничными строгими линиями — тихая заводь в выжженном холерой городе. Диего стоял перед широким парадным входом из гранитных блоков и разглядывал огромные окна и кованые балконные решетки бельэтажа. Он пока не решил, что делать: постучаться или бежать отсюда — смешно было надеяться, что такая молодая и богатая дама, как Ана, жена министра и ослепительная красавица, может питать к нему интерес. Но он понимал, что упустить представившуюся возможность было бы непростительной глупостью.

Дверь открыла горничная, которой едва исполнилось восемнадцать лет. Держалась она строго и избегала смотреть ему в глаза.

— Сеньора велела проводить вас в сад.

Диего редко доводилось бывать в таких роскошных домах. Почти невозможно было поверить, что в Мадриде существует особняк с таким безупречным садом. Возле фонтана, который в этот жаркий июльский день распространял приятную прохладу, был накрыт стол на две персоны. Под декоративной колоннадой, окружавшей сад, были расставлены большие клетки, в которых гомонили птицы: яркие попугаи, зеленушки, щеглы, степные жаворонки. Королевский павлин флегматично прогуливался по аллеям, равнодушный к тысячеголосому пению запертых в клетках птиц. Прямо напротив Диего замер азиатский фазан; он с подозрением уставился на репортера, как будто распознал в нем нежелательного гостя. Трудно было представить, что совсем не далеко от этого искусственного рая, сразу за каменной оградой, с каждой минутой все больше людей гибнет от холеры.

— Могу я предложить вам херес или вы предпочитаете шампанское?

— Шампанского, пожалуйста.

Горничная удалилась в дом и через несколько минут вернулась с бутылкой идеально охлажденного шампанского лучшей французской марки.

— Сеньора приносит извинения. Она присоединится к вам через несколько минут.

Однако прошло добрых полчаса, прежде чем герцогиня наконец появилась — еще более красивая, чем ему запомнилось. Могло показаться, что Ана Кастелар одета не по моде, но, как подозревал Диего, она сама являлась законодательницей мод, и на следующий день все женщины Мадрида наверняка бросятся подражать ей. Ее вечернее платье было из розового шелка — очень легкое, с глубоким вырезом (немногие, кто решался носить такое декольте, прикрывали грудь шалью), короткими рукавами и пышной юбкой. Украшал его лишь завязанный сзади бант из белых кружев шантильи.

— Простите, что заставила вас ждать. Дела Благотворительного комитета потребовали срочного вмешательства.

— Мне известно, что вы очень занятая дама.

— Но этот вечер я оставила исключительно для вас. Даже слуг отпустила, в доме только Бланка, но она надежна: я не столько боюсь, что муж о чем-то узнает, сколько ненавижу с ним объясняться. Он сейчас в Ла-Гранхе, при королеве-регентше. Возможно, вы слышали, что у них там карантин. Говорят, причиной заражения стали сошедшие с гор талые воды.

Диего допил шампанское. В ее голосе он уловил ту же небрежность, что и в театре, и сейчас это казалось вполне уместным, но все же он хотел снова увидеть ту, другую Ану, которая трудилась рядом с ним в лазарете и держалась просто и искренне.

— Ситуация в городе безрадостная.

Диего показалось, что его слова прозвучали слишком пессимистично. Ана ответила не сразу.

— Хорошо, что болезни безразлично наше происхождение, богаты мы или бедны. Меня не радует то, что болезнь проникла во дворец, но то, что мы видели в лазарете Вальверде, просто ужасает.

Странный получался разговор: как будто один человек являлся Диего то в одном образе, то в другом. Ана то казалась ему совершенно заурядной, то проявляла себя как человек честный и прямой, далекий от условностей. И все-таки, словно боясь слишком сильно открыться, она не могла окончательно отказаться от фальши.

— Вы не голодны? Я решила, что нам больше подойдет легкий ужин в саду, сервированный по-русски. Вы не возражаете?

На счастье Диего, неделю назад в «Эко дель комерсио» напечатали статью, объяснявшую, что такое русский ужин, поэтому он сразу понял, о чем идет речь. Традиционно в Испании столы накрывали по-французски: все блюда выставлялись на стол одновременно, чтобы участники трапезы могли сами положить себе то, что захотят. Но в последние годы стало модно сервировать стол по-русски, когда каждому гостю приносили из кухни тарелку с готовой порцией. «Легкий ужин», который был больше похож на пир, состоял из холодного супа вишисуаз, а также рыбы (предположительно лосося, но Диего не был уверен, поскольку никогда прежде его не ел) с белым бордо и куропаток с бургундским вином. На десерт подали тарталетки с земляникой и взбитыми сливками и выдержанный сухой херес. Птицы постепенно замолкали, подобно тому, как затихает дождь. Бланка прошла вдоль клеток, накрывая их легкими разноцветными покрывалами. Диего не успел заметить, соответствует ли каждому виду птиц определенный цвет ткани. Пернатые, укрытые от ночной прохлады, угомонились. Горничная незаметно вернулась в дом, чтобы сеньора и ее гость смогли продолжить беседу тет-а-тет. Ане по-прежнему хотелось узнать, что побудило Диего выдать себя за врача в лазарете Вальверде, и он рассказал ей, о чем хотел расспросить Хенаро.

