В конторе душной, где стекло
Табачной мглой заволокло,
Писец бумаг, чего ты ждешь?
Тебе какая снится ложь?
Зачем вздымаешь ты глаза:
Зачем блеснула в них слеза?
Ужель ты думаешь, дружок,
Что взор, пройдя сквозь потолок
И перейдя за облака,
Увидит райские шелка?
Иль ты мечтаешь там найти
Венец — уставшему в пути?
Ты говоришь: там нежный зной…
Там — только ветер ледяной.
Там — ледяной и тусклый свет,
И непрерывный вой планет,
И звездам тяжело идти
В потоке Млечного пути.
А это я сказал затем
Тебе, дружок, и прочим всем,
Что долго я смотрел — туда,
И заблудился навсегда,
И оттого, что горше нет
Той жизни, что живет поэт.
Какой-то поворот случайный,
Деревьев чахлых два ряда,
Отмечены особой тайной
Порой бывают города.
Закапал дождь коротким скоком
Из малой тучи на Париж.
Что за беда? Кафе — под боком.
В нем сумерки, опилки, тишь.
Стаканы с кофеем дымятся,
И в рюмках — золотой ликер.
А капли о стекло дробятся
И говорят про милый взор,
А не о том, что век твой прожит
И у ворот стоит беда.
Что ж! Это старый мир, быть может,
Его последние года.
И мы, прошедшие по свету
Скитальцы стольких трудных лет,
Париж, мы понимаем это
И улыбаемся в ответ.
И свято чтим твои приметы:
Мороженщика в летний зной,
Каштаны на исходе лета,
Букеты ландышей весной.
Его законы соблюдая,
Быть может, погибая в нем,
Мы образ городского рая
С собой в могилу унесем.
Где серый дом до неба
И улиц узок ход,
Мотор — развозчик хлеба
Летит стремглав вперед.
Рокочет голос жесткий.
Так, целый день трудясь,
Он мерит перекрестки,
Разбрасывая грязь.
Туда какая сила
Полет толкнула твой,
Где школьница спешила
С котомкою домой.
И где толпа толкалась,
Где плыл за домом дом,
Там девочка осталась
Лежать под колесом.
Но совершилось дело,
И люди отошли.
И маленькое тело
Бесследно унесли.
И длится вечер длинный,
И соблюден закон.
Струится запах винный,
И хлещет граммофон.
Стареет вечер тучный
При свете фонарей.
Не все благополучно:
Стучатся у дверей.
В дешевое веселье,
В копеечную дурь,
Несется новоселье
На крыльях снежных бурь.
И самый небывалый
Приходит переплет,
И каждый трупик малый
Запишется на счет.
Январь в окрестностях Парижа,
Сырая утренняя тьма
Мне кажутся порою ближе,
Чем наша крепкая зима.
Заброшенные огороды,
Убор дождин на стеблях роз.
Весь этот полусон природы,
Полувесна, полумороз.
Но влажный ветер с океана
Внезапно к полдню присмирел,
И в клочьях желтого тумана
Мелькнули иглы белых стрел.
Тяжелых облаков покровы
Остановили вечный бег.
Холодный, чистый и суровый
Валит на полустанок снег.
И запахом зимы и гари
Камин раскрытый задышал.
Искуснейший мираж? Сценарий?
Но как откликнулась душа!
Я снова старыми глазами
На побелевший мир гляжу
И меж французскими словами
Знакомых слов не нахожу.
Лисичка, ласточка, голубка
Переступает мой порог.
Ее заснеженная шубка,
Брусничный запах уст и щек.
И неожиданный и скорый
Из снежных звезд горит венец.
А за окошком у забора
Поет и плачет бубенец.
День какой — нарядный и блестящий!
Весь в цвету лежит веселый путь.
А душе встревоженной все чаще
Хочется подольше отдохнуть.
Но у неба я прошу немного:
Пусть приснится мне в его раю
Старая парижская дорога,
Все в цветущих липах авеню.
Только чтоб белел в конце дороги
Деревенский домик наш простой.
И чтоб ты сияла на пороге
Милою земною красотой.