Белеют грани мирозданья
В изломах Млечного Пути.
Но им причин и оправданья
В земных законах не найти.
Ума разгадкой не тревожа,
Отдай величью ночи дань.
Смотри, Вселенная похожа
На ниспадающую ткань —
Как будто Кто-то там, над нами,
В пыли миров свой плащ влача,
Идет, и за Его стопами
Ложится звездная парча.
Идем вдоль моря узким пляжем,
Где наши ноги жжет песок;
И, хоть прилив уже высок,
Мы помечтать на камни ляжем.
И нашу встречу с прошлым свяжем:
Она была предрешена
Давно — еще в те времена,
Когда песок был горным кряжем…
Мы заблудились так давно
Среди глухих противоречий,
Что нам, по правде, все равно,
Какими будут наши встречи.
Они с собой не принесут
Ни прежней близости, ни страсти,
Ни прежних радостных минут.
Былое порвано на части.
Они таят в себе зерно
Последней роковой минуты:
Потухли краски, все черно,
И в чаше жизни — яд цикуты.
Бесконечность — без предела,
Безвремéнность — без конца;
Призрак «я», лишенный тела,
Изначальность — без лица.
Жизнь — желание обмана,
Сны, которым нет имен,
Отраженная Нирвана
В зыбком зеркале времен.
В жизни — двойственность и смена;
Антитеза: да и нет;
Мысль, бессильная из плена
Улететь за сонм планет.
Все — иллюзия, все — тайна;
Все — лишь тень и все — лишь сон.
Цепь причинности — случайна,
Прихоть случая — закон.
Nil admirari[52]
Ты на земле — случайный житель:
Смотри на жизнь, как на тюрьму,
Не удивляйся ничему,
Как равнодушно-праздный зритель,
И жди, снося спокойно гнет,
Пока премудрый Вседержитель
Тебе свободы не вернет.
Стою в толпе в углу собора,
Крещусь дрожащею рукой,
Сквозь слезы слыша пенье хора…
А в сердце Смерть стучит клюкой,
И в славословящем напеве
Не благовещение Деве,
А «Со святыми упокой»…
Тяжелых мыслей череды
Не остановишь властным словом;
И душу тягостным покровом
Сковали медленные льды…
Ледник уступит переменам,
Но мыслей черные следы
Подобны каменным моренам.
За долгий срок от первых лет изгнанья,
Когда я был чужому солнцу рад,
Знакомы мне тревога и разлад,
Бесцельный труд, бесплодные дерзанья…
Но в тайниках усталого сознанья
Заботливо скопила память клад;
И я бреду, как раньше, наугад,
Храня в душе свои воспоминанья.
В часы тоски, как пьяное вино,
Я жадно пью их сладкое забвенье
И верую: так было суждено!
Минувшее — живое откровенье…
И я спешу сковать звено в звено
И каждый день, и каждое мгновенье.
В иной стране, столь странно необычной,
Среди чужих застигнет смерть меня…
И, одинок, я жду страстного дня,
Борясь за жизнь в толпе многоязычной.
Здесь нет любви и дружбы закадычной,
Тепла, мечты, порыва и огня;
Сковала все холодная броня,
И все спешат дорогою привычной.
И, если я когда-нибудь в бреду
В конце пути бессильно упаду,
Лишь об одном Судьбу молить я буду:
Пусть скатится на грудь мою слеза,
Когда, склонясь, чтоб я поверил чуду,
Ты взглянешь мне в усталые глаза.
По горным пастбищам иду,
Овец послушных оберегая,
И вижу синих гор гряду…
А там, за нею, видна другая.
Вчера в горах промчался шторм:
Сухие травы омыла влага,
И стадо щиплет скудный корм
В скалистых щелях на дне оврага.
Отару посохом гоню,
Чтоб овцы на ночь могли укрыться;
Они, спеша, бегут к плетню,
И только дробно стучат копытца…
Тесней овца к овце легла
И, греясь, рада теплу ночлега;
А ночь уже звезду зажгла,
И в небе реют пушинки снега.
Ночую здесь… Я к рубежу
Людских селений, где я был молод,
Лишь поневоле подхожу,
Когда мне нечем унять свой голод;
Да каждый год, когда зимой
Приходит время суровой стуже,
Я увожу овец домой,
Где мир мой снова темней и Уже.
А здесь, сметая с трав росу,
На склонах горных, крутых и строгих,
Я счастлив сердцем, что пасу
Своих питомиц четвероногих,
И радуюсь, что я не там,
Где яд сомнений был мной изведан,
Где знал любовь я, верил снам
И где был пытке когда-то предан…
Проходит все. Утихла боль,
И к прошлой жизни я безучастен:
Некоронованный король,
Над целым царством сейчас я властен!
И королем я здесь умру,
Укрытый старым своим тулупом,
А овцы рано поутру
В тревоге будут стоять над трупом…