Возвращение в Дерил-де-Лой на сей раз оказалось не самым удачным. Нас с Элин встретили дико встревоженные и разгневанные родители, незамедлительно утащившие в кабинет, подальше от лишних ушей и глаз. Пожалуй, надежнее места для тайных переговоров нет во всем дворце: на дверь, стены и окна были наложены чары, благодаря которым находящихся здесь людей не услышит ни одна живая душа.
Раз нас притащили сюда, это могло значить лишь одно: разговор предстоит серьезный и весьма неприятный.
— Почему ты сделал это без моего ведома?
Тон королевы был резок, преисполнен негодования и возмущения, которое она с большим трудом сдержала в коридоре, в присутствии слуг. Сейчас же бояться было нечего. Ее даже не смутили Элеонора и Луна, вошедшие в кабинет следом за нами.
Я уловил, как Элин покрепче сжала мою ладонь; она не отпускала ее с тех самых пор, как мы переместились во дворец. В это мгновение ей было в несколько раз беспокойнее, чем раньше, и не только из-за моих родственников, рядом с которыми она постоянно чувствовала себя не в своей тарелке. Волнение росло из-за мощи Хаоса: он влиял на ее эмоциональное состояние, усиливал все чувства и ощущения. Это могли понять все присутствующие по ярко вспыхивающему фиолетовому блеску в ее обычно серых глазах.
В первые дни после передачи магии ей следовало бы отдохнуть в тишине и без суеты, прийти в себя и привыкнуть к темной силе, что заполнила собою весь источник.
Но о каком спокойствии может идти речь, когда она стала частью моей семьи…
— Разве вы не были осведомлены, что я собираюсь жениться на Светлой? — Я встретил строгий взгляд матери, не решившейся опуститься за круглый стол. За ним сидел лишь король, пронзающий меня мрачным взглядом; Луна отошла к окну, а бабушка сделала вокруг нас с Элли кружок и замерла напротив. — Смею заметить, моя королева, вы сами предложили такой вариант.
— Но это должно было случиться здесь, на территории Дерил-де-Лоя. Где вы были? И что за обряд провели?
— Связали себя с темным богом? — вдруг испуганным шепотом вопросила Элеонора, но ее услышал абсолютно каждый — лица вытянулись в удивлении. — На вас стоят его метки. Вы принадлежите ему целиком и полностью… Наивные дети, кому же вы доверились…
— Другу, — ответил тут же. — Не предателю.
— Ашарон — бог хитрости и обмана! — не выдержав, громко воскликнула эльфийка. — Предавать как слабых, так и себе подобных — его излюбленное занятие. Ваша сделка на крови освободила его, не так ли? Конечно, освободила… — Она в неверии покачала головой, уведя от нас слегка безумный взгляд. Впервые вижу бабушку такой… обеспокоенной. — Вы даже не представляете, на что он будет способен, когда выберется из своей клетки. Небесный город был его тюрьмой, а не домом. Он долгие столетия пытался выбраться оттуда, и плевать он хотел на возложенные на него обязанности.
— Ложь, — возразил я, пытаясь не сдаться той горечи, что неожиданно обожгла сердце.
— Уж поверь на слово, — вмешалась в разговор Луна, присев на подоконник. — Мы с Нори были одними из тех, кто заточил его в Нерин. Это было очень давно, еще в те времена, когда город богов не был вымыслом. Ашарон желал власти, но последствия этой жажды оказались ужасными и необратимыми: в порыве ярости он уничтожил всех смертных, которые населяли город. Другие боги отказались нам помогать, и мы сделали все, что было в наших силах. Его желание в итоге стало его наказанием. С тех пор он правил собственной тюрьмой.
— Рано или поздно он потребует плату за обряд, — подхватила эльфийка, — и ею может оказаться что угодно. Даже власть. Сам Дерил-де-Лой.
— Боги, Рей, — выдохнула мама, прижав ко рту ладонь и почти сразу спустив ее на ключицы. — Ты в своем уме? Что ты натворил?
Мы с Элин переглянулись, испытывая одинаковые чувства и одновременно теряясь в сомнениях.
Разумеется, Светлая не знала Аша так, как знал я, но отчего-то она тоже не верила словам Луны и Элеоноры. Существовала другая правда, иная версия этой истории. Возможно, Ашарон умолчал о том, что прикован к Нерину незримыми цепями, но на то явно была причина, и почему-то я был убежден: она никак не связана со злым умыслом. Это единственное, в чем я был уверен наверняка.
Он может быть богом обмана, но не может быть для меня предателем. Слепая вера, интуиция или же глупость — чем бы это ни было, оно обладало твердостью и небывалой силой.
— Я знаю Аша не один год, — продолжил упрямо. — Вы вольны говорить что угодно, но я уверен, что он нас не предаст. Ни нас с Элин, ни королевство чернокнижников. Ему не нужны наши земли.
Бабушка тяжело вздохнула.
— Но нет никакой гарантии, что он не возжелает то, что нам дорого и бесконечно любимо…
Я видел, как мама желает что-то сказать, высказаться, в отличие от угрюмо молчаливого короля. Но никто не успел произнести и слова, как дверь кабинета приоткрылась, и в проеме показалась черноволосая голова Кэтрин.
— Извините, — выдала тихо, кажется, заметив, что здесь царит паршивое настроение, близкое к панике. — Ваше Величество, время… Скоро прибудут гости.
— Гости? — Элли наконец-то подала голос, и я скорее почувствовал, чем услышал, как ее сердце ускорило бег, забившись в страшном волнении.
— Званый ужин, — потрясенно вымолвила королева. — Боги, из-за вашей выходки все буквально вылетело из головы! Разберемся с этой проблемой позже, но не думайте, что вам удастся избежать ответственности. — Смерив нас напоследок грозным взглядом, она приблизилась, отвела от меня Светлую, с большой неохотой отпустившую мою ладонь. — Кэт, проводи Элин в комнату, ее следует привести в порядок. На ужине будут присутствовать лорды из Совета. Уж постарайтесь показать им, что ваша связь нерушима, а нам — доказать, что сделка с божеством была остро необходима.
Бабушка, больше не взглянув на меня, похоже, жутко огорченная моим поведением, быстрее всех покинула кабинет в сопровождении Луны. Следом вышли Элли и королева, и я бы, безусловно, отправился за ними, если бы отец не привлек внимание многозначительным покашливанием.
— Рейдан. На пару слов.
Наши взгляды столкнулись в невидимой битве, как бывало всякий раз, когда он был мной недоволен, а я — слишком раздражен, чтобы успокоиться и извиниться. По жгучему жару в груди стало ясно, что этот раз не обернется исключением.
Я не смогу попросить прощения за содеянное, пусть все и считают, что мой поступок — огромная ошибка.