Какая она, Победа?

«Мы совершили прыжок на Памир!»

Вечером накануне прыжка парашютисты сходили в кино. Как и было обещано, им показали художественный фильм про альпинистов «Вертикаль».

Песни понравились, альпинистско-киношные страсти не очень. Но два часа за этим занятием все же прошло. Ну а что делать дальше? Куда себя деть, если все мысли только о прыжке, а думать о нем уже невмоготу?

Вечером приказали себе спать. Ведь неизвестно, когда теперь вернутся они к нормальному человеческому бытию и как пройдет первая в их жизни ночь на «Крыше мира».

Утром заставили себя плотно позавтракать. Опять-таки про запас, ведь неизвестно, когда снова придется сесть за стол, а через час вылет. А еще через полчаса они окажутся над плато, О, теперь у них есть опыт. Весь костюм — плавки и подтриконенные ботинки. Все остальное будет надето по мере набора высоты. Вид, конечно, дикий, тем более в кабине громадного транспортного самолета. Бортмеханик ворчит. Трикони, вот с чего он не сводит глаз. Имей он право, он запретил бы принимать на борт пассажиров в такой обуви, эдак и от машины ничего не останется!

Одеваться начали на пяти тысячах, поостыв от свирепого аэродромного пекла. И только облачились в свои комплексные альпинистско-парашютные туалеты, как вспыхнул сигнальный плафон, поползли в стороны створки люка, и в лица, слепя глаза, полыхнул неистовый свет сверкающих на солнце поднебесных снегов. Но вот глаза привыкли, вот узнали заснеженную черепицу пика Коммунизма, вот закачалось на гребнях гор белое блюдце плато, помеченное оранжевой искоркой креста. Крест! Все в порядке, крест!

И рядом искорки поменьше, оранжевые, синие, желтые — это палатки, альпинисты в пуховых костюмах, можно прыгать.

Первый пристрелочный улетел в пропасть к югу от площадки.

Второй, брошенный с поправкой, приземлился метрах в трехстах от центра круга.

Третий заход. К пристрелочному парашюту цепляется аккуратный тючок с фруктами. Точно в цель! Теперь очередь за испытателями.

Решающий заход!

«Площадки не видно, — вспоминал потом в своих записках Саша Петриченко, — она далеко впереди, до нее еще девять километров. Из-под обреза люка выплывают все новые пропасти…

— Пошел!

— Бессонов… Прокопов… Севостьянов… Чижик… Томарович… Я…

Удар!»

Этот контраст всегда ошеломлял: рев двигателей, раскрытая, гулко резонирующая кабина, удар о встречный поток воздуха и… безмолвие.

Особое безмолвие высокого неба, в котором мгновенно гаснет гул только что покинутого самолета. Но и эта особая тишина высотного прыжка была здесь необычной. Внизу сияли горы. Высочайшие горы страны. Еще никто не видел их вот так, у себя под ногами, покачиваясь над ними как на детских качелях. Какая стеклянная и гулкая пустота! Какая чистота воздуха, настоянного на фирновых полях и ультрафиолете совсем близкого солнца!

Какая белизна снегов, которую так ярко и весело подчеркивают шесть шелковых сине-красных куполов, карнавальными фонариками опускающихся навстречу спешащим к ним людям!

«Минута полета… Это глупо, но мне хочется крикнуть:

— Ну как там у вас, ребята? Взяла наша! — Жаль, что на лице кислородная маска.

Но пора думать о земле, она приближается. Сбрасываю запасной парашют, он больше не нужен. Отсоединяю контейнер… Земля!!!

Мы совершили прыжок на Памир!»

Это обилие в общем-то не свойственных для Петриченко восклицательных знаков само по себе передает то состояние восторга, которое нахлынуло на парашютистов, едва их ноги коснулись фирнового плато. Строго говоря, приземление оказалось не из самых точных — метрах в 150 от центра круга. Для плато такая приблизительность сошла благополучно, ну а если бы пришлось прыгать на вершину?. Впрочем, об этом ли сейчас думать?

— Ого! Да здесь в футбол гонять можно!

— Давайте в футбол! — кричит Володя Бессонов, размахивая руками и подпрыгивая.

Шум. Смех. Откуда-то появилось сухое вино.

— Мужики, это дело нужно вспрыснуть! Слушайте, а говорили — кислородное голодание, психика подавленная… Давайте в футбол!

Минута, другая, третья. И на авансцене событий среди обнимающихся, целующихся, шумно фотографирующихся на фоне «побежденного Памира» появляется озабоченный «док».