— Какой-то Зверь четвертует девочек? Звучит не слишком правдоподобно. Сюжет, достойный театра фантасмагорий.

— Мы называем Зверем то, чего не в силах понять. Примерно так же, как виним дьявола в жестокости, проявленной человеком. Но если отбросить мифологическую шелуху, то останется голая реальность. Зверь — всего лишь человек.

— Кто-то неизвестный, расчленяющий девочек… От одной мысли об этом оторопь берет. Холера, война, а теперь еще и эти убийства… Как будто наступил конец света — но не такой, какого мы ждали: без ангелов и огненных колесниц. Кругом только люди, которые заставляют друг друга страдать.

— Возможно, перед холерой мы бессильны, но карлистская война и Зверь — другое дело. Зверя можно поймать.

— Побольше бы таких мужчин, как вы.

— Прошу вас, будьте серьезны.

— Я отнюдь не шучу. Цинизмом и иронией я лишь прикрываюсь, прячу под ними свое «я», ведь этого от меня и ждут. Хотя ничто, пожалуй, не вызывает во мне такой ненависти, как легкомыслие. Нелепейший способ не замечать того, что происходит вокруг.

— Вы знаете, что передо мной вам незачем притворяться.

Ана пригубила вино, взгляд ее темных глаз скользнул по хрустальным бокалам. Казалось, она пытается понять, насколько искренне он говорит.

— Немногие готовы прислушиваться к мнению женщины.

— Я удивлен, что вы боитесь его высказать.

— Мнение женщины, как и ее желание, лучше приберечь до темноты алькова.

— Подобные советы дают вам друзья вроде Амбросэ?

— Его советы меня никогда не интересовали. Кстати, вы знаете, что он уехал в Лондон? Сказал, что больше не может оставаться в таком нездоровом городе, как Мадрид. Думаю, не все готовы к тому, что происходит на наших улицах.

— Очевидно, кое-кто предпочитает покинуть корабль, прежде чем он отправится на дно, — и ждать, наверное, недолго.

— Мадрид и вся наша страна станут куда более приятным местом, когда мы наконец поймем, что жизнь старьевщика и проститутки имеет не меньшую ценность, чем жизнь министра. И эти перемены должны совершиться благодаря таким людям, как вы.

Убежденность Аны вызвала румянец на лице Диего, и он снова ощутил укол в сердце, как тогда в лазарете. Ана умела внушить человеку, что он гораздо лучше, чем это было на самом деле.

Ужин прошел в удивительно доверительной обстановке, хотя они с Аной едва знали друг друга. Разговор плавно двигался в направлении, которое оба выбрали и не желали менять, и даже появления Бланки с очередным блюдом не нарушали возникшую между собеседниками связь. Вокруг них словно образовался воздушный пузырь, и Диего больше не посещали мысли ни о Берте, ни о равнодушии чиновников, ценивших жизнь бедняка меньше жизни аристократа. Воздушный пузырь красоты и покоя в самом сердце города, пожиравшего себя и приближавшего упомянутый Аной апокалипсис. Диего чувствовал, что не имеет права отворачиваться от реальности, но все же эгоистично желал оставаться в этом пузыре как можно дольше. Он мечтал навсегда забыть запах нищеты и безысходности, пропитавший каждый угол Вилья-и-Корте — города, на который ему все реже удавалось смотреть с любовью. Складывалось впечатление, что из Мадрида вытекла вся красота и он превратился в огромную мрачную фреску Гойи — одну из тех, которыми расписаны стены поместья Кинта-дель-Сордо⁷. Те немногие, кто видел их, утверждали, что это зрелище не для широкой публики. Но какая картина могла быть страшнее нынешнего Мадрида?

— Мы не можем бросить город на произвол судьбы, — ответила Ана, когда Диего признался, что здесь, в этом саду, когда она рядом, Мадрид кажется ему бесконечно далеким.

— Но нужно находить время и для красоты. Не забывать светлые стороны жизни, ради которых мы и боремся со злом.

Впервые за весь вечер в разговоре наступила пауза. Ни пения птиц, ни слов — только взгляды, полные желания.

— Вы не возражаете, если я ненадолго оставлю вас в одиночестве? Налейте себе чего-нибудь выпить. Бланке придется пройти со мной в спальню, чтобы помочь снять платье. Я приму вас, когда буду готова. Думаю, нет смысла продолжать игру, мы оба прекрасно знаем, чего хотим.

Едва не поперхнувшись, Диего нашел в себе силы ответить, что мысль кажется ему превосходной. Он уже давно мечтал прикоснуться к ее коже. Поцеловать Ану, услышать тихий страстный вздох.

Пятнадцать минут, которые он отвел себе на ожидание, превратились почти в тридцать, он уже начал подозревать, что хозяйка дома передумала, когда появилась горничная и попросила его следовать за ней. В бельэтаж вела двойная лестница с мраморной балюстрадой. Диего предпочел бы взлететь по ней, перепрыгивая через ступеньки, но ему пришлось следовать за Бланкой. Она открыла перед ним дверь, а затем ушла, оставив гостя на пороге. В спальне его ждала обнаженная Ана Кастелар.

С распущенными волосами, без эффектного платья, Ана показалась ему еще прекрасней, чем в лазарете. Она предлагала себя настолько откровенно, что Диего немного смутился. У него мелькнула мысль: как, наверное, тоскливо этой женщине жить взаперти, в особняке на улице Орталеза, в оковах условностей мадридского этикета. Женщине, настолько отличавшейся от всех его знакомых, — свободолюбивой, раскованной и непреклонной как в своих убеждениях, так и в слабостях.

Диего робко подошел и сел на край кровати. Он пытался подобрать слова, способные описать красоту тела Аны, но она указательным пальцем запечатала ему губы, прошептала «тсс» и поцелуем погасила всякий интерес к разговорам. Влажность ее рта передалась его губам, и он ощутил, что становится невесомым, а земля уходит из-под ног. И вот он, уже обнаженный, погружается в тело Аны в такт своему тяжелому, возбужденному дыханию и смотрит ей в глаза, которые кажутся удивленными, даже испуганными, словно она не ожидала такой близости, маски сброшены, и нет места притворству. Пальцы Аны впились в его спину в тот миг, когда он склонился к ее губам, вобрав в себя ее бурное дыхание, и ее жар передался ему.

Диего разбудило пение экзотических птиц. Еще не совсем проснувшись, он приоткрыл глаза. Он лежал на шелковом белье в непривычно мягкой постели. У окна сидела Ана в тонком пеньюаре и пристально его разглядывала. Яркое утреннее солнце било в окно, освещало ее со спины, и ее лицо казалось темным.

— Ты давно проснулась?

— Я почти не спала.

По тону ее немного хриплого голоса можно было предположить, что она на него злится: наверное, разумней было бы покинуть особняк ночью, а не теперь, в рассветный час, когда какой-нибудь сосед мог увидеть его и распустить слухи о безнравственном поведении Аны.

— Меня беспокоит не это, — ответила она, когда он начал извиняться.

— В таком случае почему ты не спала?

Лицо Аны оставалось в тени. Диего хотел увидеть ее глаза, понять, что ее тревожит, но, едва он встал, чтобы подойти к ней, как она вскочила и, повернувшись к нему спиной, направилась к туалетному столику. Там она принялась переставлять флаконы, словно ее вдруг охватила неудержимая потребность навести порядок.

— Если я сказал или сделал что-то не то, прошу меня простить, — тихо произнес Диего и начал одеваться.

Меньше всего на свете он хотел, чтобы их отношения закончилась, не успев начаться.

— Бланка покажет, где выход для прислуги: как ты сам заметил, пересудов лучше избегать.

Диего понимал, что это прощальные слова. Что ж, у него еще будет возможность исправить ошибку: письмо с излиянием чувств, цветы, пауза в несколько дней, чтобы она перестала бояться реакции мужа. Их связь нужно было беречь, как очень хрупкую драгоценность, способную разбиться на мелкие осколки из-за спешки или неверного шага.

— Ничего, подобного этой ночи, в моей жизни не было, — решился произнести Диего, прежде чем выйти из спальни, но его слова утонули в молчании Аны.

Коридор первого этажа был наполнен пением птиц, усиленным гулким лестничным эхом. Внизу Диего заметил горничную — Бланка ждала его: выходя из дома в такой час, он должен был соблюдать осторожность. Он уже поставил ногу на первую ступеньку, когда за его спиной открылась дверь спальни. Ана подошла к нему босиком, и он снова почувствовал ее дыхание, которое ночью чуть не свело его с ума. Ана подняла голову, и он увидел ее глаза — влажные, словно она плакала, но на губах играла знакомая улыбка.

— Прости, — произнесла Ана. — Наверное, я не ожидала ничего подобного. Я привыкла быть свободной… И то, что я почувствовала вчера, меня напугало.

Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Диего обнял ее и прошептал на ухо:

— Иногда жизнь преподносит неожиданные подарки. Мне тоже страшно, но ты сама назвала меня храбрым. И была права: возможно, я не из тех, кто первым бросается в атаку, но меня не пугает будущее. Я даже думать о нем не хочу. Сейчас для меня важно только одно: снова тебя увидеть.

— Возможно, мы совершили большую ошибку…

— Я мастер совершать ошибки, Ана. Но ни одну из них я так не жаждал повторить.

Диего нежно обхватил ладонью затылок Аны и, перебирая пальцами ее волосы, притянул к себе для поцелуя. Закрыв глаза, он постарался запомнить вкус ее губ, чтобы питаться им, как эликсиром, пока не увидит ее снова.